Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория - Страница 58

— Ты что говоришь! — воительница с силой сжала его плечо и дернула на себя, и Крутояр поморщился от боли, но ожесточенный оскал с его лица не исчез. — Твой отец принял виру! Он согласился с тем, как рассудило вече. Да и Яромиру похитил воевода Видогост, а не княжич.

— А он ее не защитил! — выплюнул Крутояр, ощетинившись. — Женихом почти назвался, а бросил Яромирку! Бросил там совсем одну, вот ее и утащили!

Чеслава едва не застонала вслух. Мальчишка ведь не шутил, не забавлялся. Добро, не поспел натворить дурного, когда только с веча воротились. Князь тогда почти сразу княжича Воидрага вместе с десятником Гораздом в дальний путь снарядил да отправил подальше с глаз, к батюшке под крылышко. А коли б не спешил так Ярослав Мстиславич? И Крутояр б накинулся на княжича?..

Воительница только головой покачала, смотря на взъерошенного, озлобленного воспитанника.

— Князь принял виру, — вновь напомнила она. — Гляди, при нем помалкивай.

— Два раза не умирать, — словно взрослый муж, словно равный усмехнулся вдруг Крутояр и поглядел на Чеславу. — А княжичу Воидрагу я отомщу. За каждую слезинку матушки и Яромиры. Придет срок.

И ведь непременно отомстит, поняла воительница с совершенной ясностью. Непременно отомстит, потому что глазами и речами Крутояра на нее нынче глядел и говорил князь Ярослав.

А вечером в тереме получили послание, которое вновь перевернуло все с ног на голову. Один из вождей викингов, Харальд по прозвищу Суровый, писал, что везет домой княжну Яромиру. А еще — острые мечи своих воинов, чтобы выступить против Рюрика вместе с князем Ярославом.

Обещался через три седмицы быть у Ладожского берега.

* Одинец — вдовец

Харальд стоял на палубе драккара, нависнув над бортом, в который он упирался двумя ладонями. Он вглядывался в безбрежную водную гладь, что простиралась до самого горизонта. Море, спокойное и безмятежное, отражало бледное утреннее солнце, играя серебристыми бликами, словно накануне не разразился страшный шторм, когда раскаты грома, хлесткий ветер и волны грозили поглотить драккар.

— Конунг.

Окликнувший его Ивар попытался подкрасться бесшумно, но Харальд спиной услышал его шаги. Он не сдержал полную досады гримасу. После пережитого шторма его люди отдыхали, кое-как устроившись посреди беспорядка, учиненного разбушевавшейся стихией, и Харальд надеялся, что никто его не потревожит в эти редкие, тихие минуты.

Но племянник хотел поговорить. Это было понятно по решительно поджатым губам и блеску в глазах.

— Чего тебе? — проворочал Харальд, не повернув головы.

Ивар сделал последний шаг и остановился возле борта, практически коснувшись дядю плечом. Подобно конунгу, он устремил свой взор на водную гладь, только вот перед глазами у обоих мелькали совсем разные образы.

— Отдай за меня дроттнинг, конунг, — облизав губы, выпалил Ивар.

Харальд усмехнулся и покачал головой.

— Ты никак приложился вчера темечком о палубу? — с недоверчивой ленцой спросил он и взглянул, наконец, на племянника, ожидая увидеть у того на голове повязку.

Но Ивар смотрел на него ясным, чистым взором. Злющим, но не помутившимся, и первый отголосок холодка пробежал у Харальда по хребту, когда тот уразумел: мальчишка не шутил и не бесился с жиру. Он верил в то, о чем говорил.

— Ивар, — предостерегающим, тяжелым шепотом начал Харальд, — ты тронулся умом. Я везу Ярлфрид отцу. Ее никто не тронет и пальцем, пока есть на драккаре моя власть.

— А я и не трону, — племянник блекло, рассеянно улыбнулся. Нехороший огонек разгорался в его взгляде.

Конунг тотчас подобрался. Он повидал немало безумцев за прожитые зимы, и ни разу еще подобные встречи не заканчивались хорошо. Харальд нашарил на поясе нож и выругал себя, что не удосужился приладить меч. Помыслил, да нашто он ему потребен будет, с самого-то утра, когда едва-едва занялся рассвет, и все валялись полумертвыми после лютого шторма.

Помыслил, да…

Почти дожил до седины в волосах, а ума не нажил.

