Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория - Страница 16

* Паволока — название дорогой привозной ткани в древней Руси (заморская паволока). Упоминается в Повести временных лет; единожды встречается в «Слове о полку Игореве» при перечислении трофеев, взятых княжьим войском после первого сражения. Исследователи считают, что этим термином обозначались либо все шёлковые ткани, ввозившиеся на Русь, либо шёлк с многоцветным узором, либо гладкокрашеные шёлковые ткани, так как последних от домонгольского периода сохранилось большинство.

— Я должен ехать.

Заложив руки за спину, Ярослав стоял в горнице у небольшого оконца и наблюдал за тем, как на подворье сотник Стемид дурачился с Мстиславом, младшим княжичем, и Жданом — сыном Рогнеды, названным в честь ее молодшего брата, убитого хазарами много, много зим назад. Крутояр в их забаве участия не принимал и бродил неприкаянной тенью вдоль частокола, волоча за собой по земле деревянный меч.

— Я должен ехать, — повторил он и услышал за своей спиной лишь тяжелый вздох.

Он обернулся через плечо: Звенислава сидела на лавке, глядя в пол.

Минула почти уже седмица, как пропала Яромира.

В заброшенной, гнилой землянке, на которую указал воевода Видогост, они никого не нашли, хотя тот божился Перуном, что лишь прошлой ночью оставил в ней княжну с каким-то мужичьем. Князь велел пустить по следу своих охотничьих лаек, но беглецы то ли были удачливы, то ли не так глупы, и перешли вброд несколько ручьев.

Псы их потеряли.

Тогда Ярослав снарядил людей и поставил в их главе десятника Горазда, которому доверял, как себе. И вот уже который день они вдоль и поперек прочесывали лес, ища в глубоких расщелинах и оврагах, забираясь на холмы, утопая по пояс в болоте…

Ладожское княжество было велико, и впервые на своей памяти Ярослав проклинал необъятные просторы, что достались ему от предков. За такую лютую неблагодарность он заслуживал любую из кар, на который был щедр громовержец Перун, но он не боялся ни одной из них.

Боги уже забрали его дочь.

Вздохнув, Ярослав потряс головой, сбрасывая с себе морок, и подошел к жене. Присел перед ней на одно колено и сжал безжизненные, ледяные пальцы в своих ладонях. Звенислава подняла голову и неумело улыбнулась, смотря на него. Ее зеленые, болотные глаза выцвели за последнюю седмицу из-за пролитых слез. Лицо похудело, а меж бровями залегла новая складка, которой Ярослав прежде не помнил.

Раньше жена часто улыбалась, но теперь уголки ее губ были печально опущены.

— Поезжай, — ровным голосом сказала Звенислава. — Коли будут вести… тотчас пошлю за тобой.

Два дня назад, ранним утром, в ладожский терем примчался гонец: созывалось княжеское вече. Угроза из Нового Града, над которой Ярослав седмицей раньше лишь посмеялся, оказалась много серьезнее, чем он мыслил.

Да. Тогда он улыбался, читая послание варягов. Склонитесь, покоритесь, откупитесь данью… Он много и часто тогда смеялся, размышляя над скорой дочкиной свадьбой. Над новым союзом для ладожского княжества.

Нынче все было иначе.

— Я потребую голову Видогоста, — сказал он глухо и хрустнул кулаком. — Голову и великую виру.

На княжеском вече они поговорят не только про требования какого-то безвестного Рюрика из Нового Града. Ярослав привезет воеводу Видогоста, чтобы тот сознался в содеянном и рассказал, как злоумышлял против ладожского князя и своего брата — залесского князя. Как задумал расстроить грядущее сватовство, и случай подвернулся сам собой. Он проследил за Воидрагом, который следил за Яромирой и Вячко, и похитил княжну, когда оба юноши сцепились меж собой, позабыв обо всем. Посулил какому-то мужичью серебра и велел стеречь Яромиру в землянке. Пока все не уляжется, не успокоится.

Сильно, очень сильно чаял Видогост увидеть свою дочь женой княжича Воидрага. Так сильно, что решился пожертвовать чужой дочерью.

За деяния его брата Ярослав потребует от залесского князя и виры, и обещанного союза.

И тогда, быть может, он вернет княжича Воидрага отцу. А пока погостит тот в Ладожском тереме.

