Рожденная землей - Норр Эбби-Линн - Страница 2

– Мне ехать на поезде?

– До Дублина – самолетом, до Анакаллоу – поездом. Забыла?

И снова клац-клац-клац по клавиатуре.

– Мне было пять.

– Денис всё объяснит, там никаких сложностей. В Ирландии прекрасная система общественного транспорта.

– Отлично! – ответила я, наблюдая за тем, как она печатает.

В горле запершило, я закашлялась.

На секунду Лиз взглянула на меня, прищурившись, затем снова уткнулась в экран.

– Ты хорошо проведешь время. Джашер, твой кузен, тоже сейчас там. Тебе будет с кем поиграть.

Обалдеть. Она действительно сказала, что у меня будет друг для игр? Мне что, три года?

– Какой он?

Лиз нахмурилась.

– Не знаю. Ты же в курсе, что мы ни разу не виделись. Уверена, он милый.

– Ну, а сколько ему лет? Я знаю, он старше меня, но насколько? Чем он занимается? Он из тех, кто играет в бейсбол, или, скорее, киноман?

Лиз заморгала, явно озадаченная моими вопросами о ее племяннике. Она не была к ним готова. А быть неподготовленной она терпеть не могла.

– А, – произнесла она, подняв палец.

Затем открыла один из множества ящиков рабочего стола и принялась что-то искать. Закрыла ящик, открыла другой. Порылась там. И, вытащив перевязанную резинкой пачку конвертов, бросила ее на край стола, торжествующе расправив плечи.

– Вот они где.

– Что это?

Я подошла к столу и взяла стопку писем. Они были подписаны элегантно-небрежным почерком и имели ирландский штемпель.

– Это письма твоей тети Фейт. Прочтешь их и узнаешь всё то, что я знаю о Джашере, и вообще будешь в курсе всего, что там происходит.

Она пошевелила пальцами, словно творя заклинание. Замешательство от нехватки информации волшебным образом рассеялось.

– Похоже, я узнаю больше твоего, Лиз.

Я просмотрела пачку – половина конвертов осталась запечатанными.

– Хорошо!

Она подняла глаза и подразнила меня на прощание победоносной улыбкой.

– Хорошо, – повторила я и на мгновение застыла, завороженная щелканьем клавиш.

Для Лиз я уже ушла.

– Ладно, умолкаю, удаляюсь.

Она мельком взглянула на меня, буквально на долю секунды.

– Ладно, детка, развлекайся.

Я вышла из кабинета, и ковер поглотил звук моих шагов.

Моя спальня выглядела так, словно в ней взорвалась бомба. Я сидела на полу перед открытым чемоданом, окруженная кипами одежды, сгруппированными по принципу «да», «нет» и «может быть». Беспрестанно проверяла погоду в Ирландии, пытаясь собрать подходящий гардероб. Но всё, что мне удалось узнать, говорило о том, что летом погода в Ирландии предсказуема не легче, чем фондовый рынок. Придется одеваться как капуста.

Мой взгляд привлекла стопка писем на комоде. Уже порядком устав от сбора вещей, я поднялась на затекшие от долгого сидения ноги, которые Сэксони зовет «ногами аиста», и, прихватив пачку писем, отправилась варить капучино. Точнее, варить его должна была наша уникальная кофе-машина, походившая на космический корабль. Лиз привезла её из Неаполя.

В нашей просторной и светлой кухне компанию мне составляло лишь тиканье часов. Я пригубила свой пенный напиток и потянула за резинку, скреплявшую пачку писем. Она порвалась, щелкнув мне по пальцам. Должно быть, письма пролежали в ящике изрядное время. Впрочем, Лиз была так мила, что прежде, чем спрятать эту корреспонденцию на веки вечные, сложила ее в хронологическом порядке. Я покачала головой, перебирая конверты, – большинство были даже не распечатаны. Неудивительно, что Фейт перестала писать. Ради чего?

В первых письмах о Джашере не было ни слова. Речь шла в основном о работе Фейт медсестрой, её борьбе с медицинскими институтами и желании сменить профессию. Ей страсть как хотелось объединить современные технологии и «древнюю мудрость», как она это называла.

