Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория - Страница 34

Только вот об этом северному конунгу ведать не следовало!

Яромира поджала губы и сердито тряхнула головой. Харальд молчал, ничего не спрашивая. Ей бы у него поучиться…

— Ты не подмешала ничего дурного в свой ведовской отвар.

У нее невольно вырвался вздох облегчения, когда мужчина продолжил то говорить, что намеревался сказать изначально.

Его слова вызвали у нее слабую тень улыбки. Как бы она могла что-то подмешать? Даже если бы и хотела? Мужчины не сводили с нее взглядов, когда она набирала сушеные травы из мешочков и смешивала их.

— Если я дам тебе нож, дроттнинг, обещаешь ты, что не сотворишь с ним ничего дурного?

Харальд окинул ее требовательным взглядом от макушки до пят, и Яромира неуютно заерзала. Она подумала об Иваре. Он пытался ее задушить, и она смогла тогда отбиться… но кто поручится, что ей повезет во второй раз?

— Твой племянник, — хрипло выдохнула она.

Мысли путались под его взглядом. Казалось, он видел ее насквозь.

Харальд нахмурился.

— Ивар больше не посмеет тебя тронуть.

Невольно Яромира закусила губу. Она не сомневалась в слове конунга. Она сомневалась, что Ивар, у которого разве что пена ртом не шла при виде ее, этому слову подчинится. Она не стала говорить о таком вслух. Знала, что крутому нравом Харальду не придется по сердцу.

Усмирил же он как-то Ивара за трапезой. Да и приказал тому пересесть на весла подальше от укромного уголка княжны. Теперь тот мог лишь кидать на нее взгляды, полные лютой злобы. А вот заговаривать уже не получалось.

Когда она очнулась от своих размышлений, то увидела прямо перед глазами нож. Харальд протягивал его ей рукоятью вперед. Острие целило ему в грудь. Сталь отливала багряным в закатных лучах солнца.

— Тебя учили с ним обращаться? — насмешливо спросил конунг.

— Учили, — повеселевшая Яромира и бровью не повела в ответ на издевку. Она взялась за рукоять и покачала нож в ладони, примериваясь.

Глядя на нее, Харальд снял с пояса ножны и бросил их на плащ, служивший княжне постелью.

— Осторожно, валькирия. Не поранься, — совсем не зло остерёг он.

Засыпала Яромира в тот вечер почти счастливая.

Их путь пролегал вдоль спокойной, глубокой реки. По левую сторону неровным частоколом возвышался лес с густыми кронами деревьев, уже принарядившихся к осени в багряные и золотые цвета.

Три дня назад они миновали сожжённое поселение, забрав с собой единственную выжившую девчонку. Больше они никого не повстречали на своем пути. Все было тихо и спокойно, и Ярослав никак не мог взять в толк, откуда же тогда взялось это чувство, словно кто-то глядел ему в спину?

Он привык доверять своему чутью, но эта тревога казалась необъяснимой. Множество раз он посылал кметей вперед их небольшого отряда: разведать дорогу. В последний раз он и сам поехал вместе с ними. Мало ли, вдруг что-то пропустили. Вдруг не доглядели. Ведь никакие слова не могли унять его зуд.

Но нет. Его дружинники ничего не пропускали и глядели по сторонам востро. Они так ничего и не нашли: ни впереди отряда, ни позади. Ни чужих следов, ни отметин.

Отряд князя Ярослава проезжал вдоль реки и леса в одиночестве.

Но дурное предчувствие никак не унималось. Бабки в тереме сказали бы: кто-то навел на князя морок. Но он не верил в подобные бредни седых старух. Он был князем, а не глупой бабой. Его защищал сам Перун, он носил на теле знаки Небесного Отца, и не существовало на свете той силы, которая могла бы затмить его взор и разум.

Ярослав испробовал все, что мог припомнить из рассказов старого пестуна: он очистил над священным огнем свой меч, пронеся его над пламенем и обойдя костер трижды посолонь*. Он выкупался в ледяной реке, чтобы вода смысла все дурное. Он по своей воле пролил в землю свою кровь, прошептав молитву Перуну.

Чувство, что кто-то смотрел ему в спину, никуда не исчезло. Напрочь. Все чаще ему стало мерещится, словно взгляд выжигал на лопатках два неровных круга. Пронзительный. Тяжелый. Предвещающий беду.