Как ценнейший заложник.

Из злых своих мыслей Ярослав вынырнул, когда ладонь жены ласково огладила его щеку, изборожденную старым шрамом.

— Возьми с собой Крутояра. И… Вячко. Увези его из терема.

Князь и при имени сына вскинулся недовольно. А уж когда услыхал про кметя, на которого до сих пор спокойно глядеть не мог, и ладони сами собой в кулаки сжимались, когда тот попадался ему на подворье…

Но маленькая рука жены удержала его на месте, не позволив взвиться на ноги и отскочить в сторону. Звенислава смотрела на него настойчиво и непреклонно, и Ярослав вздохнул. Он уже знал, что уступит ей.

— Вячко за свое ребячество и глупость заплатил сполна, — тихо произнесла княгиня.

Он не мог с нею спорить.

Он собственноручно высек мальчишку, а потом по подворью расползлись слухи, что Будимир выгнал сына из рода, и того у себя в избе приютила воительница Чеслава. Ярослав сперва мыслил поговорить со своим воеводой. Слишком уж круто тот рубанул с плеча… Руки отсечь — и то было бы меньшим наказанием для щенка, чем стать безродным. Но, обдумав, ничего говорить не стал. Собой он худо тогда володел, в самые первые дни.

— И потом… а коли… — Звенислава перешла на сбивчивый шепот и ненадолго замолчала, пережидая, пока горло и рот отпустит спазм из-за подкравшихся рыданий. — А коли нашей Мирошке нынче помощь нужна… и никто ей не подсобит… помысли только!

Ярослав кивнул, хотя до конца не разумел, о чем говорила жена.

Женщины.

Он и Чеславу, приютившую этого щенка, не понимал.

— Не горюй, ласточка, — Ярослав вновь стиснул ладони жены в руках. — Всех возьму, кого велишь. Говори еще, кого брать.

Блеснув влажными от слез глазами, Звенислава улыбнулась. Князь встал на ноги и, подхватив жену на руки, прижал к себе. Она обняла его за шею и устроила щеку на плече, зажмурившись. На несколько коротких мгновений на сердце поселился покой, которого в тереме не ведали уже больше седмицы.

— Береги себя, — сбивчиво шепнула княгиня и уткнулась носом мужу в шею, опалив кожу горячим дыханием. — Я буду тебя ждать.

Прошло уже двенадцать зим, как Звенислава переступила порог ладожского терема и стала княгиней. Двенадцать зим она провожала мужа в походы и битвы, из которых он мог не вернуться. И двенадцать зим она говорила ему одни и те же слова, словно заклинание, словно заговор, надеясь, что ее любви будет достаточно, чтобы оборонить его и отвести беду. И верила, что с ним ничего не случится.

Оставив повеселевшую жену в тереме, Ярослав вышел на подворье и велел собрать своих воевод и сотников в гриднице: отправиться на княжеское вече он хотел, как можно раньше.

Мелькнула странная мысль: чудно все сложилось. Старшая дочка с мужем, князем Желаном, приехали на сватовство Яромиры, а теперь выходило, что Желан Некрасович отправится вместе с ним на вече, а Любава будет дожидаться мужа в отцовском тереме.

Заметив на крыльце князя, Стемид снял с шеи заливавшегося смехом Ждана и оправил задранную рубаху.

— Еще, еще! Еще, дядька Стемид! — малец требовательно вскинул руки.

— Довольно, Ждан, — Рогнеда Некрасовна возникла на подворье, словно из ниоткуда.

Проплыла по пыли лебедушкой и подошла к воеводе с детьми, чтобы взять сына за руку.

— Довольно, совсем ты Стемида Ратмировича загонял, — сказала, не глядя на мужчину, который, напрочь, на нее смотреть не переставал.

— Мне в радость, княжна, — по старой памяти позвал ее воевода, и Рогнеда все же улыбнулась.

Но, непреклонно покачав головой, увела слабо сопротивляющегося сына в терем.

Вздохнув, Стемид провел пятерней по затылку. Он встретился взглядом с князем Ярославом, и выражение лица у него изменилось. Из благодушного стало хищным, настороженным. Он был одним из немногих, кому князь рассказал о пришедших из Нового Града вестях и о созыве первого за много зим веча.