Развод. Зона любви (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 20

Так…что там тот сраный гребаный юрист. Вернемся к нему. Выродок. Достану. Достану и выжму. Я ведь умею. Я знаю, как ломаются люди — видел это сотни раз, слышал, как трещат их внутренности, когда страх давит сильнее боли. Система научила, как дожимать, когда человек уже на грани. Но теперь это не система. Теперь — моя личная война. Я взял трубку, открыл личный архив и нашёл его контакт — Андрей Львович Юров, бывший юрист Брагиных, тот, кто вёл их семейный бизнес лет десять. Ушёл тихо, незаметно, сразу после суда. Типа «по здоровью». Только вот у меня нюх на таких. Если ушёл — значит, прикрыл задницу, знал, что будет грязь. Я позвонил ещё раз. Он сбросил. Набрал снова. Снова сброс. На третий раз — ответил. Хриплый голос, без приветствия:

— Кто это?

— Полковник Горин. ФКУ ИК-7. Вопрос по Брагиной.

— …Я не понимаю, о чём вы.

— Ты понял. Я буду краток. У тебя два варианта: либо ты встречаешься со мной лично и рассказываешь всё, что знаешь, либо я вызываю тебя официально. С обыском, с протоколом, с допросом. Понял меня, Юров?

Он замолчал. Я слышал, как он глотнул.

— У меня… семья. Дети.

— А у неё — восемь лет строгача.

Тишина. А потом — тяжёлый, едва слышный выдох.

— Где?

— Сегодня. Девятнадцать ноль-ноль. Старое кафе на Обводном. Один. Если приведёшь кого-то — считай, я тебя больше не предупреждаю.

Он молча отключился.

Я стоял с телефоном в руке и чувствовал, как всё внутри сжимается в холодный ком.

Он знает.

Он в этом участвовал.

И если я дожму — он станет первой ниткой, за которую я потяну, чтобы вытянуть всю эту гнилую схему наружу.

Виктору не скрыться.

Клянусь, я всё тебе верну, Анна.

Им больно станет. Всем.

Кафе на Обводном — выживший динозавр из начала нулевых: облезлая вывеска, грязноватые шторы, скрипучие кожаные диваны с прожжёнными дырками от сигарет. Я специально выбрал место, где нет камер, нет официантов с ушами и вай-фая для сливов. Здесь разговаривают так, чтобы слышал только тот, кто сидит напротив.

Юров пришёл с опозданием на пятнадцать минут. На нём был дорогой, но плохо сидящий пиджак и дыхание перегара. Волосы редкие, в уголках рта — остатки паники, которую он пытался утопить в виски. Он сел напротив и не посмотрел мне в глаза.

— Я пришёл, — пробормотал.

— И правильно сделал. — Я не предлагал ему руку. Не улыбался. Просто смотрел. Сухо. Давяще. Как умею.

— Послушайте… я же не преступник. Я просто… делал работу. Мне платили, и я…

— Ты фальсифицировал бухгалтерские отчёты. Подписал фиктивные документы. Помог Виктору Брагину вывести активы на подставные компании. — Я наклонился ближе. — Ты подписал приговор женщине, которая тебе доверяла. Она подписывала бумаги, не читая, потому что доверяла тебе, сука.

Юров вздрогнул. Пот потёк по виску.

— Я не думал, что до тюрьмы дойдёт. Это был развод. Просто… развод. Она бы осталась с деньгами. Ну, не всеми, но… Это было между ними! Брагины! Семейное. Я не хотел…

— Сидеть хочешь?

Он побледнел.

— Вы не можете…

— Могу. И знаешь почему? Потому что я видел глаза этой женщины. Потому что я слушал, как она говорит о своём муже, даже после приговора. Потому что она ломалась по кускам, а ты, тварь, скидывал ей в руки документы с подписями, зная, что это капкан.

— Сегодня мне все пришлешь на мейл. Финансовые отчёты. Распечатки переводов. Даты встреч. Копии писем от Виктора. Всё. Или я иду по-другому маршруту. И ты сядешь вместе с ним.

Он смотрел на меня…

— Как она там? Держится? — выдохнул.

Я усмехнулся.

— Она сильнее нас всех, Юров. Ты просто ещё не понял.

Он дрожал, когда кивнул.

— Хорошо… Я пришлю. Сегодня. Только… не сливайте меня. У меня дети.

— А у неё — была семья. Пока ты с Виктором её не сожрали.

