Обсидиановая бабочка - Гамильтон Лорел Кей - Страница 32
- Предыдущая
- 32/142
- Следующая
Я смотрела, как ко мне идет очень красивый мужчина, но на самом деле я видела не его. Я видела Ричарда, я тосковала по нему. Вздохнув, я попыталась сесть прямее. Может, это мне чутье подсказывало, но я могла поручиться, что Эдуард не станет вести задушевный разговор с Бернардо, тем более про Донну.
Эдуард тоже выпрямился.
– Нет, мы не говорили о деле.
Бернардо посмотрел на нас обоих по очереди, на губах его играла улыбка, чего нельзя было сказать о глазах. Ему не понравился ни наш серьезный вид, ни то, что разговор шел не о деле, а он не знал, о чем. Я бы спросила. Эдуард бы мне не сказал, но я бы все равно спросила. Быть женщиной – это иногда преимущество.
– Ты говорил, что у тебя есть досье по случаям в Санта-Фе, – напомнила я.
Эдуард кивнул и встал.
– Я их принесу в столовую. Бернардо, проводи ее.
– С удовольствием.
Эдуард сказал:
– Обращаться с Анитой как с девушкой с твоей стороны будет ошибкой, Бернардо. Это разозлит меня настолько, что придется тебя заменить даже на этом позднем этапе.
С этими словами он вышел через правую дальнюю дверь. Пахнуло ночным воздухом, послышался стрекот цикад, и дверь закрылась.
Бернардо глядел на меня, качая головой.
– Никогда не слышал, чтобы Эдуард так говорил о какой-нибудь женщине, как говорит о тебе.
Я подняла брови:
– То есть?
– Он говорит так, будто ты очень опасна.
В этих темно-карих глазах светился ум, который скрывался за красивой внешностью и очаровательной улыбкой. Ум этот не был виден, когда Бернардо натягивал маску монстра. Впервые я подумала, что будет ошибкой его недооценить. Он был не просто человек с пистолетом. А кем еще – предстояло узнать.
– А я что, должна сказать: да, я опасна?
– А это так? – спросил он все с тем же внимательным выражением на лице.
Я в ответ улыбнулась:
– Ладно, по коридору ты пойдешь впереди.
Он склонил голову набок:
– А почему нам не пойти вдвоем, рядом?
– Потому что коридор слишком узок. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаешься, но ты действительно думаешь, что я застрелю тебя в спину? – Он широко развел руками и медленно повернулся. – Куда бы я мог спрятать оружие?
Когда он описал полный оборот, на лице его была все та же чарующая улыбка.
Я не купилась.
– Пока я не переберу эти густые волосы и не охлопаю тебя по штанам, я буду считать, что ты вооружен.
Улыбка чуть поблекла.
– Мало кто подумал бы о волосах.
Значит, у него действительно что-то спрятано. Если бы он на самом деле был безоружен, он бы поддразнил меня и предложил себя обыскать.
– Наверняка нож. Для пистолета, даже для «дерринджера», у тебя волосы недостаточно густые.
Он протянул руку за голову и вытащил узкий клинок, вплетенный в волосы. Потом он стал играть ножом, вертя его то за лезвие, то за рукоятку, пропуская через длинные тонкие пальцы.
– Это благодаря этническим навыкам ты так хорошо владеешь ножом? – спросила я.
Он засмеялся, но как-то невесело. Еще раз перекрутив лезвие в руке, он перехватил его за рукоятку, и я напряглась. Я стояла за диваном, но если он действительно умеет обращаться с ножом, у меня не хватит времени скрыться или выхватить пистолет. Слишком он был близко.
– Я мог бы обрезать волосы и надеть костюм, но для большинства людей я все равно останусь индейцем. Если не можешь чего-то изменить, то получи от этого удовольствие.
Он сунул нож обратно в волосы – плавным небрежным движением. Мне нужно было бы для этого зеркало, да и то я бы половину волос у себя отрезала при этом.
– Пытаешься играть по правилам корпоративной Америки?
– Ага.
– Но сейчас ты занят чем-то совсем другим.
– Я все еще играю за корпоративную Америку. Защищаю носителей костюмов, которым нужны яркие громилы. Такие, чтобы друзья обзавидовались, какие они крутые.
– И это представление с ножом устраиваешь по команде? – спросила я.
Он пожал плечами:
– Иногда.
– Надеюсь, тебе за него хорошо платят.
