Рожденная землей - Норр Эбби-Линн - Страница 7

Мгновение спустя стало ясно, что музыка доносится снаружи. Решив, что он, наверно, работает и слушает радио, я подошла к окну и осторожно выглянула. Во дворе никого не было, а возле гаража стояли покинутые распилочные козлы. Едва заметное движение в беседке привлекло мое внимание: оттуда высунулась босая нога.

Снедаемая любопытством, я, спустившись, направилась к выходу на задний двор и замерла в прихожей. От удивления мои брови взлетели, и я прошептала «О боже…»: это играл сам Джашер.

Я медленно двинулась вперед по каменной дорожке, вслушиваясь в мелодию. Вот он, ко мне спиной, двигается в такт музыке. Звуки закружили меня, стремительные и причудливые; мурашки побежали по коже. Никогда не слышала, чтобы на гитаре играли с таким мастерством. Мое сердечко снова оттаяло.

Джашер сидел на табурете, прислонившись спиной к столбику балюстрады. Я остановилась в замешательстве. Стоит ли мне обнаруживать свое присутствие и факт, что я все слышала? Или тихонечко подождать, пока он закончит, и потом аплодировать?

Вдруг он замер в некотором напряжении и прекратил игру.

Я затаила дыхание. Значит ли это, что Джашер заметил мое присутствие? Может, он снова собирается накричать на меня? Я уже было собралась с духом сказать ему, как замечательно он играл, когда внезапно Джашер заговорил сам:

– Это «Астурия»[14].

Я приоткрыла рот, намереваясь ответить, но почему-то не издала ни звука. Мне почудилось нечто странное в том, как он это произнес – слишком тихо, если это действительно было адресовано мне.

И тут он снова заговорил, и на этот раз дрожь, охватившая меня, возникла вовсе не из-за наслаждения его музыкой:

– Исаак Альбенис.

У меня просто челюсть отвалилась, и я застыла в оцепенении, не в силах решить, как мне поступить: никаких сомнений, Джашер говорил не со мной.

– Я точно не уверен, – продолжил он, поерзав на табурете и откашлявшись, – примерно восьмидесятые годы восемнадцатого века, – Джашер неопределенно махнул рукой, показывая приблизительность датировки.

Охваченная ужасом, я стояла не шелохнувшись. Должно быть, у меня было предобморочное состояние, потому на мгновение я почувствовала, как зрение затуманилось, но затем мне удалось его сфокусировать.

Джашер сдавленно хихикнул, будто пытался расслабиться в присутствии того, к кому не испытывал однозначной симпатии.

– Спасибо, Конор. Если бы я знал, как исполняется канте хондо[15], я бы сыграл, хотя у меня ужасный голос.

Я вытаращила глаза и машинально прикрыла рот рукой: кто, черт возьми, этот Конор? Наконец, у меня получилось пошевелиться и сделать шаг назад.

Несмотря на то, что я двигалась очень тихо, звуки моих шагов заставили Джашера насторожиться – он встал и обернулся, обхватив одной рукой гриф гитары. Затем холодно посмотрел на меня.

– Прости, – пролепетала я, едва дыша, – услышала твою музыку из комнаты и…

Джашер побледнел, а затем стал багровым. На его лице читалась ярость; он прошел мимо, не произнося ни слова.

Входная дверь хлопнула позади меня, и я зажмурилась, полностью подавленная. И еще долго стояла там, не зная, что и думать и как теперь быть.

Позже вечером, уже несколько осмыслив произошедшее, я решилась написать своим подругам.

Я: «Похоже, мой кузен сумасшедший».

Сэксони: «Может, прикидывается?»

Тарга: «Почему ты так решила?»

Я: «Слышала, как он разговаривал сам с собой».

Сэксони: «Я все время говорю сама с собой. Это не делает меня сумасшедшей».

Я: «Ты обращаешься к себе “Стейси”?»

Сэксони: «Чего?»

Я: «Он обращался к кому-то невидимому как к Конору».

Тарга: «Ничоси!»

Я: «Да уж. Зато он чертовски классный гитарист».

Сэксони: «Прям как идиот савант[16]».

Я: «Джашер не идиот. Вы бы видели, какую он соорудил оранжерею!»

