Рыжий: спасти СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 6

— Ай! — вскрикнула девушка, после вскрикивания перерастали в стоны…

— Тебе было хорошо? — укутываясь в покрывало, которое мы только только что бессовестно мяли, спросила Таня.

— Конечно, хорошо! — несколько слукавил я.

— Слушай, Таня, а ты же дружишь с Катей? — спросил я.

— Да… а об этом прямо сейчас обязательно говорить? — девушка показала обиду.

— Почему нет? Ну, можешь не отвечать, — сказал я и демонстративно отвернулся, начиная одеваться.

— Ну не обижайся! — спохватилась Таня. — Ты же сам знаешь, что я у них даже свидетельницей буду, а ты свидетелем. Так что мы…

Не понял я до конца, что — мы… Но вот информация, что любимая подруга Витька является лучшей подругой Тани, у меня и так была. Нельзя спускать на тормозах никакие обиды, ни угрозы, нельзя оставлять незакрытыми свои дела. Иначе все это может сослужить нехорошую службу.

— Ты сама-то знаешь, чем занимается Витек? — спросил я.

— Ты вы же с ними вместе… Но фарцует он, это все знают. Ты же помогал добывать икру, чтобы менять ее на джинсы у интуриста, — удивленно говорила Таня.

Так вот откуда у рыжего, то есть у меня, деньги! Я думал-гадал, узнавал, что родители давали мне не больше двадцати пяти рублей в неделю. А у меня в томике Стругацких лежала заначка — ни много ни мало, сто девяносто три рубля. Уж точно в разы больше, чем моя студенческая стипендия.

— Узнай, пожалуйста, что там за Илья Фёдорович. Только не говори, что я интересуюсь. Договорились? — сказал я и полез целовать Таню.

— Зачем? — спросила она, но я закрыл девушке рот поцелуем.

А после… Эх, как же хорошо иметь молодой и здоровый организм. В этот раз Таня была чуть смелее, но все так же неловкой.

Я понимал, что Дмитрий Николаевич будет меня валить на защите, вот только не выйдет… Накануне я «умаслил» председателя комиссии защиты дипломов. Узнал, что у него есть проблема с хорошими транспортами на первомай и предложил помощь их достать. Отец, как ярый коммунист, идеей проникся и подсказал мне место, где мне смогут помочь. Пришлось потратить всю свою стипендию, но на стол председателя легли транспаранты. Потому я шел на защиту чуть более уверенным в себе.

— Уважаемый председатель комиссии, уважаемые члены комиссии, уважаемые присутствующие! — произносил я заветную фразу, обязательную на защите диплома. — Своё выступление хотел бы…

Под защиту дипломов была отведена большая аудитория типа «амфитеатр». Сюда вмещалось около двухсот человек, и сейчас было сложно найти свободное место. На защиты дипломов приглашались и представители предприятий, и профильные сотрудники различных НИИ, но сами выпускники занимали всё же львиную долю свободных мест в аудитории.

Моего выступления ждали многие. Как-никак, я шёл на красный диплом, в моём будущем дипломе ещё не было ни одной четвёрки. Предметы, где они были, я успешно пересдал. Но интрига жила — многие уже знали о моей ссоре с парткомом. Так что людям хотелось шоу.

— Постановление Совета народных комиссаров от 1921 года содержало… — продолжал я доклад.

— А что сказал товарищ Владимир Ильич Ленин в ответ на заявление «Главсельмаша» в сентябре 1921 года? — беззастенчиво перебил меня Дмитрий Николаевич.

Мой научный руководитель понурил голову, а преподаватель, который написал рецензию на диплом стал нервно протирать очки. Всем было понятно, что началась публичная порка. Раз уж мне даже договорить не дали.

— Владимир Ильич Ленин заслуженно раскритиковал позицию Главсельмаша, указав на то, что старые методы обработки Земли неприемлемы, — отвечал я. — При этом…

Вид у меня был безукоризненный. Строгий костюм-тройка, галстук, наконец, аккуратно постриженные волосы. Еле успел записаться в цирюльню-то, да ещё нужно было и шоколадку при этом дать.

Но главное, что я был невозмутим.

— А почему Главсельмаш принял подобную позицию, и сколько в этот момент было тракторов на балансе Главного Управления? — последовал ещё вопрос.