Сам не лучше Ивара.

— Ты проведи обряд. Мы на драккаре, ты — морской конунг. У тебя есть такая власть, — воспользовавшись его молчанием, торопливо заговорил племянник. — А я ее не трону, пока до отца не довезем.

Харальд непроизвольно стиснул кулаки, хрустнув натруженными суставами. Он всматривался в светло-лазоревые, холодные, словно льдинки, глаза Ивара и не узнавал мальчишку, которого когда-то учил сражаться на мечах. Он принюхался, но в воздухе между ними не витал кисловатый, крепкий запах пива. Стало быть, племянник не выпил лишку, не пришел к конунгу опьяневшим.

Напрочь, был он трезв и в своем уме. Лишь говорил вещи, которые мог говорить мужчина, потерявший рассудок.

— Скройся с глаз моих, — велел Харальд, отвернувшись от Ивара к морю. — И мы притворимся, что я никогда этого не слышал.

— Себе ее хочешь? — едва слышно прошелестел племянник, и конунг, крутанувшись, сграбастал его за грудки и хорошенько вздернул, и услышал, как натужно затрещала натянутая рубаха.

— Что сказал ты? — прорычал Харальд в лицо Ивара, придвинув того близко-близко к себе. — Что сказал ты, недоносок?

Племянник лишь оскалился, обнажив зубы, и тогда конунг усилил хватку и давил, пока лицо Ивара не побледнело, пока в глазах у него не проступили багряные пятна, пока он не запросил пощады, застучав ладонью по запястью Харальда.

Выждав еще немного, тот разжал каменную хватку, и Ивар осел на палубу, ему под ноги кулем с мукой. Конунг брезгливо шагнул в сторону, нарочно подобрав край плаща, и вытер о портки руки.

— О дин свидетель, я пытался, — с трудом вытолкнул Харальд из себя, сверху вниз глядя на племянника. — Я пытался сдержать обещание, которое дал твоей матери. И я не смог. Я выкину тебя на сушу при первом же случае.

Ивар дернулся, словно хотел что-то сказать, но передумал, прикусив губу. На конунга он смотрел, словно шальной, дикий зверь. И оскал, намертво застывший на его лице, был также звериным.

— Я уразумел, дядя, — прохрипел он напоследок, потирая горло, на котором уже проступила багряная полоса от рубахи. — Я уразумел.

Харальд не потрудился вслушиваться в его бормотание. Отдернув плащ, прошел мимо него, даже не взглянув, и направился на корму.

— Конунг, — по пути его остановил еще один хриплый голос: Вигг, заменявший на драккаре старого кормщика Олафа, с трудом приподнялся на локтях и прищурился против солнца, глядя на Харальда.

Накануне ему и еще одному хирдманину перебило спину скамьей, и оба пока не могли ходить.

Харальд остановился и подошел к нему, присел на корточки напротив обустроенного для ночлега места, где и лежал Вигг. Тот постарался подползти на вытянутых руках повыше, чтобы сесть и быть с ним вровень.

— Я едва чувствую ноги, — прошептал, озираясь по сторонам.

Харальд накрыл ладонью его плечо и сжал.

— Ты еще встанешь. Я, да и ты немало повидали таких ударов.

Вигг неуверенно кивнул и посмотрел на конунга исподлобья.

— Когда сам валяешься словно старая развалина… как-то ино чувствуешь, — он нервно усмехнулся и провел ладонью по спутанным волосам, стыдясь минутной слабости.

— До старой развалины тебе еще долго предстоит ходить на моем драккаре, — Харальд хмыкнул в ответ и, сощурившись, поглядел вдаль. — Отдыхай. Море спокойное, парус нынче натянем, я стану править… Доплывем уж как-нибудь.

Хирдманин улыбнулся. Ну, коли сам конунг, которого драккар слушался беспрекословно, сказал, что как-нибудь доплывут — стало быть, и впрямь доплывут.

Пока Харальд, оставив Вигга, дошел до кормы, переговорил еще с дюжиной хирдманинов. Шторм потрепал их немало. Многие ценные вещи навсегда унесло море, похоронив их в пучине вод; что-то смыло волнами, ударявшими о борта драккара; что-то изрядно потрепало ветром. Пятерых его людей, кроме Вигга, ранило так, что нынче не могли они стоять на ногах и сидеть на веслах. Потребуется несколько дней, прежде чем они восстановят силы.