Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория - Страница 37

— Ты князь, — пробормотала Даринка, настороженно погладывая на возвышавшегося над собой мужчину.

— А вот это что такое, знаешь? — он вытащил из сапога кинжал в потрепанных ножнах и покачал на ладони, чтобы девчушка могла получше рассмотреть.

— Это ножик, — она прикусила губу и всхлипнула, — у моего тятеньки такой был…

— Держи, — Ярослав протянул руку, — ну, что же ты? Держи, не бойся. Видишь, у всех моих мужей такие есть.

Помедлив, Даринка все же робко обхватила ножны сразу двумя ладошками.

— Он теперь твой. С ним тебе теперь не будет страшно.

Девочка часто-часто заморгала. Потом обернулась на Чеславу и заметно успокоилась, когда воительница ей ласково кивнула.

— Ну, коли ты нынче ничего не боишься, скажи мне, Дарина, эти люди напали на твой дом?

Голос Ярослав ожесточился, когда его взгляд упал на варягов. Девочка вцепилась в ножны изо всех сил и долго не могла осмелиться поднять голову и посмотреть на связанных мужчин. Сперва она открыла один зажмуренный глаз, а после — второй. Капля за каплей Даринка развернулась и все же поглядела на жутких мужчин, которые пугали ее до дрожи в коленках.

— Они, господине, — всхлипнула она, заметив валявшееся подле них на земле знамя. Тот двузубец, развевавшийся посреди объятого пламенем поселения, она не забудет уже никогда.

Ярослав коротко выдохнул через нос. Повиновавшись его кивку, Чеслава отвела в сторонку девочку. Оставив ее под присмотром раненых кметей, она поспешила вернуться. Одного из варягов уже вздернули с земли и поставили на колени перед князем.

А чуть в стороне ото всех стоял бледный воевода Воидраг. Губы воительницы сами собой сложились в презрительную усмешку. Верно князь сделал, что притащил этого вымеска. Пусть поглядит, каков в гневе Ярослав, князь Ладожский. Пусть поглядит и возблагодарит всех богов, что ему оставили жизнь.

Пока.

— Кто твой господин? — Ярослав тем временем железной хваткой стиснул лохмы на затылке варяга и запрокинул тому голову, обнажив мощную, покрытую синим узором шею.

Пленный рассмеялся ему в лицо и пророкотал что-то на своем языке. Чеслава не поняла сказанного, но увидела, как исказились гневом лица кметей, который разумели по-варяжски.

— Я бы отрезал твой грязный язык, — князь прищурился, — но как иначе ты расскажешь правду про своего господина Рюрика?

Варяг яростно замотал головой. Второй, который по-прежнему валялся на земле, что-то выкрикнул и тут же получил болезненный пинок под ребра, заставивший его замолчать.

— Я притащу тебя на княжеское вече связанным, словно бешеного пса, — спокойно посулил Ярослав, смотря варягу в глаза.

Невольно Чеслава поежилась. От слов князя повеяло лютым холодом.

— И даже если ты не раскроешь своего рта… — Ярослав замолчал ненадолго, пытаясь совладать с собой, — так или иначе, все узнают о том, что вздумал творить Рюрик на нашей земле.

Он сцепил зубы и медленно выдохнул. Его челюсть была стиснута до боли, кадык подрагивал, старые шрамы побелели.

— Уберите его, — велел князь и отвернулся.

Варяг дернулся ему в след, попытался достать не то руками, не то собственным телом. На него сверху рухнуло сразу трое кметей. Прижали к земле, еще пуще заломили за спину руки, уткнули лицом в следы сапог Ярослава в грязи…

Чеслава и сама чувствовала тот всепоглощающий гнев, что бушевал внутри каждого из них. Она посмотрела на руки: и сама не заметила, как впилась коротко обрубленными ногтями в ладони, и на коже остались следы полумесяцев.

Ярослав не дал дружине отдохнуть. Уже на следующий после схватки с варягами день он приказал собирать лагерь. Князь спешил на вече. Они сожгли своих мертвых и кое-как подлатали раненных. Варягов же отволокли в вырытую для них яму и забросали землей. Двое раненых, которых отвели поглядеть, выкрикивали проклятья и оскорбления на смеси двух языков. А князь смотрел на них, и его губы кривил довольный оскал.

