Кровавая ассамблея (СИ) - Иванников Николай Павлович - Страница 20

А потом воздух в комнате вдруг заколыхался, и прямо перед моим взором пространство от потолка и почти до самого пола прочертила яркая желтая молния. Но она не исчезла в следующий миг, а так и осталась висеть передо мной, полыхая пламенем. Затем вдруг задвоилась, быстро раздвинувшись, словно ворота, а в образовавшемся проеме я увидал светящуюся дорожку, ведущую во тьму.

В те времена я еще ничего не знал о «тайных тропах», и видел ее перед собой впервые. Но я сразу понял, что нужно делать.

Жар внутри меня начал утихать, и уже не беспокоил, а голова хотя и кружилась слегка, но не настолько, чтобы можно было из-за этого лишиться жизни, как тот несчастный. И я шагнул на тропу. Пошел по ней, не останавливаясь, пока передо мной не распахнулись ворота на выходе. Войдя в них, я очутился в совершенно незнакомом помещении.

Это был просторный зал, какие бывают, например, в больших храмах. И даже стены со сводчатым потолком были расписаны схожим образом. Дорого и богато. В Петербурге таких храмов я никогда не встречал.

Пахло табачным дымом. У дальней стены, шагах в двадцати от меня, в просторных креслах перед приземистым столиком сидело несколько человек. Они о чем-то негромко переговаривались, и на меня, казалось, не обращали никакого внимания. Потом я разглядел среди них Амосова, а тут уж и он сам махнул мне рукой.

— Подойди, Алексей, не смущайся! — крикнул он. — Никто здесь тебя не обидит.

Да я и не смущался вовсе. Подошел, как было сказано, и остановился перед столиком, на котором стояли закуски разные, лежали какие-то книги, да стоял большой подсвечник на двенадцать свечей разом. Все они горели.

Кроме Петра Андреевича здесь сидело еще три человека, мне не знакомых. Впрочем, миг спустя одного из них я все же признал — это был князь Гантимуров. Из тунгусов, отчаянный, как эскадрон летучих гусар. Статный такой мужчина лет сорока, с густыми курчавыми бакенбардами, переходящими в столь же густые курчавые усы и бороду. При дворе мы с ним несколько раз встречались, хотя и не общались лично. Павел Семенович зовут его, если мне не изменяет память. Он отрешенно курил длинную трубку, из которой красиво вилась кверху тонкая струйка белого дыма.

Остановившись у стола, я вытянулся, понимая, что именно ради меня здесь и собрались все эти люди. Только вот откуда такая честь мне пожалована — этого я не знал.

— Камер-юнкер Сумароков Алексей Федорович, сын Федора Ивановича, — представил меня Амосов.

Остальные понимающе закивали, лишь изредка и вскользь поглядывая на меня. Гантимуров что-то шепотом сказал на ухо своему соседу. Тот согласно покивал, закусив губу.

— Догадываешься, Алешка, кто мы такие? — меж тем спросил Амосов, прикладываясь к бокалу с красным вином.

— Догадываюсь, — ответил я. — Вы маги. Чародеи, которые теперь оказались вне закона на земле Российской.

Амосов довольно крякнул.

— Молодца, Алешка. Точно так. Батюшка твой, Федор Иванович, немало средств потратил на поддержку нашего общества. И академии нашей всегда благодетельствовал. Сожалел он всегда, что сам к чародейству не способен, хотя желание такое всегда имел…

Я знал об этом. И потому просто молча кивнул, ожидая продолжения.

— Может и к лучшему, что не дожил он до наших дней, не увидел, что нынче с чародейством сделал светлейший князь Черкасский, — задумчиво произнес Амосов. — Ну да ладно! Что вышло, то вышло… А попал ты сюда, Алешка, потому, что сам ты к чародейству очень даже способен.

Петр Андреевич отставил бокал, грузно поднялся с кресла и подошел ко мне. Хлопнул меня по щеке по своему обыкновению.

— И кровь твоя, Алешка, это только подтверждает! — он взял мою руку с закатанным рукавом, и пальцами провел по тому месту, где всего несколько минут назад была окровавленная рана.

Но теперь там ничего не было. Только белый шрам остался, словно прошло уже не меньше года с того момента, как раджа полоснул мне по руке ножом.