Я наткнулась на фотографию нашего дома в Ирландии. Он выглядел точно так, как запомнился мне: старый, но ухоженный викторианский особняк, белоснежная изящная простота в окружении шалфейных клумб. Фейт и Лиз называли его «Сараборн». Было в этом доме нечто величественное. Двор представлялся необычайно ухоженным во всем – идеальной формы топиари[5], аккуратный газон, искусно подрезанные кустарники, тщательно поддерживаемая гармония садовых цветов разно-образных расцветок. По словам Лиз, моя бабушка Рози (чье ирландское имя произносится как Роушин[6]) педантично следила за чистотой и порядком в доме, а дедушка Патрик (на самом деле Падрейг[7]) прослыл страстным садовником, подчинившим себе природу, словно неистовый диктатор. Его стремление к полному совершенству чувствовалось даже в мельчайших деталях. На обратной стороне фотографии стояла дата – 2000-й – год спустя после моего рождения и год, когда дедушка умер. В тот момент наша семья еще была полной, и мы вместе отправились в Ирландию на похороны. Правда, я не помню ничего из той поездки. В следующий раз мы летали туда на похороны бабушки. Ни дедушку, ни бабушку я толком не знала, но во второй раз была действительно убита горем, поскольку как раз тогда нас бросил папа. Лиз и Брент развелись, но договорились о совместной опеке надо мной. Но оказалось, что даже такой вариант тяготил отца, поскольку и года не прошло, как он исчез в клубах сигаретного дыма, оставив лишь номер мобильного телефона на случай чрезвычайной ситуации. После этого Лиз уже не была прежней. Некоторое время она старалась быть хорошей матерью. Мы неплохо ладили, пока мне не исполнилось одиннадцать. Затем ее карьера пошла в гору, она обзавелась партнером, и на этом, как говорится, всё закончилось.

Я просмотрела следующие письма: Фейт предлагала Лиз моральную поддержку, приглашала вернуться в Ирландию и жить дома, хотела разделить с ней заботы о моем воспитании. Тетя признавала, что ей одиноко и, хотя женихи у нее имеются, ни один из них не является «тем самым единственным».

Уже ощущая некоторую сонливость, облокотившись на кухонный стол, я наконец нашла в письмах Фейт кое-что интересненькое. Она вспоминала, как несколько лет назад оказалась свидетелем медицинского чуда: пациентка умерла при родах, но ребенок остался жив.

Фейт ни с чем подобным раньше не сталкивалась. По всем медицинскими показателям малыш не должен был выжить. Отец крестил его, дав имя Джашер.

Вот оно, первое упоминание приемного кузена. Если у него был отец, почему он остался жить у моей тети? Я продолжила чтение, предполагая, что папа мальчика также трагически погиб. Но в течение нескольких следующих лет о Джашере не было ни слова, а я довольно тщательно просмотрела письма в поисках его имени.

Из очередного конверта выскользнуло несколько фотографий. На первом снимке я узнала Фейт, сидящую на корточках на лужайке, на коленях у нее был маленький мальчик. На обороте фотографии стояла подпись – «Фейт и Джашер, лето 2006». Я внимательно пригляделась к ребенку. Он был худ и долговяз, черноволос и черноглаз, со смуглой кожей. Несмотря на все солнце, которое его явно баловало, выглядел он так, словно кто-то только что застрелил его щенка. Такой затравленный взгляд и ни тени улыбки. А под глазами – темные круги от бессонницы.

На следующей фотографии Джашер стоял один, позируя у фонтана. Чуть постарше и чуть повыше, но все такой же тощий и с той же мукой в глазах.

«Знаю, ты будешь сильно потрясена, Лиз, но я приняла решение усыновить Джашера. Его отец так и не оправился после потери Мод и, похоже, не в состоянии (по его собственному признанию) воспитывать сына. Нам с ним еще предстоит оформить все документы, что будет непросто, но Джашер уже живет со мной и, кажется, чувствует себя лучше».

Фейт писала об этом так формально!

Я возобновила чтение, выискивая подробности о Джашере подобно гончей, идущей по следу.

В школе Анакаллоу ему пришлось нелегко. Он с трудом заводил друзей, не высыпался и каждый новый день переживал как пытку. В итоге Фейт забрала его из школы на год, наняв репетитора для домашнего обучения, поскольку ей самой нужно было продолжать работу. Она писала, что после этого состояние Джашера улучшилось, сон нормализовался и мальчик стал выглядеть счастливее. Однако Фейт всерьез беспокоила его склонность к затворничеству – Джашер ни с кем толком не общался и никуда не ходил. Нет, он не сидел дома, а практически постоянно находился на свежем воздухе, работал в саду, но пределы двора покидал с большой неохотой.