Я встал.

— Один раз соврешь — и я тебя найду. У тебя будет восемь лет. Только не в офисе. В карцере.

И ушёл.

Холодный ветер ударил в лицо.

Но внутри горело.

Я начал ломать систему.

И было уже плевать, куда заведёт.

Главное — она узнает правду.

Когда я вышел из этого вонючего кафе, воздух казался резче, чем лезвие. Холод пробрал до костей, но внутри кипело. Я не чувствовал ни пальцев, ни лица. Только ярость. Холодную, точную, тяжёлую. Потому что Юров дал мне главное — слабину. Он расколется. Уже треснул. Я это видел по тому, как он отводил взгляд, по тому, как тянул пальцы к горлу, будто петля там уже затянулась. А я только начал.

Он пришлёт на зашифрованную почту. Или не пришлёт. Но он знает теперь, что я не отступлю. И, что бы там ни было — я докопаюсь.

Я завёл машину, включил обогрев, и только потом понял, что руки трясутся. Не от холода. От того, как сильно я хочу, чтобы она знала. Чтобы в её глазах снова появилась жизнь, а не это выжженное поле, которое я видел в последний раз.

Я схватил телефон. Открыл почту — пусто.

Потом открыл её дело. Опять. В тысячный раз. Читал, будто увижу в строчках не ту Анну, которую знаю. А какую? Виновную? Хитрую? Манипуляторшу? Нет.

Вижу всё ту же. Голую в своей правде. Распятую. Одинокую.

Я откинулся на сиденье, закрыл глаза и, как идиот, представил, как она входит ко мне. Не как заключённая. Как женщина. Свободная. Гордая. Уставшая, но сильная. Как она снимает халат — не испуганно, не прячась, а с вызовом, с внутренним стержнем, как тогда, когда я обрабатывал ей рану. Как она подходит, садится на стол, смотрит в глаза. Ни слова. Только взгляд. И я знаю — сейчас я сломаюсь. Потому что мне уже не хватит силы держать руки при себе. Я хочу её до безумия. До боли. До рёва.

Телефон вибрирует в руке. Письмо.

Отправитель — левый адрес, без подписи.

Тема: "Записи. Отчёты. Переводы."

Прикреплён архив.

Я даже не моргнул. Только выдохнул сквозь сжатые зубы:

— Ну, привет, Виктор. Считай, это твой обратный отсчёт.

Я сидел в машине и смотрел на экран. Пальцы горели, как будто внутри шёл ток, а не кровь. Я открыл архив. Медленно. По одному документу. Сердце стучало в висках.

Первые файлы — переводы. Счета, где фигурировала Анна, но по странному совпадению она никогда не появлялась как отправитель. Всегда — получатель.

Только подписи — разные. И я вижу это с первого взгляда. Я годами подписываю протоколы, акты, постановления. Я вижу фальшь. Почерк размазан, будто выводили по чужой копии, нервно. Я делаю скрин. Помечаю. Еду дальше.

Потом — счета, открытые на офшоры.

Имя Виктора — нигде.

Но! Женщина по имени Галина Черникова.

Я замираю.

Это — его любовница.

Дальше — хуже.

На её счета сливались деньги с общего счёта, где значилась и Анна.

Значит, когда Анну судили, финансовый поток не просто шёл в обход — он обогащал женщину, которая была с Виктором ещё до развода.

Следующий файл — отчёт по распределению имущества после развода.

Я нахожу дату. Декабрь.

Анну посадили в феврале.

Значит, он развёлся с ней ЗАДОЛГО до приговора. Без её присутствия. Заплатил сука…

Я нахожу копию её подписи. Опять — фальшивка.

Мерзость в горле поднимается горькой кислотой. Я на грани — в глазах темнеет от ярости.

Он развёлся с ней за спиной.

Он перевёл все активы на себя и любовницу.

Он отправил её под суд, как мешок мусора, прикрыв себя на бумаге.

И теперь сидит на свободе, пьёт дорогое вино, а она — с засохшей кровью на теле и на нарах.

Я пил чёрный кофе в пустом кабинете, когда в дверь постучали. Сухо. Раз. Второй. Я сразу понял — что-то случилось. Дежурный вошёл, вытянулся, но глаза метались.

— Полковник… — Он сглотнул. — Камера номер пять.

— Что там?

— Ночной конфликт. Заключённая Брагина… ранила сокамерницу. Заточкой.