Император Пограничья 5 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 4

Игнатий кивнул Евсею, и тот открыл дверь, выпуская Сабурова на дорогу. Когда внедорожник тронулся с места, я видел через Скальда, как церемониймейстер медленно опустился на придорожный камень, словно тяжесть моих слов оказалась слишком велика для него.

Хрустнув шеей, я вернулся в комнату Василисы, которая всё это время явно испытывала нервозность, узнав об опасности, нависшей над нашими людьми.

— Всё, — выдохнул я. — Они покинули Владимир. На чём там мы остановились?..

Михаил Фёдорович стоял перед массивными дверями княжеского кабинета, собираясь с мыслями. Доклад, который ему предстояло сделать, был хуже некуда. За его спиной стражники обменялись едва заметными взглядами. Они знали, что входить к князю в последние дни было равносильно прогулке по минному полю.

Получив известие о прибытии Игнатия во Владимир, Веретинский был в восторге от возможности заполучить такую приманку. Теперь же…

Глубоко вздохнув, Сабуров постучал и, дождавшись хриплого «Войдите!», шагнул в кабинет.

Воздух внутри был раскалён до предела. Стоило графу переступить порог, как пот мгновенно выступил на лбу — и не только от нервного напряжения. Аристарх Никифорович метался по кабинету как тигр в клетке. На этот раз на нем был тёмно-зелёный камзол, но ткань на плечах и манжетах уже превратилась в обугленные лохмотья. С каждым резким взмахом руки от его пальцев разлетались искры, оставляя на ковре маленькие тлеющие пятна.

— Ну? — Веретинский резко развернулся к вошедшему, и жар от его тела ударил Сабурову в лицо. — Где Платонов-старший? Когда мы выставим ультиматум его щенку?

Сабуров сглотнул, чувствуя, как пересыхает горло.

— Ваше Сиятельство, боюсь, у меня неприятные новости.

Князь замер, и это внезапное спокойствие было страшнее любой вспышки.

— Говори, — процедил он.

— Игнатий Платонов исчез, — произнёс Сабуров, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Отряд, направленный в гостиницу, нашёл там только его адвоката.

Веретинский издал странный звук — нечто среднее между рычанием и смешком.

— А юрист? Он же должен быть в курсе, где…

— Стремянников оказался чрезвычайно… стойким, — признал Сабуров. — Как подданный Сергиева Посада, он немедленно заявил, что его арест выльется в дипломатический инцидент. Пришлось его отпустить. Да и не знал он ничего. Я самолично его допрашивал…

С каждым словом графа пламя на пальцах князя разгоралось сильнее, перекидываясь на предплечья. Столешница, над которой он навис, начала дымиться от жара.

— Но это ещё не все, — Сабуров решил выложить все новости сразу, словно сдирая повязку с раны одним движением. — Платонов уплатил налог в полном объёме. Все бумаги оформлены и подписаны надлежащим образом.

На мгновение в кабинете воцарилась мёртвая тишина. А затем…

— КАК⁈ — взревел Веретинский, и целый сноп пламени вырвался из его рук, опаляя потолок. Будь тот не из камня, непременно бы занялся. — КТО ПОСМЕЛ ПРИНЯТЬ ЭТИ ДЕНЬГИ⁈

Сабуров инстинктивно активировал защитный амулет. Между ним и князем возникла тонкая, почти невидимая плёнка энергии.

— Я, Ваше Сиятельство, — граф прямо взглянул в пылающие гневом глаза своего правителя.

— ТЫ⁈ — Веретинский в два шага оказался рядом, и его рука с горящими до локтя пальцами застыла в дюйме от лица Сабурова. Только магический барьер спасал церемониймейстера от серьёзных ожогов. — Ты предал меня, Михаил?

— Нет, Ваше Сиятельство, — Сабуров заставил себя не отводить взгляд. — Я был… вынужден. Они меня похитили.

Выражение лица Веретинского изменилось — теперь в нем смешались гнев и недоверие.

— Похитили? ТЕБЯ? Моего церемониймейстера? Из моего города?

Михаил Фёдорович кивнул, и унижение, которое он испытывал, рассказывая это, жгло сильнее, чем огонь князя. Он сглотнул, вспоминая ужас того момента.

— Они захватили меня…

— И? — глаза князя сузились.