И это при том, что проблема первого года существования Главсельмаша никоим образом не касалась темы моей дипломной работы. Просто упоминание этого Управления было своего рода обязательной данью, возвращением к истокам создания сельскохозяйственной машинной отрасли. Везде надо вставлять слова Ленина, порой дипломы и оценивались как раз по количеству ссылок на вождя мирового пролетариата. И что делать, если Ленин не так много обращался к вопросам механизации на селе? Так, только общими фразами и аккуратными пропагандистскими лозунгами.

— А сколько было выпущено сельскохозяйственных машин по итогам Первой Пятилетки? — продолжал осыпать меня вопросами Дмитрий Николаевич.

Дмитрий Николаевич почти что ничего не понимал в производстве сельскохозяйственных машин, как и в вопросе их производительности и использования, однако, как партийный деятель, партком был подкован в вопросах истории и идеологии, окружающих машиностроительную отрасль.

Один за другим в меня выстрелило семь вопросов, и все от парткома. И ни у кого не вызывало сомнений, что это неслучайно. До меня выступали двое, и Дмитрий Николаевич Некрашевич разве что кивнул, когда они закончили выступление.

Лицо я держал и от всех вопросов отбился, но вот перед седбмым решил уколоть парткома, чтобы он наконец заткнулся. Натянул улыбку до ушей и выдал.

— Спасибо за вопрос, хоть это и не относится к теме моей дипломной работы, но я скажу… — и следом выдал матчасть.

Зоя что ли готовился к защите несколько последних недель? Мой научный руководитель с довольным видом заерзал на стуле.

Товарищ председатель комиссии наконец кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание.

— Полагаю у уважаемой комиссии вопросов больше нет! Спасибо, Чубайсов!

Дмитрий Николаевич зыркнул на меня своими раскрасневшимися глазами, но промолчал. Вот и славно, а то еще один вопрос от парткома и я гляди, не сдержусь и вылью своё негодование.

Я вышел в коридор, посмотрел на огромную картину, прочно висящую на стене. На полотнище был запечатлён момент, когда Ленин выкрикивал из зала заседания Петросовета, что есть такая партия, которая готова взять на себя всю ответственность власти. Знал бы Владимир Ильич, что в партию в середине семидесятых годов прорвутся закоренелые номенклатурщики и отъявленные коррупционеры, сильно разочаровался бы в своей борьбе.

— А ну, чувак, стой! — услышал я знакомый голос Витька. — Ты что? Бегаешь от меня? Как с нашим делом? Если завтра норковой шубы не будет, джинсы уйдут к другому. Ты понимаешь, какие деньги теряются? Рублей семьсот — точно!

— Понимаю, но ты сейчас не вовремя, — сказал я.

— Слышь, Чубайсов, ты что-то не понял, — сказал Витёк, хватая меня за отворот пиджака.

— Руки, мля! — резко сказал я, ударяя по кисти руки зарвавшегося Витька.

— Я людям обещал, — прошипел Витёк.

— Я знаю. Но я ничего не обещал. А ещё я знаю, как ты хотел меня обмануть, — сказал я, решительно посмотрев в глаза Витьку. — Ты же понятливый и умный чувак. Останемся друзьями, забудем о делишках!

— Не получится! — зло сверкнул на меня глазами Витек, развернулся и ушёл.

И не поленился же прийти! Его группа дипломы защищает завтра. Должен сейчас сидеть над дипломом и репетировать свою речь с песочными часами, чтобы не выбиться из регламента.

Я, как положено, дождался окончания защит и совещания комиссии. Вскоре нас собрали в аудиторию и начали объявлять результаты. Моя фамилия была в списке в числе последних, поэтому пришлось подождать. Сокурсники получали свои оценки и довольные хотели убегать праздновать, с трудом выжидали время, пока объявят все оценки. Председатель комиссии не спешил, словно издевался над уже бывшими студентами, ведь церемония вручения дипломов –формальность.

Когда в аудитории уже началось шевеление, вот-вот и нашелся бы тот, кто ушел. Меня оставляли на последок. Председатель комиссии запнулся, посмотрел на парткома Дмитрия Николаевича, тот посмотрел на меня и кривя рожу буркнул: