Искупление злодейки - Кира Иствуд - Страница 1

*** Элиза

Храм разрушен.

Воздух пропитан гнетущим запахом смерти. Он пробирается в лёгкие и оставляет во рту привкус металла и пепла.

Пустынные залы завалены окоченевшими телами. Ветер гуляет под сводами высокого потолка. Из разбитых окон уже налетел снег и скрыл под белым полотном посиневшие мёртвые лица.

Мне не нужно смотреть, чтобы знать: среди этих груд – изломанное тело моей соседки. Её улыбка, полная надежд, теперь погасла. Где-то рядом лежит её возлюбленный. Он дрался до конца, но погиб, как и все.

Если оглянуться, можно встретиться взглядом со стеклянными глазами старшей смотрительницы храма. Больше она ни на кого не крикнет, не ударит хворостиной. Но, как бы жестока она ни была, я никогда не желала ей смерти.

Там – среди мёртвых, – солдаты, что защищали обитель от ледяных монстров. А ещё – пациенты, которые так и не успели залечить раны. Я осматриваюсь дальше и вижу много-много мёртвых лиц. Их имена крутятся на языке.

Над головой раздаётся грубый мужской смех.

Скаля звериные зубы, вражеские солдаты тащат меня по холодному полу и обсуждают, как вечером будут праздновать победу, сколько запасов провизии нашлось на складах обители и как много бочек с вином они намерены сегодня опустошить.

На меня они обращают не больше внимания, чем на снег под ногами.

Им плевать, что мои колени разбиты в кровь, что зелёная мантия младшей служительницы порвана, а со ступней давно свалились туфли.

А ещё – они совсем не замечают странностей.

Например, того, что хотя слабой молодой служительнице полагается кричать от страха – я молчу и не сопротивляюсь. Вместо этого сдуваю с глаз золотистые локоны и устало вздыхаю, с некоторой скукой поглядывая кругом. Мое сердце стучит так спокойно, словно меня мало волнует происходящий кошмар.

…так и есть.

Ведь всё это случалось со мной уже сотни раз.

И уж на сто первый я привыкла: больше не кричу, не рвусь и не умоляю пощадить. И даже мёртвые тела теперь не вызывают тошноты. Окружающая разруха для меня не более, чем декорации на сцене уличного театра. Повиснув на руках солдат, я просто жду, когда всё закончится. Тогда я смогу спокойно проспать остаток ночи без дурацких кровавых видений.

Но эти бездновы сны приходят каждую ночь!

Стоит положить голову на подушку и погрузиться в сон как я попадаю сюда – в разрушенную обитель. В руки неотесанной солдатни, что тащит меня по коридору, продуваемому всеми ветрами. Вот и сейчас сквозняк холодом кусает шею.

Так обязательно было бить все окна?

И неужели, когда кругом столько трупов, нужно говорить о еде и вине? Хоть бы сначала расчистили коридоры от мёртвых тел. Хотя, чего ждать от оборотней? Неотёсанные, грубые, помешанные на войне существа, которым незнакомо слово “уместность”!

Пока я возмущаюсь, сон переходит в финальную стадию. Несмотря на еженощное повторение этой части, привыкнуть к ней куда сложнее, чем к гибели всего храма.

Распахнув дверь, солдаты затаскивают меня в главный зал и швыряют на ледяной пол.

Хотя это сон, удар отдаётся тупой болью в коленях. Я упираюсь ладонями в каменные плиты; они обжигают кожу. Делаю глубокий вдох.

Я ещё не осмотрелась, но уже знаю, что увижу.

Разрушенное святилище. Разбитые чаши. Перевёрнутый алтарь. И над всем этим хаосом возвышается трон, на котором, по преданию, дозволено сидеть лишь многоликому богу.

Но, будто издеваясь над всем миром, сейчас на нём восседает захватчик нашей обители.

Ледяной монстр пустоши.

Сколько бы раз я ни оказывалась перед ним, тело всегда леденеет, а сердце ускоряет бег, как если бы всё происходило по-настоящему. Лишь он – то, к чему мне не привыкнуть. Может, дело в подавляющей ауре силы, которая исходит от этого чудовища? Или в том, что именно он из раза в раз обрывает мою жизнь?

Я не смотрю на него, но образ сам всплывает в памяти.