— Их мертвые никогда не попадут в Вальхаллу, — растолковал он потом. — В место, где чествуют воинов после смерти. Из-за того, что мы закопали их, словно зверье.

Чеслава давненько не видела у князя такой ненависти. Даже непримиримая вражда с хазарами не вызывала у него ярости. Гнев его был похож на медленно тлеющие угли. Но варяги… то было совсем иное. Неистовый пожар разгорался в душе Ярослава, смертоносный и исступленный, пожирающий все на своем пути.

Они были слепы. Были слепы, когда посмеялись, получив то первое послание из Нового Града.

И собственная оплошность еще пуще подхлестывала гнев Ярослава.

Спустя два дня они покинули густой лес и берег реки и оказались на широкой, утоптанной дороге. Им начали попадаться встречные путники: купцы с подводами товаров; крестьянские семьи, спешащие на торг. Текла привычная, размеренная жизнь, и никто еще не ведал о той страшной угрозе, что нависла над ними всеми.

На четвертый день после битвы, когда поутих немного гнев, и спала злость, Чеслава осмелилась спросить, отчего Ярослав обошел терем Велеградского княжества стороной. Ведь это на его землях варяги сожгли поселение. И напали на дружину чужого князя.

— Толку-то? — хмыкнул Ярослав в ответ. — Они пойдут под руку Рюрика, коли тот посулит серебро. Но и выставят вместе с нами воинов, коли наш кусок каравая будет краше.

Воительница лишь озадаченно кивнула и потерла широкий лоб. Ей всех этих уловок никогда не постичь!

Было еще одно, что ее терзало.

Княжич.

После стычки с варягами тот сделался тише воды, ниже травы. Он и прежде не был шибко разговорчивым: не чета сестрам в его зимы! Но нынче и дюжины слов от него за день Чеслава не слышала.

Ему порядочно досталось от варягов. Ехать целый день напролет верхом, когда деревом пересчитали позвонки на твоем хребте, было тяжко. Тут и взрослый муж уморился бы, что говорить о мальчишке, пусть и княжеском сыне, пусть и выдержавшем Посвящение. Но разве ж синяки на спине мешают говорить?..

Что-то терзало Крутояра, и без его пестуна, десятника Горазда, да воеводы Стемида, к которому княжич всегда тянулся, была Чеслава самым близким для него человеком из всей отцовской дружины. Она знала, что к кому, к кому, а к князю со своей печалью он не пойдет.

В самый последний вечер она засиделась у костра. Вячко напротив нее любовно водил куском тряпки по лезвию меча, в котором отражались отблески пламени. Вскоре должен был наступить их черед стоять в дозоре. Даринка, к которой Чеслава успела прикипеть, крепко спала чуть поодаль, укрытая по самый нос плащом воительницы.

Крутояр тоже долго не уходил. Сидел и смотрел на языки пламени и взвивающиеся в небо яркие искры.

— Чего пригорюнился, княжич?

Чеслава — прямая, как палка — не придумала ничего лучше, как спросить в лицо. Ну, не умела она ходить вокруг да около, не умела исподволь что-то узнавать. Да и не шибко хотела учиться.

Крутояр едва заметно вздрогнул: такого вопроса он не ожидал. Повел плечами, растрепал волосы на затылке и бросил на Чеславу быстрый взгляд исподлобья. Он явно колебался, стоит ли открывать рот, но, видно, устал все носить в себе. Поэтому вздохнул и сказал.

— Когда варяги налетели, от меня никакого прока не было.

Воительница прикусила язык. Она помнила Крутояра совсем еще дитем и потому хотела воскликнуть: да ты мал еще в сражениях бывать! Какой прок? Следовало укрыться понадёжнее да у взрослых мужей под ногами не болтаться.

Но перед нею сидел княжич, а с него спрос иной.

— И я меч оставил, когда в лес тогда пошел… когда с тобой договорил, — совсем уж с трудом вытолкнул из себя Крутояр.

Коли уж начал, то доводи до конца. Так его учили, и потому он произнес совсем неприглядную для себя правду.

— Я был без оружия. Меня схватили, словно слепого кутенка, — Крутояр клацнул зубами, сердито махнул головой и уставился в костер.

— Ты же не ведал, что варяги налетят…

— Отец ведал. Он с мечом был, — отрезал княжич и снова вздохнул.