Ком 6 (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 6

— Сын мой…

— Ар-р-х-х… — Я вскинулся, тряхнул головой, прогоняя сон. — Что такое?

Батюшка был очень серьёзен:

— Я принял исповедь. Далее, эти двое изъявили желание обвенчаться, и я не вижу к этому препятствий. Единственное, мне сказали, что теперь ты, как опекун, должен дать своё согласие.

Удивился я, конечно:

— Что — прямо сейчас?

Батюшка слегка пожал плечами:

— Война, сын мой. Все мы не властны над сроком, который нам отмерен. Сегодня мы живы, а завтра — Бог знает. И я с одобрением отношусь к их решению жить в благословенном союзе, а не во грехе. — Он смотрел на меня выжидающе.

— А-а! Извините, проснулся не совсем. Не вижу причин отказывать. Венчайте!

— В таком случае прошу вас, пока я буду готовиться к церемонии, найти двух свидетелей. Полагаю, свидетельницей согласится стать кто-то из медсестёр.

— А долго будет идти?..

— Венчание?

— Не-не, приготовление?

— Да, собственно, минут десять…

— Понял! Хаген!

— Я тут.

— Дуй до медчасти, как хочешь, через десять минут у нас должна быть свидетельница.

— Яволь!

Хаген примчался не с одной, а с целыми тремя медсестричками. По дороге он успел накосить целую охапку полевых цветов, из которого соорудили не только три букета, но и венок невесте, так что всё прошло достаточно торжественно.

ВЫСОКИЕ ЧИНЫ

В конце церемонии я увидел, что из-за пригорка, меж палатками, бежит Саня Пушкин. Взмыленный такой уже, как лошадь под связным. Увидел нас около полевой церкви, глаза загорелись.

Подлетел, я спрашиваю:

— Чё такое?

— Илья, там по душу этого принца явилась целая делегация, да с такими погонами!

— И как они собираются с ним общаться? Он же по-русски не бельмес?

— Переводчики с ними, аж двое!

— Ну… — только я хотел сказать, что сейчас все освободятся — медсестрички, хоть и совсем чужие этой немке, растрогались (как положено женщинам), принялись обниматься и желать всякого хорошего и детишек побольше… — как из-за того же пригорка появилась группа штаб-офицеров с выраженьем на лицах. Одним на всех выраженьем. Глобальной такой, всеобъемлющей ответственности. Рядом тащился Швец, с лица сбледнувший.

Хаген, тоже заметивший их, только присвистнул.

— И не сбежишь никуда, — я с досадой оглянулся.

Вот же свалился это Фридрих на наши головы! И на мою конкретно. Я ж теперь ему типа воспитателя или как там этот статус обязывает, будь он неладен.

— Я предупрежу принца, — сказал Хаген и потянул за локоть Фридриха, которого медсёстры тоже поздравляли, обнимали и задаривали полевыми цветами. Все эти ощущения близкого и тёплого внимания, по-моему, были принцу внове. Он ничего не понимал, всех обнимал и глупо улыбался — впрочем, как и положено жениху.

От погон приближающихся офицеров, мне кажется, аж зайчики пошли скакать — столько золота. Их было восемь, не считая двух толмачей. И самый нижний чин — как раз у одного из переводчиков — майорский. А вон тот, рослый, если не ошибаюсь — цельный генерал. Не наши казачьи офицеры. С общевойскового штаба, поди, припылили.

Невеста увидела этакую толпу, почуяла неладное и испугалась. И что-то сказала жениху. Все четверо — Фридрих, Эльза, Хаген и Пушкин до кучи — сбились у меня за спиной, как цыплята за наседкой! А вот батюшка не испугался совсем, хотя тоже что-то понял. Просто подошёл и встал рядом со мной. С увесистой такой книжкой в руках. И вид погон его мало смущал. А чего? Протоиерей, если на воинские звания пересчитать — тот же полковник, тоже нехило.

И как только группа приблизилась, отец Филарет обратился к ним глубоким голосом:

— Слушаю вас, дети мои, — и рукав этак завернул и пальцы сложил, для благословения.

Тут, делать нечего, вся толпа под руку батюшке по очереди подошла. Антоха тоже, сразу же после юркнув к нашей группе. Помирать — так вместе!

К сожалению, от благословения напор высоких чинов окончательно не сдулся, нет.

— Ваше высокопреподобие, — начал один из полковников, — штаб армии получил срочную депешу о том, что в расположение казачьей части был доставлен Младший принц императорского дома Великой Германской Империи, Фридрих Вильгельм Август Прусский!

— Неужели принц? — ненатурально удивился батюшка.

— Он не представился? — цепко сказал один из полковников.

— Отчего же? Представился Фридрихом. А о прочем я не счёл необходимым расспрашивать, мы говорили только о грехах.

— Позвольте, господа! — вперёд протолкался тот осанистый генерал. — Что здесь происходит?

— Только что было совершено таинство венчания и оформлена государственная регистрация брака, — батюшка приподнял томик, — Фридриха и Эльзы. Можете поздравить молодожёнов.

— Катастрофа! — сдавленно пробормотал полковник, всё сильнее напоминающий мне особиста. — Это катастрофа! Вы не можете отменить… э-э-э…

— Таинство? — священник переспросил таким тоном, что все офицеры невольно сделали шаг назад. — И помимо этого — совершить преступление и вымарать запись о заключении брака из государственной регистрационной книги? Вы предлагаете это мне?

Особист нервно потёр переносицу:

— Я прошу прощения, ваше высокопреподобие! Это всё нервы, нервы, но что же делать?..

— Всё просто! — генерал рубанул воздух. — Ваше высочество! — обратился он напрямую к Фридриху. — Мы уполномочены препроводить вас в Главный штаб русского фронта для организации дальнейших переговоров.

Фридрих очень внимательно выслушал генерала, потом — переводчика, после чего коротко кивнул и ответил со всем возможным аристократизмом.

— Его высочество отказывается покидать расположение данной казачьей части. Он заявляет, что согласно международной конвенции отныне он признан ограниченно дееспособным и передан под опеку казачьего сотника Коршунова Ильи Алексеевича. И имеет право находиться только в его непосредственном подчинении. По Европейской трактовке — он принял вассалитет. И, предупреждая ваши возражения, согласно международному праву, ни одна из сторон не вправе отказаться от своих обязанностей.

Так-так, где-то мы это уже проходили…

Генералу хотелось страшно материться. Да им всем хотелось. И удерживало их только присутствие батюшки и близость храма.

— И что делать? — спросил кто-то из задних рядов, и на него так все оглянулись…

— Кто Коршунов? — рявкнул генерал.

— Сотник Сводного Дальневосточного Механизированного отряда Илья Коршунов! — щёлкнул каблуками я.

— А, так значит, вы у нас теперь сюзерен германского принца? А ну, немедленно прикажите ему!..

Договорить генерал не успел. Фридрих и так смотрел на сцену с подозрением. А поняв, к чему идёт дело, Эльза заголосила. Тут же включился переводчик, забубнивший, что молодая супруга в панике от того, что сейчас новоявленного мужа отнимут у неё — и дело с концом.

Фридрих покраснел и начал не то что кричать, а этак, знаете, отрывисто декларировать, что он возмущён недостойным поведением господина генерала и негодует… — это всё торопливо переводил второй переводчик. Кто-то ещё пытался навести порядок по-русски. Гвалт поднялся страшный. А я стоял и ждал, чем дело кончится.

— Значит, так! — особист дёрнул воротничок. — Я немедленно докладываю наверх. Это скандал, господа. Международный скандал!

Уйти нам никуда не дали. Мы сидели в церковной палатке, которая стояла прям рядом с палаткой-храмом, и пили смородиновый чай с сушками. Мы — это я, Хаген, молодые супруги, Пушкин со Швецом и батюшка Филарет. Штабисты частью со свирепыми лицами сидели во дворе по лавочкам, частью умчались куда-то.

— А чего так сидим-то? — спросил вдруг батюшка. Свадьба аль нет? Горько!

— Что такое? — не поняла невеста. Хаген быстро объяснил дойчам, в чём дело, а мы принялись активно орать:

— Горько! Горько! — как же не орать, если традиция такая? Правило есть правило.

Ну и досадить тем штабным хотелось, которые на улице сидели. Ишь!

НЕМНОГО НЕ В СВОЕЙ ТАРЕЛКЕ