— В тебе есть все задатки, Алешка, чтобы со временем стать великим магом. Но для этого придется учиться. Академия чародейства снова работает, хотя и тайно, и я буду твоим личным куратором. Я обучу тебя таким чудесам, о которых ты никогда и не слышал!.. Но для этого тебе придется стать вне закона… Что на это скажешь, Алешка?

За стенами храма что-то оглушительно громыхнуло, да так, что стены вздрогнули, а с потолка посыпались какие-то крошки. Гулкое эхо прокатилось под сводом.

Вздрогнув, я закрутил головой.

— Что это было⁈ — воскликнул я.

Амосов рассмеялся. Засмеялись и остальные, и я от этого сразу же успокоился. Если бы грохот этот означал какую-то опасность, то вряд ли они были бы столь веселы.

— Не стоит беспокоиться, — смеясь, сказал Амосов. — Это просто вулкан…

— Что⁈ — глаза у меня так и округлились. — Вулкан⁈ Какой еще вулкан⁈

— Самый настоящий! — с улыбкой заверил меня князь Гантимуров. — На этой неделе он изволил извергнуть из себя поток магмы, и время от времени издает такой вот грохот.

— Но в Петербурге нет вулканов! — вскричал я, уже не зная, что и думать.

Амосов дружески похлопал меня по плечу.

— А кто тебе сказал, что мы в Петербурге? Да ты не бойся, Алешка — страшен не тот вулкан, что все время грохочет, а тот, что притих и молча ждет своего часа… Ну так что? Ты будешь учиться магии?

— Буду, — отозвался я.

Как будто я мог ответить как-то иначе…

К усадьбе сиятельного князя Бахметьева, где нынче должна была состояться очередная великосветская ассамблея, я прибыл всего за несколько минут до того, как к воротам подъехала карета генерал-полицмейстера Шепелева.

Эту карету я не мог спутать ни с какой другой. Во-первых, она была большой. И даже о-о-очень большой! Черная, лаковая, с огромными и тоже черными колесами и двумя лакеями в белых ливреях, стоящими на запятках. Лошадей перед ней было шестеро, и все вороные, косматые! В общем — одно загляденье.

Ну, а во-вторых, на широкой дверце кареты красовался красочный герб, изображающий двух львов, держащих в лапах разноцветный щит, над которым возвышалась царская корона и рука с занесенной саблей. Этот герб нельзя было спутать ни с каким другим.

Подбежавший слуга принял у меня моего коня, а я же еще некоторое время стоял, ожидая, пока карета генерал-полицмейстера подкатит к воротам. Громыхая колесами по булыжнику, она подъехала и остановилась. Лошади зафыркали, замотали мордами, взвивая длинные расчесанные гривы. Со шлепками шмякнулись на дорогу россыпи навоза. Лакеи немедленно соскочили с запяток, дружно подбежали к дверце и слаженно приступили к работе. То есть, один из них почтительно распахнул дверцу, а второй откинул короткую лесенку, по которой пассажир мог без усилий и всяческих прыжков выйти наружу.

В широком проеме показалась похожая на бочонок фигура генерал-полицмейстера Шепелева Якова Петровича. Ему было уже изрядно за пятьдесят. Был он практически лыс, волосы имелись лишь на висках, и потому везде и всегда носил парик с белыми буклями. Подбородков у него было три, и каждый из них мнил себя главным. А вот шея у Якова Петровича отсутствовала вовсе, и потому пухлые налитые румянцем щеки лежали прямо на широченных плечах.

Завидев меня, он расплылся в улыбке, махнул рукой и сошел по лесенке на дорогу. Один из лакеев хотел любезно придержать его под локоть, но Яков Петрович неприязненно сморщился, положил ему на лицо огромную ладонь и оттолкнул прочь.

— Кыш, лебезяка!

И направился прямиком ко мне.

— Сумароков, рад тебя видеть, голубчик! Давно дожидаешься?

— Токма прибыл, Яков Петрович. Лошадку мою вона повели.

— Ну пошли глянем, что у них тут накручено…

Мы прошли в ворота и неторопливо направились по широкой дорожке вглубь усадьбы. Что тут скажешь — она была великолепна! Сиятельный князь Бахметьев денег на благоустройство не жалел. В отдалении, над зеленеющими аккуратно постриженными деревьями, возвышался настоящий дворец, но отсюда, с белой дорожки у ворот, были видны только купола на крыше, золоченые шпили и прямоугольные трубы дымоходов. В окнах верхнего этажа ярко отсвечивало солнце, отчего казалось, что оно рассыпает по округе золотые монеты.