Вечное - Скоттолайн (Скоттолини) Лайза (Лиза) - Страница 25

— Как ты? — спросил Сандро, оглядывая зал.

— Напугана.

— Просто успокойся. — Сандро взял ее за руку. От его прикосновения на нее снизошло спокойствие, оказалось, это очень приятно, когда он накрывает ее руку ладонью, будто распахивает над ней зонт.

По аудитории пронесся шепот: профессор Оресте Луччи, худощавый, в темном костюме и очках, подошел к трибуне.

— Благодарю вас, дамы и господа. На нашей лекции мы побеседуем о Грации Деледде, лауреатке Нобелевской премии по литературе. К сожалению, автор скончалась до выхода «Козимы» в свет. Мы потеряли Деледду, но нам от нее осталось замечательное, сложное и в некотором роде тревожное произведение.

Элизабетта, которая обожала «Козиму», оживилась. Она с удивлением выяснила, что эта книга почти автобиографична.

Профессор Луччи продолжил:

— Поскольку роман был опубликован совсем недавно, литературного анализа пока нет. Но я предпочту сегодня не сосредотачиваться на сюжете, который описывает, как девушка становится знаменитой писательницей. В конце концов, не эта банальная сюжетная линия делает роман особенным.

Элизабетта недоуменно заморгала. Сюжет ей не казался банальным. Ей-то роман именно потому и был интересен.

— Вместо этого я хотел бы поговорить о проблемах семьи, которая описывается в «Козиме». — Профессор Луччи поправил очки. — Козима во всем подчиняется братьям — тирану Андреа и пьянице Сантусу. Роман показывает эту болезнь современного общества и демонстрирует, как она разрушает семью, уродует ее до неузнаваемости.

Элизабетта оцепенела, подумав об отце.

— Деледда описывает, как пьянство Сантуса портит Козиме жизнь, и, хотя врачи называют алкоголизм болезнью, я думаю, что Сантус — эгоист. Его любовь к семье сомнительна, и это в лучшем случае. Он волнуется только за себя.

В груди у Элизабетты что-то сжалось. Она не считала отца эгоистом и знала — он ее любит. Взять хоть мать — та любила ее не настолько сильно, чтобы остаться.

— Вспомним сцену, где Сантус переживает delirium tremens[68]. Он бледен, его охватывает дрожь, распахнутые глаза «отливают металлическим блеском». Он воображает, что под кроватью скрывается убийца. Ему кажется, будто стены покрыты извивающимися змеями. Описание необычайно реалистичное и потому новаторское.

Элизабетта вспомнила эту сцену и ужаснулась, как точна она была. Отец много раз пытался бросить пить, и у него случались приступы, Элизабетте приходилось обнимать его, трясущегося в горячке, пока ему являлись демоны, злые духи и фашисты, которые пришли по его душу. Однажды ночью он бредил чересчур буйно, Элизабетта тогда перепугалась, что он сходит с ума. Даже сейчас от этих воспоминаний у нее на глаза навернулись слезы.

Она вскочила с места и принялась пробираться по ряду. Слышала, как позади за ней поспешно следует Сандро, но это ее не остановило. Она добралась до прохода, и к ней стали поворачиваться головы, но Элизабетта заторопилась к выходу из аудитории. Она промчалась через вестибюль, выскочила в двери корпуса и наконец оказалась на крыльце. Элизабетта сбежала по ступенькам, жадно хватая ртом вечерний воздух.

— Что случилось, Элизабетта? — Сандро догнал ее и обнял за плечи.

— Прости, я… Я не могу остаться. — Она промокнула глаза. — Надеюсь, я не поставила тебя в неловкое положение.

— Вовсе нет, но в чем дело? Иди сюда, давай присядем. — Сандро подвел ее к скамейке с живой изгородью по бокам, что стояла в стороне от дороги.

Они присели, Элизабетта попыталась успокоиться. Сандро гладил ее по спине.

— Что тебя так огорчило? Это все я?..

— Нет, не ты, просто ерунда. — Элизабетта не хотела досаждать ему рассказами о выпивохе-отце или сбежавшей матери.

— Эта книга местами тревожная, я знаю. Дело в ней? Мне тоже было не по себе. После сцены, которую описал профессор, мне пришлось сделать перерыв в чтении.

— Ты прочел «Козиму»?

— Конечно. Мы же собирались пойти на лекцию. Если бы я ее не прочел, мы бы не смогли обсудить, к тому же мне хотелось прочесть то же, что и ты.