Он улыбнулся:
– Либо да, либо я этого не делаю. Может, я для них знаковый индеец, но я – богатый знаковый индеец. Если ты так знаешь свое дело, как Эдуард про тебя думает, то ты была бы лучшим телохранителем, чем я.
– Почему?
– Потому что в большинстве случаев телохранитель не должен бросаться в глаза. От него не требуется яркость или экзотика. Ты симпатичная девушка, но вполне обыкновенная, ничего слишком ослепительного.
Я с ним согласилась, но сказала:
– О, вот сейчас ты много очков заработал.
– Ты мне отлично объяснила, что у меня шансов нет, так чего мне трудиться врать?
Я не могла не улыбнуться:
– Ход мыслей поняла.
– Может, ты немного смугловатая, но можешь сойти за белую, – сказал Бернардо.
– А мне не надо. Я и есть белая. Просто моя мать случайно была мексиканкой.
– А у тебя кожа отцовская? – спросил он.
– Да, а что? – кивнула я.
– И тебя никто об этом напрямую не спрашивал?
Я задумалась. Моя мачеха старалась побыстрее просветить незнакомцев, что я – не ее дочь. Нет, я не приемыш. Я ее падчерица. (Ага, вроде Золушки.) Люди грубые спрашивали: «А кто была ее мать?»
На это Джудит быстро отвечала: «Она была мексиканка». Хотя последнее время она стала говорить «испаноамериканка». Никто никогда не мог бы обвинить Джудит в политической некорректности по расовым вопросам. Моя мать погибла задолго до того, как политическая корректность стала модой. Если ее спрашивали, она всегда гордо отвечала: «Мексиканка». Что годилось для моей матери, годится и для меня.
Этим воспоминанием я делиться не стала. Я никогда даже с отцом им не делилась и с чужим человеком тем более не собиралась.
– Когда-то я была помолвлена – до тех пор, пока его мать не узнала, что моя мать была мексиканкой. Он был голубоглазый блондин, олицетворение белой расы из породы БАСП. Моей будущей потенциальной свекрови не захотелось, чтобы на родословном древе появилась из-за меня темная ветвь.
Вот так вкратце, без эмоций можно было рассказать этот очень болезненный случай. Он был моей первой любовью, первым любовником. Я считала, что он для меня все, но я для него всем не являлась. Больше я не позволяла себе такой всеотдачи и пылкости в чьих бы то ни было объятиях. Жан-Клод и Ричард еще оба платили по счету, выставленному той первой любви.
– Ты себя считаешь белой?
Я кивнула:
– Ага. А теперь спроси меня, достаточно ли я бела.
Бернардо поглядел на меня.
– Достаточно ли ты бела?
– Согласно мнению некоторых людей, нет.
– Например, кого?
– Например, не твое собачье дело.
Он развел руками:
– Извини, я не хотел наступать на мозоль.
– Хотел, хотел, – ответила я.
– Ты серьезно так думаешь?
– Ага, – сказала я. – Я думаю, ты завидуешь.
– Чему?
– Тому, что я могу сойти за белую, а ты нет.
Он открыл рот, и на его лицо просто хлынул поток эмоций: гнев, юмор, отрицание. Наконец он состроил улыбку, но не слишком счастливую.
– А ведь ты стерва, ты это знаешь?
Я кивнула:
– Ты меня не подкалывай, и я тебя не буду.
– Договорились. – Улыбка Бернардо засияла шире. – А теперь позвольте мне проводить вашу лилейно-белую задницу в столовую.
Я покачала головой:
– Иди вперед, высокий темный жеребец, чтобы я полюбовалась твоей задницей, пока будем идти по коридору.
– Только если ты потом пообещаешь поделиться впечатлениями от зрелища.
Я приподняла брови:
– Хочешь получить критический отзыв о своих ягодицах?
Он кивнул, и улыбка у него уже была довольная.
– Ты такой эгоцентрист или просто пытаешься меня смутить?
– Угадай сама.
– И то, и другое, – предположила я.
Улыбка растянулась до ушей.
– Ты действительно такая умная, как кажешься.
– Шевелись, Ромео. Эдуард не любит, чтобы его заставляли ждать.
– Чертовски верно.
Мы пошли по короткому коридору: он впереди, я за ним. Бернардо шагал подчеркнуто скользящей походкой, и я действительно глядела спектакль. Пусть меня подстегивала всего лишь интуиция, но я была готова поспорить, что Бернардо и вправду попросит меня высказать мнение, причем громогласно и публично. Почему это, когда есть верный предмет для спора, никого рядом не бывает, чтобы заключить пари?
- Предыдущая
- 32/142
- Следующая
