Кровавая ассамблея (СИ) - Иванников Николай Павлович - Страница 11

— Алексей! — позвала она меня после очередного камушка. — Сумароков… Ты можешь идти не так быстро? Я, кажется, ногу поранила.

Я подошел к ней, присел и поднял полу плаща. На правой ноге у нее между пальцев просачивалась кровь. Совсем немного, но порез, тем не менее имел место, а она была босая… Нехорошо это. И еще я заметил, что ногти у нее на ногах были красиво пострижены и покрыты блестящим лаком. Да-а-а… Я, конечно, не специалист по женским ножкам, и мне не так уж много доводилось их видеть, но было совершенно ясно, что девица явно не простолюдинка.

— Что там? — с интересом спросила Катерина у меня над головой.

— Плохо, — ответил я. И тут же добавил: — Но это не беда!

Распрямившись, я подхватил девицу на руки, слегка подбросил, чтобы легла поудобнее, и снова двинулся в путь. Катерина даже охнула от неожиданности, но сразу обхватила меня за шею и прижалась, как будто боялась, что я могу ее отпустить, и тогда она камнем упадет на землю. Сквозь ткань камзола и свой собственный плащ, в который девушка была укутана, я чувствовал, как касаются меня ее твердые груди. Она все еще мерзла — во всяком случае мелкая дрожь все еще ощущалась во всем ее теле. И еще: она, оказывается, приятно пахла. Уж не знаю чем — наверное цветами какими-то, но это точно не имело ничего общего с тем отвратительным запахом, который витал в лазарете.

Напрасно я ее там обидел…

Я все шел и шел вперед, и вскоре по обочинам потянулись приземистые длинные домики. В окнах кое-где был виден свет, из труб вился серый дымок. Лаяли собаки, но стоило мне приблизиться, как лай этот превращался в тихое поскуливание, да и оно вскоре смолкало. Несмотря на свой рост, Катерина казалась мне совершенно невесомой, и я понял вдруг, что смогу так идти сколько угодно долго.

Иногда откуда-то слышались голоса и смех, а порой и пьяные крики, но я не обращал на это внимания. Спокойно и уверенно я шел к трактиру «Утка и покой»…

— Эй, барин! Да-да, тебе говорят! Далеко ли торопишься?

Из темноты на обочине проявились три размытые фигуры. Широкие, коренастые. Ни лиц их, ни одежды пока не разобрать, но, судя по их словам, это явно какие-то простолюдины. И настроены они не слишком дружелюбно. Оружия при них пока не видно, но не станет же такая деревенщина таскать при себе дворянские шпаги? Владеть оружием длиннее кухонного ножа черни запрещено, за подобное можно и на каторгу загреметь.

Но одно я знаю точно: кухонный нож входит в человека так же легко, как и шпага…

— Постой, барин, притормози… Куда это ты девку волочешь?

Катерина у меня на руках как-то вся сразу сжалась, и тогда я остановился. Поставил ее на ноги и со вздохом развернулся к нежданным собеседникам.

— Что вам надобно, собаки?

Вот теперь я их разглядел. Воры и душегубы — других слов тут и не подберешь. Первый был очень крупным, лохматым и бороду имел настолько густую, что рассмотреть под ней лица не представлялось возможным. Но вот его оскаленную пасть я видел, как и то, что в ней не достает половины зубов. Руки он сложил за спиной, и совершенно определенно что-то там прятал.

Второй был помельче, бороду имел небольшую, аккуратно постриженную, и по его лицу можно было даже определить возраст с изрядной степенью точности — лет около сорока. Стоя чуть впереди остальных, он опирался на толстую палку с обрубками сучков, которая в любой момент могла превратиться в дубину. Если получить такой палкой удар по голове, то легко можно стать еще одним квартирантом больницы для умалишенных…

Третий стоял позади всех. Подозреваю, он-то и был тут предводителем этой шайки, потому как предпочитал оставаться в тени.

— Зря ты нас собаками назвал, барин…

Продолжая скалиться, первый убрал руки из-за спины, и я увидел топор. Не такой, конечно, какие используют мясники в своем деле, а невеликий плотницкий топорик. Такой даже издали метнуть можно, если возникнет в этом нужда.

Странно это как-то. Дубинка и топор. Неужели эти трое всерьез рассчитывают одолеть дворянина с палашом на боку при помощи дубинки и топора?