Князь нервно дергал щекой, кривя в усмешке губы. Расскажи ему кто из кметей подобное — сослал бы куда подальше, на тяжелую работу, чтобы выбить из головы дурь. А, поди ж ты. Теперь и сам стал намного чаще оборачиваться и подолгу глядеть себе за спину.

Добро, кмети, верившие своему князю безоглядно, пока ни о чем не догадывались. Лишь два человека порой искоса на него посматривали: воительница Чеслава да собственный сын.

Идти вдоль реки им предстояло еще пару дней. А там ждала их уже широкая дорога. Рукой подать — и доберутся до места, где собирались князья на вече.

Ярослав не любил жалеть о сделанном. Но, видно, таким уж выдался этот поход. Нет-нет да и думал, что следовало взять с собой воеводу Будимира. А не отправлять его в Белоозеро. Кого-то из ближников нужно было оставить наместником в тереме. Но вот еще одна разумная голова ему бы нынче пригодилась.

Да только поздно уже было об этом вздыхать.

Сощурившись, князь отвернулся от реки.

Ярослав стоял на берегу, пока за его спиной кмети ставили на ночь лагерь. К вечеру на дорогу опустился густой туман; воздух сделался таким влажным, что намокали сухие рубахи, и он велел остановиться на ночлег раньше обычного. Не хотел ехать дальше в серой, плотной мгле, в которой ничего нельзя было разглядеть даже на пару шагов перед собой.

Он расставил вдвое больше дозорных, чем обычно. Четверо охраняли лагерь со стороны леса, еще четверо — со стороны реки.

Даже огромный костер, который решили развести из-за тумана, горел словно через мутное стекло. Пока не подойдёшь на добрый десяток шагов, не увидишь.

Кмети сидели вокруг огня тесным кругом на поваленных бревнах. В котелке уютно и пахуче булькала сытная похлебка. Горячая трапеза — чего еще можно было пожелать в такой ненастный, серый вечер?

— Княже, — Крутояр, который нынче подсоблял кашеварить, плеснул из котелка поменьше в чарку теплого медового взвара и подал ее отцу.

Медовая пряная сладость защекотала ноздри. Руки согрелись о теплые края, и после первого глотка по жилам словно заструился сам горячий напиток.

И правда, ухмыльнулся вдруг князь. Что еще потребно в такой вечер.

Сделав второй глоток, он все же посерьезнел и поглядел на Чеславу. С одного бока к той жалась спасенная девчонка. С другого — сидел кметь Вечеслав. Ярослав уже слыхал, как не зло потешались над воительницей в дружине: прибежище для всех гонимых и обездоленных. Чеслава ухмылялась в ответ и обещала намять самым говорливым бока.

Он и сам порой посмеивался. И впрямь, кто бы мог подумать, что гордая воительница станет нянькаться с дурным щенком и малявкой, которая отчаянно цеплялась за ее портки?

— Чеслава, — позвал он негромко, все еще чувствуя во рту медовую сладость, — дозорных расставила?

Она кивнула.

— После полуночи сменим их. Сама встану, — добавила вдруг, присмотревшись к морщинам на лбу князя.

— Да кто нас в этой глуши достанет? Разве что Лешего бояться, — засмеялся кто-то из кметей.

Сперва Ярославу захотелось одернуть весельчака хлестким словом, но он себя сдержал. Сжал и разжал кулак, хрустнул пальцами. Негоже кметям попусту выговаривать. И про тревогу князя им тоже знать не надобно.

— Да тебя и Леший испужается, особливо посреди ночи.

— За своего примет! За родню! С такой-то косматой мордой.

Казалось, грянувший смех на несколько мгновений рассеял еще пуще сгустившийся туман. Ярослав ухмыльнулся. Путь зубоскалят. Всяко лучше, чем напрасно тревожиться.

Похлебка, которую стряпал его сын, удалась на славу: наваристая, сытная. Кмети скребли по котелку ложками, нахваливая зардевшегося княжича.

— Князь, брал бы ты с нами мальчонку почаще.

— Это у него от государыни-княгини. Я еще помню ее стряпню много-много зим назад, когда мы везли Звениславу Вышатовну на Ладогу.