— Ты такой предусмотрительный. — Элизабетта снова промокнула глаза и взяла себя в руки.

— Я вообразил себя Антонино, блестящим и красивым парнем, в которого влюбилась Козима, — улыбнулся Сандро. — Хотя она считала, что он вечно погружен в учебу. Я прочитал это и подумал: «О нет, неужели и Элизабетта меня таким же считает?»

— Нет! — улыбнулась в ответ Элизабетта. — Я тебя таким не считаю. Антонино умен, сразу ясно, почему Козима в него влюбилась.

— Это хорошо. — Сандро потянулся к ее руке. — Так и знал, что ты будешь от романа в восторге. Помнишь, как она сказала, что любит «магию слов»?

— Да. — Элизабетта помнила эту фразу — та произвела на нее неизгладимое впечатление. Она удивилась, как хорошо Сандро ее знает, в душе поднялась волна симпатии к нему. Рука Элизабетты согрелась в его руке, и убирать ее не хотелось.

— А помнишь, там сказано, что у Козимы в жилах течет кровь амазонки? У тебя тоже она есть — эта сила. И была всегда. Так почему ты так встревожилась, так огорчилась? Это из-за Сантуса? — В голосе Сандро послышалось сочувствие. — Это из-за твоего отца?

— Ты все знаешь? — Элизабетта сгорала от унижения. Ее лицо горело, и слезы навернулись на глаза. Ну как она не догадалась, что Сандро известно о ее отце!

— Послушай, Элизабетта. — Сандро прижал ее к себе. — Не стоит так дергаться из-за отца. Сомневаюсь, что Сантус был эгоистом, как сказал профессор.

— Считаешь, что профессор ошибся?

— Ну… я с ним не согласен. Я могу прочесть книгу по-своему, и ты тоже. Мы оба можем интерпретировать ее как пожелаем. Мне кажется, Деледда описывает его более правдоподобно.

— И мне. Деледда сказала, что Сантус «в глубине души человек добрый и мягкий» и он «сам же больше всех страдает от своего порока». В точности как мой отец. — Элизабетта поняла, что впервые обсуждает с кем-то отца. — Он пьет и из-за этого мучится. Я знаю — он меня любит.

— Уверен в этом. — Сандро снова сжал ее руку. — Так что давай не будем возвращаться в аудиторию. Для одного вечера я многому научился.

— Хорошо, — с облегчением ответила Элизабетта. — А чему ты научился?

— Ну… Я всегда предпочитал математику литературе, поскольку математика совершенна, а литература субъективна. — Сандро посмотрел вдаль, на звезды. — До сегодняшнего вечера я считал, что субъективность — это плохо. Но теперь думаю, это хорошая штука.

— Как так? — Элизабетта положила голову ему на плечо, она чувствовала его тепло и вибрацию в горле, когда он говорил. Ей нравилось звучание его голоса, особенная плавность и хрипотца. Она не знала, можно ли предпочесть один голос всем остальным, но для ее ушей голос Сандро был все равно что музыка.

— Если исходить из того, что трактовка смысла романа — дело субъективное, читателю необходимо его анализировать. У него есть возможность подумать самому, тем самым получая шанс познать какую-то общую, высшую истину. И понял я это не из слов профессора, а из твоих слов.

— Да быть того не может.

— Я бы не стал тебе лгать. Никогда. Мне нравится с тобой разговаривать.

— И мне с тобой. — Элизабетта прижалась к нему, мечтая навсегда остаться здесь, уютно устроившись на скамейке, и разговаривать вдвоем под брызгами белых звезд на черном небе. Сандро теперь часть этого мира, огромного кампуса с лекционными залами, библиотеками и аудиториями, которые ей никогда не увидеть, профессорами, с которыми никогда не познакомиться, учебниками, которые никогда не открыть, но когда Элизабетта была с ним рядом, то представляла, что ей тут самое место.

— Наши семьи не имеют значения. — Сандро посмотрел на нее, его лоб прорезали складки. — Важно лишь то, кто мы есть. Они — прошлое, а мы — будущее.

Элизабетта моргнула, ее сердце встрепенулось.

— У нас с тобой своя жизнь, и мы можем прожить ее как пожелаем. И когда-нибудь, если ты захочешь, мы сможем ступить на этот путь вместе. — Сандро спокойно встретил ее взгляд и серьезно ей улыбнулся. — Знаю, мы друзья, но я тебя полюбил.