Я усмехнулся, представляя себе, как сейчас неторопливо достану из ножен свой клинок, взмахну им небрежно, и с какими криками тогда побегут от меня по дороге эти горе-разбойнички…

— Лешка, сзади!

Это крикнула Катерина. И я сразу понял, что произошло. Палаш с шорохом выскользнул из ножен, но я не стал терять время на то, чтобы оборачиваться и оценивать ситуацию. Она и так была яснее ясного. Пока эти трое привлекали к себе мое внимание, из темноты за противоположной обочиной выскользнули и другие разбойники, намереваясь без лишнего шума напасть на меня со спины.

Я кинулся вперед, первым же ударом разрубив оскаленную морду владельца плотницкого топорика. Выронив свое оружие, тот схватился за лицо и закричал страшным голосом. Сквозь растопыренные пальцы его побежали струйки крови. Двое других, недолго думая, тут же растворились во тьме за дорогой.

И тогда за спиной у меня пронзительно закричала Катерина. Я стремительно развернулся. Мне даже не пришлось делать выпад — кинувшийся на меня малый с тесаком в руке сам наделся на острие палаша, и даже сперва не понял, что произошло. Он попытался рвануться, но только глубже надел себя на клинок. Потом натужно крякнул, выронил тесак и обеими руками схватился за палаш. Из-под ладоней мгновенно потекла кровь.

Тогда он поднял на меня взгляд и уставился вопросительно, все еще не веря, что такое могло произойти.

Ударом ноги, я сбросил его с клинка и развернулся к последнему разбойничку, притаившемся за спиной Катерины. Он прижимал ее к себе, крепко обхватив за талию, а у самого горла ее держал нож с гнутым лезвием, как у турецкого ятагана. И еще он почему-то время от времени хихикал, но совсем не весело, а как-то нервно, почти истерично.

— Ну что, барин⁈ Повеселимся?

Он суетился и все время дергался, похожий на деревянную куклу на нитках, каких порой показывают на всякого рода ярмарочных балаганах. Нож в его руке тоже дергался вместе с ним, и я испугался, что в какой-то момент он дернется чуть сильнее и вскроет Катерине глотку. Я, конечно, не был с ней знаком близко, чтобы сильно переживать из-за этого, но все же смерти ей точно не желал. В особенности такой жуткой, и в особенности после того, как она попросила у меня защиты.

— Алешка… — дрожащим голосом прошептала Катерина. — Алешка…

А разбойник противно захихикал. Был он совсем еще молодой, лет восемнадцать, но как видно душ невинных уже успел сгубить изрядно.

— Убери своей меч, барин. И кошелек доставай, пришла пора денежками делиться. Или зарежу я девку твою… Разве ж не жалко тебе девку, а? Вишь, какая она справная? Титьки крепкие, как яблоки! — сквозь ткань плаща он сжал свободной рукой ее грудь, и Катерина болезненно наморщилась. — Не жалко тебе, если такие титьки даром пропадут, а?

И тогда я опустил палаш.

— Деньги тебе нужны, говоришь?

— Очень нужны, барин!

— Найдется у меня для тебя пара монет…

Я сунул руку в пустой карман камзола, потом достал ее и показал разбойнику раскрытую ладонь. Над ней искрился золотистый свет.

— Ты видишь сколько здесь золота? — медленно спросил я, глядя разбойнику прямо в глаза. — Это много золота… Очень-очень много золота… Тебе одному хватит надолго…

— Алешка, что ты делаешь? — прошипела Катерина, покашиваясь на мою пустую ладонь. — Он же видит, что у там ничего нет…

Но разбойник ее слов уже не слышал. Эфирная магия парализует часть сознания, как бы окутывает его своей пеленой, оставляя на поверхности лишь самые сильные чувства и желания, но искажает их до неузнаваемости. А потеря чувства реальности — прямое следствие ее воздействия.

— Золото… — пробормотал разбойник с вожделением.

Глаза его выпучились, в них отражались желтые отблески, сверкающие на моей ладони. Опустив руку с ножом, он отбросил Катерину в сторону и подошел ко мне. Остановился в двух шагах. Глаз от моей ладони он не отводил.

— Золото… — продолжал бормотать он взбудоражено. — Много золота… Много…