Зверь этого оборотня – снежный барс. И хищные черты зверя проступают в движениях мужчины, в его облике, в его голосе. Он выше меня почти на две головы, а рукой запросто переломит спину взрослой лошади. Его глаза – насыщенно-синие – зловеще светятся в сумраке зала. Взгляд холоднее самой беспощадной зимней ночи, когда люди вне стен обители замерзают насмерть. Чёрные волнистые волосы достают до плеч, в них виднеются редкие белые пряди, будто мужчину благословила сама вьюга. Рваный шрам пересекает скулу, придавая жестокой красоты его лицу.

– Арх Дейвар! Цурам! – по-военному здоровается солдат. В его голосе уважение и даже обожание. Ни следа недавнего издевательского смеха. – Вот, нашли беглянку.

Тишина.

Тишина.

Тишина.

А потом – чудовище пустоши встаёт. Шаг за шагом он спускается ко мне, его поступь едва слышна: потому что оборотни всегда двигаются тихо, будто звери на охоте. Его выдает лишь скрип снега, налетевшего через разбитые окна.

Моё сердце стучит барабаном. Отдаётся в ушах нескончаемым гулом.

И когда я распахиваю глаза – тяжёлые военные сапоги чудовища уже перед моим лицом. Я знаю всё, что он скажет дальше. Знаю и готовлюсь сопротивляться!

Может, получится хотя бы сегодня?

– Посмотри на меня, – приказывает чудовище.

“Нет! Не буду подчиняться! Не подниму головы!” – думаю я. Но его голос – глубокий, рычащий, властный – лишает воли, подчиняет. Он будто забирается в самую душу, царапает, стискивает, шарит в ней и находит потайные верёвочки. А затем резко дёргает за них, превращая меня в послушную куклу.

Против собственной воли я мучительно поднимаю взгляд. И вздрагиваю, когда встречаюсь с ледяными глазами арх-Дейвара.

Чудовище смотрит на меня сверху вниз. Чёрный зрачок стянулся в крохотную точку, в радужке бушует дикая синева. Во взгляде читается презрение, словно он смотрит на гадкое насекомое.

Я и правда выгляжу жалко. Тощая, замызганная, босая, в лохмотьях, что остались от одеяния служительницы. Измазанная сажей так, что даже золото волос потускнело до свинцовой серости.

– А, это ты, – слова режут меня, будто клинок палача. – Как там тебя… Элиза? Крыса, что кормила меня гнилью. Если вылижешь мои сапоги, то сможешь прожить до рассвета.

Его слова сочатся ядом, точно он не барс, а змея..

И так каждый раз!

Я никогда не носила ему никакой гнили. Я вообще его не знаю! Но в этом сне, мы, очевидно, знакомы.

Холодный пот стекает по спине. Сердце мечется пойманной в силки птицей. Тело сковывает страх – древний, инстинктивный – такой испытывает кролик за секунду до того, как на нем сомкнуться волчьи зубы.

Дрожа, я смотрю на красивое жестокое лицо, в безжалостные синие глаза. В них нет сострадания: лишь эхо равнодушия к моей судьбе.

– Что ж, – холодно говорит он. – Как хочешь. – И поднимает меч.

Его движения – воплощенная неизбежность.

Я зажмуриваюсь. Липкий смоляной страх тёмной волной накрывает сознание.

Раздаётся свист. Холодная сталь рассекает мою шею. Безумно дробившее сердце вдруг захлёбывается стуком. И всё исчезает.

Я вскрикиваю и сажусь в постели, хватаясь за шею. Сердце дико бьётся о грудную клетку. Я судорожно глотаю воздух и прячу лицо в ладонях. Мои плечи дрожат.

Это был сон. Лишь сон. Снова и снова. Каждый день…

Святая бездна…

Тем временем где-то в храме

На границе волчьей империи Руанд, неподалёку от морозной пустоши между непроходимыми ледяными скалами, стоит неприступный замок – это храм святой целительницы Ньяры – обитель чистоты. Последний оплот для раненых солдат, несущих службу на неспокойной границе. Пристанище тех, кто ищет искупления для грешной души.

Острые серые зубцы башен тянутся вверх, задевая облака. Стены покрыты толстыми наростами льда, напоминающими чешую древних драконов.