— И поставили ультиматум. Либо я подписываю бумаги, либо погибну.

— Ты мог отказаться, — прошипел Веретинский. — Умереть с честью.

Сабуров опустил глаза. Что ответить на это? Что он предпочёл жизнь унижению? Что в тот момент, глядя на парящий перед лицом каменный клинок, он просто сломался?

— Я совершил ошибку, Ваше Сиятельство, — произнёс он тихо. — И готов понести любое наказание.

Веретинский смотрел на своего подчинённого долгим, оценивающим взглядом. Затем внезапно отвернулся, махнув рукой с такой силой, что на стене остался обугленный след.

— Вон из моих глаз, — процедил князь. — И даже не вздумай показываться, пока я сам не позову. Все твои текущие обязанности передаются боярину Скрябину. А ты… — он скривился, будто само имя Сабурова вызывало у него отвращение, — ты займёшься делами благотворительности. Будешь курировать сиротские приюты и больницы. Раз уж доблести в тебе не осталось — попробуешь хоть немного милосердия проявить.

Сабуров почувствовал, как земля уходит из-под ног. Приюты и больницы? Это была должность для вдов и младших сыновей аристократических семей, первый шаг к полному забвению. Вчера он был вторым человеком в княжестве, а сегодня…

— Слушаюсь, Ваше Сиятельство, — произнёс он безжизненным голосом и, поклонившись, направился к двери.

— Я объявлю об этом на следующей неделе во время собрания Малого Кабинета. И Михаил, — окликнул его Веретинский, когда граф уже взялся за ручку. — Если ты предумышленно помог им… я узнаю. И тогда пожалеешь, что не умер от их рук.

Проходя через приёмную, графу казалось, как секретари и придворные мгновенно смолкают при его появлении. В их взглядах ему чудилась смесь злорадства, жалости и опаски. Еще утром эти же люди заискивающе кланялись, ловя каждое его слово. Теперь они отворачивались или, что ещё хуже, открыто перешептывались.

Он не мог позволить себе сломаться. Не здесь, не сейчас. Выпрямив спину, граф прошёл через главный холл дворца с высоко поднятой головой, кивая знакомым аристократам с таким видом, будто ничего не произошло.

Лишь оказавшись в своём автомобиле, он позволил себе на мгновение опустить плечи и закрыть глаза. Всё рухнуло. Двадцать лет верной службы — и вот чем всё закончилось. И всё из-за этого проклятого Платонова…

Но это ещё не конец. Да, формально он сохранил титул и должность церемониймейстера, но фактически был отстранён от любого влияния. Однако это не означало, что игра закончена. Михаил Фёдорович давно научился извлекать возможности даже из самых безнадёжных ситуаций.

Взгляд его упал на небольшой медальон с родовым гербом, который всегда носил с собой — подарок отца перед вступлением в должность.

«Власть — как ртуть, — говорил старик. Не пытайся удержать её голыми руками. Создай надёжный сосуд из союзников».

Эти слова звучали сейчас особенно отчётливо. Веретинский терял контроль над княжеством так же неизбежно, как и над своим Талантом. А значит, настало время укрепить сосуд.

Сабуров достал из внутреннего кармана маленькую записную книжку в кожаном переплёте. В ней хранились имена, секреты и скрытые связи всех значимых аристократических родов Владимира. Он перелистывал страницы, мысленно отмечая тех, кто будет заинтересован в изменениях. Белозёровы давно выражали озабоченность нестабильностью князя. Кисловские понесли финансовые потери из-за его непредсказуемой политики. Ладыженские лишились старшего сына из-за той идиотской казни «кружка заговорщиков».

«Сегодня же», — решил Сабуров, захлопнув книжку.

Взревев двигателем, машина стартовала с места, увозя бывшего фаворита прочь от дворца. Михаил Фёдорович смотрел на проплывающие мимо улицы Владимира и думал о том, что стрелка весов качнулась, но ещё не остановилась.

«Любопытно, — размышлял он, — что случится раньше: Гон Бездушных сметёт Угрюмиху, или безумие Веретинского разрушит Владимир изнутри? И какую роль в этом сыграет Прохор Платонов… и я сам?»

Он не знал ответа. Но твёрдо решил, что не останется простым наблюдателем. Как гласил древний девиз рода Сабуровых: «Лучше направлять бурю, чем прятаться от неё».