Корнет (СИ) - "taramans" - Страница 9

Евгению все же удалось склонить Аллу к «предрейсовому» непотребству. Уже в санузле лаборатории, буквально перед тем, как ложиться в «ванну». Женщина сначала возмущалась, фыркала рассерженной кошкой, но затем в процессе и сама увлеклась.

«Вотвсе-таки правы те, кто говорит, что женские злобы и раздражения — это от «недотраха». Вон как цветет и пахнет женщина, получившая оргазм полчаса назад: буквально светится от довольства, порхает и чуть не танцует! Вот что изучать нужно — влияние оргазма на женское здоровье, а не это вот все!».

Именно с такими мыслями Плехов и полез в желе «ванны».

Негромко цокают подковами по камням кони. Потом каменистая россыпь сменяется на дороге твердой, натоптанной подошвами и копытами, накатанной колесами телег и фургонов глиной, и цокот пропадает. Сентябрь на Кавказе — прекрасная пора. Жары уже нет, но есть мягкое тепло. И дожди польют нескоро. Ветви деревьев по краям дороги еще зеленые, хотя и попадаются кое-где начинающие желтеть листья.

«Эк меня разморило-то на солнышке!».

Мысли в голове шевелились вялые, сонные, ленивые.

«Припекает-то как — вовсе не по-весеннему! Изрядно печет солнышко! Чувствуется, как противно прилипла нижняя рубаха к спине. И до чего же… некомфортно, как будто в парилке одетым уснул!».

Тело привычно покачивалось в такт неспешному шагу коня. Плехов вздохнул и рукой вытер пот с лица, осмотрелся тяжко, все еще пребывая в непонимании: где он, что он…

«Это где мы сейчас? Где тот невысокий перевал, за которым, как сказал Бруно, лежит город Лука, столица маркграфства?».

Горы были в наличие. Справа — чуть подальше, заросшие густым лесом. Слева… Слева — поближе. Зелень была густая, кажущаяся непроходимой стеной, слегка подернутой желтизной начинавших увядать листьев. И трава по обочинам каменистой дороги — сухая, желтая, чуть слышно шелестящая на легком ветерке.

Все еще пребывая в отупении от не ко времени случившейся дремы, Плехов привычным движением нащупал у седла деревянную круглую флягу с водой, плеснул на ладонь степлившейся воды, обтер лицо.

— Ф-ф-у-у-х! — с силой выдохнул, пытаясь прийти в себя.

Сзади негромко засмеялись, и донесся веселый голос:

— Сомлели, ваш-бродь? Ништо… Скоро уж и доедем. До Черного камня верст десяток, поди-ка, осталось. А там уж пикет и, почитай, дома!

В некотором замешательстве Плехов оглянулся и ошарашенно уставился на четверых верховых казачков, которые следовали за ним, немного растянувшись по горной дороге.

«Х-м-м… а где… А где Бруно? Клеменса — где? Это чего это… происходит?».

Судя по ухмылкам казаков, физиономия у него была…

— Али приснилось что? — снова усмехнулся один из казаков, — Быват! На солнышке-то размариват быстро!

Второй казак в изрядно выгоревшей черкеске, усмехнулся, подкрутил бравый ус и, цыкнув уголком рта, согласился:

— Подчас штой-та и приснится успеет…

Еще один подал голос:

— Та известна што тебе, Панкрат, чаще снится… Все больше бабы, аль пожрать чего…

Названный Панкратом согласно кивнул:

— А я и не спорю! Хорошо, когда приятное снится. Иль ты предпочел бы, чтобы какие черкесы снились?

Казаки засмеялись, а Плехов развернулся, уставившись в холку коня.

«Это что же… А где продолжение? Алла же говорила, что семьдесят процентов дает на продолжение сна, что будет — серия! Вот и верь этим… ученым, профессионалам. К тому же — женщинам!».

Плехов снова потянулся к фляге, сделал несколько глотков, потом прополоскал рот и, сплюнув на ссохшуюся глину дороги, снова умылся.

«Так… надо приходить в себя! Значит, я снова… корнет Плещеев?».

В таком случае становилось понятным его состояние: на все еще жарком сентябрьском солнце Кавказа, да в послеобеденное время, и в его мундире! Полный гусарский мундир «александрийцев», с его радикально черным цветом, вовсе не соответствовал стоявшей вокруг погоде. Это, как если бы кто-то в июльский знойный день решил натянуть на себя пару свитеров и пуховик сверху! То есть как-то жить можно, но — не очень активно и очень некомфортно.

«А этот «телепень», как специально… Упрямый сопляк! Это же надо — все еще стараться в полном объеме соответствовать «высокому званию «бессмертных гусар»!».

М-да… Нижняя рубаха, потом рубаха под доломан, сам доломан, застегнутый под ворот, и даже ментик, накинутый по всем правилам на левое плечо!

«Устроил сам себе парилку! Все же — суконное. Ай, молодец! Это он, значит, доказывает всем и вся, что продолжает оставаться истинным гусаром, несмотря ни на что? Молодец, чего там! Этакая… фронда, только глупая!».

Плехов ненавязчиво принялся оглядывать, ощупывать себя, и осматривать, что имеется у него в седельных сумах и на перевязях. Забывать о том, что он на Кавказе в девятнадцатом веке совсем не следовало!

В седельных кобурах имелись пара пистолетов и кавалерийский штуцер.

«И «саблюка» еще на боку! А вот как сей индивид ею владеет? Вроде бы сносно, если верно помнится по той проверке в реале. Но — не факт! И тут же… все относительно, не так ли? На каждого умельца найдется еще более умелый фехтовальщик!».

Плехов отдавал себе отчет, что в прошлом сне он начинал фактически с нуля, плясал «от печки»! В первое, совсем беспомощное время, жил в довольно безопасном мирке постоялого двора Бруно, и там уже приобретал необходимые навыки и умения. А здесь… А здесь ему никто времени не даст. Взрослый мужчина, офицер, и даже некоторый опыт уже имеется. Пусть и совсем небольшой!

В таких довольно сумбурных и грустных мыслях Плехов, а вернее, корнет Плещеев, продолжал путь. Присутствовала некоторая ошарашенность: настраивался на одно, ждал продолжения понравившегося сна, а тебя раз — и закинуло совсем в другое место, другое время. Да все тут другое!

«Казачки говорили, что верст десять осталось. Надо будет по возвращении придумать себе какую-то болячку, чтобы никуда не ездить с месяцок, прийти в себя, разложить все по полочкам, вспомнить жизнь сего индивида!».

А меж тем погода вокруг — «шептала»! Градусов двадцать семь тепла, солнышко, птички поют. И виды очень красивые! Кавказ всегда был красив и комфортен для проживания. Только вот Плехов помнил, что и в двадцать первом веке люди, населяющие эти земли были… несколько своеобразные, если быть предельно толерантным. Наглость, понты, невысокий уровень личной культуры — пусть не у всех, но у очень многих. Очень многих!

«А сейчас и вовсе — «Дикий народ! Дети гор!».

Меж тем они спустились по склону невысокой горы, переехали через неширокую и неглубокую речушку, чья вода весело журчала меж окатанных камней. Дорога с небольшим подъемом потянулась дальше.

В раздумьях Плехов не забывал поглядывать по сторонам.

«А ну как… «злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал?».

А вот казачки, похоже, ощутимо расслабились в предвкушении долгожданного возвращения домой. Они негромко переговаривались, даже смеялись, подшучивая друг над другом, вспоминая что-то свое.

«Х-м-м… вообще-то, здесь уже разъезды казачьи должны быть! Припоминается, что их Плещеев неоднократно встречал в этих местах!».

С небольшого холма дорога снова потянула вниз. Слева от дороги росли какие-то густые кусты с неширокими прогалами между ними.

«А вот это — непорядок! Их бы по уму — вырубить на хрен, чтобы возле дорог метров на сто ничего не было!».

Накаркал! Грохот выстрелов совпал с оглушительным ударом по голове корнета. Голову дернуло вбок, ремень кивера врезался в подбородок. Машинально Плехов дал шпоры коню, который рванул прыжком вперед, чуть не сбросив всадника из седла.

Судорожно поправив одной рукой головной убор, Плехов, вытаращив глаза, изо всех сил вцепился в луку седла. И лишь спустя несколько мгновений в голову пришла первая здравая мысль:

«Приди в себя, истеричка! Ты же здесь кавалерист!».

Уже осознанно Плехов передал бразды правления телу. Вслед за этим пришло и некоторое спокойствие, которое сразу же улетучилось, стоило только позади раздаться громким крикам на странном, гортанном языке. Обернувшись, Евгений с испугом увидел, что за ним увязались двое конных. И эти конные казаками не были!