Я прикрепила фото и отправила девчонкам.

Сэксони: «Вау! Люблю мужчин, которые умеют работать руками».

Тарга: «Там и крыша открывается?!»

Я: «Может, она даже станцует бешеный канкан, если ты ее об этом попросишь! Джашер гений. Правда, он сумасшедший и ненавидит меня, но он просто гений».

Тарга: «Почему бы тебе его просто не спросить об этом Коноре? Наверняка есть какое-то объяснение».

Я: «Ага! Вот так люди и оказываются в неглубоких могилах где-нибудь на обочине».

Сэксони: «Вот так слабаки и оправдываются…»

После этого мы с Джашером избегали друг друга так, как здоровые сторонятся прокаженных. И все же невозможно было игнорировать друг друга все лето, как бы мне этого ни хотелось.

Позже на неделе мне пришлось заниматься прополкой сада вместе с тетей Фейт. Нужно ли говорить, с каким энтузиазмом я отнеслась к этому занятию? То был самый теплый день с момента моего приезда – на небе не было ни облачка.

Итак, пятничный полдень. Джашер вернулся домой с очередного заказа и работал в оранжерее. Время от времени он появлялся в саду, чтобы взять инструмент или раму. Я старалась не поднимать головы всякий раз, как замечала его краем глаза. Знает ли Фейт, каким колючим бывает Джашер? Или что он, возможно, псих?

Тетя тем временем сосредоточенно и терпеливо обучала меня искусству определения сорняков, и это поглощало все ее внимание. Она не была вполне уверена, что я справляюсь, поэтому постоянно крутилась рядом, покуда возле меня рос ворох сорванной растительности. Умная женщина. И вот я дергаю еще одну зеленую штуковину прямо с корнями – кажется, Фейт считает такие вредителями.

– Эту не нужно, милая. Это эхинацея, отлично подходит для укрепления иммунной системы.

– Ой, простите.

– Джорджи, ты сегодня, похоже, немного рассеянна. Все в порядке? Надеюсь, ты не жалеешь, что приехала в Ирландию на целое лето?

Черт, а она проницательная.

– Нет, тетя, – солгала я.

Она сняла грязные садовые перчатки и отерла лицо.

– Мне скоро ехать в город на встречу, надо привести себя в порядок. Хочешь пить? Я купила свежие лимоны для лимонада.

– Да, горло пересохло.

Я тоже сняла перчатки и последовала в дом за Фейт. В переднем кармане фартука, что был на мне, пискнул телефон – новое сообщение. Я достала его и взглянула на экран.

Сэксони: «Ну что, поговорила уже с этим шизиком?»

Я цокнула языком. Сэксони никогда не сдается.

– Ты уже связалась с мамой? – спросила тетя.

Я покачала головой и опустила телефон обратно в карман.

– Все в порядке. У Лиз много дел, она не ждет, что мы будем болтать по телефону.

– С каких это пор ты зовешь свою маму «Лиз»?

– С тех пор, как она перестала относиться ко мне как к своей дочери, – бросила я и поспешно зажала рот.

Упс. Следовало немедленно извиниться, но тут перед моим носом прожужжало летающее насекомое – отступив назад, я попыталась отмахнуться от него, и заметила мелькнувшие черные и желтые полоски. Где-то в дальнем уголке мозга разум и правила приличия умоляли не орать как сумасшедшая, но их жалобный писк подавила огромная красная глыба под названием «фобия». У меня перехватило дыхание от нахлынувших воспоминаний о жгучей боли, пронзавшей тело десятками жал.

– Спокойно, Джорджи, – голос Фейт эхом прокатился по гранитной громаде моего страха, – она не тронет тебя, если ты сама не навредишь ей.

Я застыла или что-то вроде того, насколько это возможно при гипервентиляции[17].

– Сохраняй спокойствие, не двигайся.

Спустя пару мгновений насекомое исчезло, а я все никак не могла отдышаться. Я приложила руку к колотившемуся сердцу… и тут, наконец, меня охватил мучительный стыд. Прошу меня понять – я не знала, как еще вести себя в подобной ситуации. Подобная реакция – всего лишь первобытный рефлекс, идущий из тех же глубин подсознания, что и дурные сны.