Каторжник (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 42

Вдруг один волк, самый наглый, поднырнул под оглоблю и прыгнул на Тита, вцепившись ему в плечо.

— А-а-а! — заорал Тит, пытаясь ударить зверя кулаком.

Я кинулся на помощь, достав солдатский тесак, и ударил волка рукоятью между ушей. Тот взвыл и разжал челюсти, отскочив. Но тут же другой волк сбил меня с ног, клыки впились в ногу — боль адская! Резко изогнувшись, полоснул его тесаком по ребрам. Волк завыл, но отскочил не сразу.

Я поднялся на колено. Вокруг — кольцо из оскаленных пастей. Тит зажимал раненое плечо, лицо белое от боли. «Неужели конец? — снова мелькнула мысль. — Пять тысяч верст отмахал, чтобы стать кормом для волков? Обидно, блин!» И такая злость взяла!

— Оран! Туксаба!

Я не сразу понял, что за чертовщина. Из метели, размахивая топором и вопя что-то на своем языке, вылетел Сафар! Наш башкир! Откуда он взялся⁈ Скинув тулуп, он, не хуже волка скаля зубы, с дикими криками бросился на стаю.

В этот момент снова грохнул выстрел! Волки, ошарашенные внезапным появлением нового противника с топором и выстрелом, дрогнули и остановили свой натиск.

— Сюда! Быстрее! — раздался голос Фомича.

Я обернулся. Сани Фомича стояли неподалеку. Чурис держал дымящееся ружье, а Фомич махал нам рукой. Они вернулись!

Отбиваясь от последних, самых наглых волков мы рванули к саням. Запрыгнули внутрь, чуть не перевернув их. Фомич хлестнул лошадь. Сани рванули прочь от места кровавой бойни, оставляя позади растерзанного коня и стаю недовольных волков, провожающих нас голодными взглядами.

— Я уж думал, бросили нас! — выдохнул я, пытаясь отдышаться и чувствуя, как горит нога.

— Своих не бросаем, — буркнул Фомич, не оборачиваясь. — Коня только жалко… Добрый был мерин.

Темнело. Мы мчались сквозь поднявшуюся пургу, оставив позади один труп лошади, перевернутые сани и едва не став ужином для волков. Веселое путешествие продолжалось. Впереди маячил Яблоновый хребет и неизвестность.

Вечером возле костра мы не раз обсудили произошедшее, вдруг Захар, уставившись в костер, начал рассказ.

— Это что! У наст тут и не такое еще быват! Вот ехал свадебный поезд от деревни жениха в село, чтобы, значится, в церкву-то на венчание попасть. Ехали чин чином. Четыре тройки. Впереди жених с невестою, с ямщиком, назади гости. Ну, зима, мороз лютый… Степь кругом, тьма — хоть глаз выколи! И тут вдруг слышат все, значится, вой — то тут, то там, и все ближе, ближе… Это волки со всей округи, прознав про богатый поезд, сбиваются в одну ватагу! Ну и, немного погодя, нагоняет их огромаднейшая стая!

— А не врешь? — перебил его Чурис.

— Вот те крест. — Захар перекрестился и продолжил: — Сперва спьяну гости и не поверили, но тут последние сани застряли, и волки хвать — мигом их разрывают! Остальные, крепко перепужавшись, гонят лошадей, но ничто не может сдержать волчью стаю. Одна за другой отстают и гибнут следующие сани. Наконец в голове поездки остаются лишь одни сани с женихом, невестой и ямщиком. Волки по пятам — десятки зверей мчатся позади. Тогда молодоженов и выкинули из саней прямо в стаю. В ту же минуту волки разорвали молодых на куски, отвлекаясь на свою жертву. Ну а ямщик, значит, один и спасся.

— Откуда только ты про энто все знаешь, раз жив остался один ямщик-то? — хмыкнул Фомич.

— Слышал, — зло зыркнул Захар.

— Ну ничего. Считай, сейчас ты долг Господу отдал! — утешил я его. — Коня только жалко…

Третьи сутки в пути. Ветер гнал по насту снежную крошку, деревья вдалеке казались закопченными тенями. Путь наш вился между холмов, темные полосы леса то и дело перемежались обширными безлесными пустошами. По левую руку в хорошую погоду мы видели заснеженные горы — это был Яблоновый хребет, названный так из-за обилия круглых, напоминающих блоки, камней.

Солнце клонилось к закату, когда мы наткнулись на следы.

Человеческие отпечатки на снегу, вытянувшиеся ровной дорожкой. Несколько пар ног, глубокие вмятины от тяжелых лаптей. Дальше — полосы от саней. Не старые, свежие, совсем свежие.

Мы остановились.

— Кто бы это мог быть? — вполголоса спросил Владимир.

— Может, охотники? — предположил кто-то.

Но вряд ли охотники так идут. Охотник пятится в лес, а не встает на открытое место.

Мы двинулись дальше, теперь внимательнее смотря за округой. Лошади фыркали, вдыхая морозный воздух, фырчали, будто и сами чуяли что-то неладное.

Когда впереди показалась замерзшая река, внутри что-то холодно шевельнулось.

Чувство тревоги возникло внезапно и уже не отпускало. Тут было не так, как везде.

Казалось, чьи-то незримые глаза смотрели на нас из-за деревьев, заснеженных еловых лап, из-за торосов на реке… Я не видел их, но явственно чувствовал.

Спустя полчаса впереди показался завал из деревьев.

— Надо бы искать как объехать, — вздохнул Фомич.

— Может, поснедаем? — предложил Тит.

— Привал, — сказал я, стараясь говорить спокойно. — Место безветренное, значит, здесь поснедаем. Софрон, иди-ка пошурши по окрестностям, нет ли там кого-нибудь. Неспокойно мне что-то.

Мы остановились на берегу.

Владимир Левицкий развязал узел с едой, Сафар принялся разводить огонь. Я поставил ружье рядом с санями. Вернулся Софрон, покачал головой:

— Вроде все тихо.

Мы принялись было за обед, как вдруг до меня донесся сначала как будто скрип снега под пимами, затем тонкий, далекий, но явственно ощутимый треск сломавшегося под чьей-то ногой сучка.

— Бей их, робяты!!! Бе-е-ей!!!

Дикий крик в несколько глоток заставил меня подскочить. Рука на автомате рванулась к ружью.

Дикий крик в несколько глоток заставил меня подскочить. Рука на автомате рванулась к ружью, на нас несся целый десяток мужиков, а может, и вся дюжина.

Я вскинул ружье, выискивая цель. Не дожидаясь ничего хорошего, я прицелился и пальнул. Подстреленный мной тут же схватился за грудь и грохнулся в снег.

И тут же ружейный выстрел с их стороны, пуля вонзилась в дерево рядом со мной, осыпав щепками.

Вот только и мои парни не отставали, Чурис с Левицким выстрелили в один миг, укладывая двоих в снег.

— А-а-а, убили, — резанул крик противников по ушам.

— Врукопашную! — рявкнул рядом корнет, откидывая ружье в снег и извлекая из ножен пехотный тесак.

Сафар шагнул вперед, принимая на себя первого добежавшего до нас, и его топор описал дугу, впиваясь в плечо нападавшего. Человек заорал, рухнул в снег.

Я отступил на шаг, уходя от удара дубины. Вытащить тесак я не успевал, потому воспользовался ножом и чиркнул по руке врага. Он взвизгнул, роняя дубину.

Владимир работал тесаком — короткие, резкие удары, рубил с плеча, как в кавалерийской сшибке. Делал он это профессионально с умением, он был сейчас в своей стихии. От его обычной задумчивости не осталось и следа. Трое уже лежали возле его ног.

— А ну подходи по одному, — гремел голос Тита, отмахивающегося от двоих оглоблей, шагнув в сторону, он резко опустил свое оружие на голову одного из двоих противников, и оглобля в его руках обломилась, оставив метровый кусок деревяшки. Тит не растерялся и обломком ткнул в лицо другому.

Чурис же отмахивался ружьем, как дубиной, как недавно я в бою с волками.

— Секут! Убивают! Осипа убили! Бежим, мужики! — заголосили панические крики, и оставшиеся на ногах нападавшие дрогнули, побежали обратно в лес.

Я медленно подошел к одному из убитых. Парень в обычном сибирском тулупе, домотканых портках из некрашеной шерсти. Явно не похож ни на казака, ни на солдата. Что это? За наши головы объявили награду?

Владимир трясущимися руками вытер тесак о кедровую хвою. Сафар молча, деловито подбирал оружие убитых.

Злобно матерился на весь лес Захар.

— Местные это. Горбачить пошли, мать их за ногу!

— «Горбачить»? — не понял я.

— Промышляют они так. Старателей убивают, а золото их себе берут. Сволочи ****е!

Я оглянулся вслед улепетывающим грабителям. Горячка боя медленно отпускала. Левицкий зачерпнул снег, бросил себе в лицо: над правой бровью его пламенел багровый кровоподтек.