Любовь Ивановна между двух огней - Абалова Татьяна - Страница 1

– Баба Люба, давай! Давай!

Вопила музыка, прыгал танцпол. В молодые голоса вмешивались три надтреснутых. Это я с подругами пустилась во все тяжкие. Не каждый день исполняется семьдесят пять.

– Подсыплем песочку!

Вероника самая горластая из нас. Работала директором завода, поэтому может построить даже инспекторов ГИБДД. Нас остановили за превышение скорости, так нам не терпелось начать вечеринку. Тогда у нас еще был интеллигентный вид. Бусы, шляпки, тяжелые серьги, пастельные тона одежды, томный взгляд поверх солнцезащитных очков. Без стекол с большими диоптриями он именно таким и видится.

– Будьте осторожны, дамы, – с улыбкой посоветовал инспектор, прежде чем вернуть права. Его впечатлил возраст Вероники. Семьдесят семь, а у нее на голове наверчена чалма и на руках татуировки в индийском стиле. На губах непременно алая помада.

– Тряхнем костями!

Это Ольга. Бывшая учительница химии с пятидесятилетним стажем. Знаток сложных коктейлей и заумных слов. Она не просила подать соль, она требовала принести хлорид натрия. Чем вгоняла официантов в ступор. А о водке могла рассказать так интересно, что мы не пили ее, а вкушали, как благословенный небесами напиток. Правда, в последнее время сильно разбавляли томатным соком.

Вот вы, например, знали, что на Руси водку называли хлебным вином? Нет? А Ольга, приверженка всего исконно–русского, так и говорила: «А плесните–ка мне зелена–вина!». И очень серчала, когда ей приносили абсент. Официанты ее боялись.

– Наведем шороха!

Меня не боялся никто. Ни инспекторы, ни официанты, ни соседские собаки. Нет, я не была склочной бабкой, но любила порядок. Поэтому требовала, чтобы даже болонку выгуливали на коротком поводке. Как положено по нынешнему закону, он должен быть не больше двух метров. И чтобы надели намордник. Желательно на все тело.

Со стороны могло показаться, что я, Любовь Ивановна Спица – бывший начальник отдела кадров крупного предприятия, сварливая зануда. Вовсе нет. Просто я терпеть не могу, когда люди преступают рамки закона.

И кто бы мог подумать, что в самый разгар веселья, в еще вполне вменяемом состоянии, я сама покушусь на чужую собственность, чем вызову череду непредсказуемых событий.

– Баба Люба, давай! Давай! – поддержала я очередной призыв.

Держась за грудь, где эхом отдавали ударные, я потянулась к своему бокалу. Наш стол стоял у самого края танцпола, поэтому достаточно было сделать пару шагов, чтобы оказаться у источника повышенного настроения. Осушив залпом заказанный Ольгой слабоалкогольный коктейль, я почувствовала, как по моим жилам растеклась живительная влага.

– Баба Люба, давай! Давай! – проорала я с удвоенной энергией, краем глаза замечая, как на меня выпучился молодой мужчина, почему–то сидящий на нашем диванчике. Я кокетливо помахала ему пальчиками.

– Люба, ты что творишь? Это же не наш стол! – появившаяся рядом Вероника вырвала из моих рук высокий бокал.

Я икнула и посмотрела вверх. Огни на потолке крутились со скоростью вертолетного винта.

– Что было в этом бокале? – услышала я через грохот музыки голос Ольги. – Вызывайте скорую! Ей плохо!

Нет, мне было хорошо. Я чувствовала себя легкой, как пушинка. А огоньки на потолке превратились в яркие звезды. Ветер, вызванный трепетанием веера, который Вероника всегда носила в сумочке, подхватил меня и понес прямо к черным небесам. Я расставила руки и крикнула, что было сил:

– Вечность, прими меня, я твоя!

Пришла я в себя на проселочной дороге. Долго стояла, пытаясь понять, как здесь оказалась. Утреннее солнце слепило, поэтому я приставила руку ко лбу козырьком. Все походило на то, что меня просто обронили по дороге. Я вспомнила, что после вечеринки мы собирались завалиться на дачу Ольги. Пришла пора варить кизиловое варенье.

Неужели Вероника не дождалась сына и села за руль сама? Это после шести коктейлей? Не мудрено, что я вывалилась, а они не заметили. Знать бы только, в какую сторону идти, чтобы добраться до деревни. И хоть бы кто проехал, чтобы спросить, далеко ли до Лапино. Или, на худой конец, попросить телефон и позвонить своим, чтобы вернулись. Сумки рядом я не нашла, а значит, я осталась без связи, очков и лекарства от давления.

Вывалилась из машины я почему-то в длинной белой сорочке, надетой на голое тело и больше напоминающей мешок. Я чувствовала, как ветер, раздувающий подол колоколом, холодил попу и все остальное. Последний коктейль явно был лишним. Хорошо, что нашли во что меня переодеть.

Я облизала сухие губы. Страшно хотелось пить.

Из-за поворота послышался мерный скрип колес. На дорогу выехал заросший бородой мужичок на телеге. Густо запахло свежескошенным сеном. Я улыбнулась как можно шире, чтобы не пугать своим видом ни седока, ни лошадь.

– Товарищ! Не дадите на минуточку телефон? Я, кажется, заблудилась.

Ну не называть же его, одетого по-простому, даже можно сказать, бедно (на коленях ярко выделялись цветные заплатки), сударем?

Услышав меня, мужичок вздрогнул, выплывая из дремы. А увидев, нервно выкрикнул: «Чур меня!» и, стегнув лошадь, понесся напрямую через поле, едва не зашибив несчастную женщину телегой. Я отлетела в канаву, где, хватанув поднятую пыль, закашлялась.

– У нее дрогнули ресниц, доктор!

Я узнала голос Ольги. Ну, слава богу, нашли, подобрали и отвезли в фельдшерскую.

Кто-то нагло полез пальцами мне в глаза. Открыв веки, вздохнул.

– Показалось.

Я хотела возмутиться, что подруга права, я жива, но мое лицо бесцеремонно накрыли простыней.

– Что вы себе позволяете? – взбрыкнула я, убирая простыню с лица.

Но под руку мне попались собственные растрепанные волосы. Я огляделась. Простыни нигде не было видно. Я по-прежнему лежала в канаве. Выбравшись из нее, принялась отряхивать ночную сорочку. Привидится же такое! То ли злую шутку со мной играло эхо вчерашнего веселья, то ли последствия сотрясения черепа. Скорее всего, я ударилась головой, когда лишилась в кабаке чувств. Я же помнила, как хлебнула чего-то крепкого, отчего закружилась голова.

Я наклонилась, чтобы одернуть подол, и застыла. На большом пальце ноги висела бирка. На ней было крупно написано мое имя. Я потянулась к ней, чтобы поднести ближе к глазам. Без очков я не смогла бы прочесть более мелкий шрифт, но заметила точно такую же бирку на запястье. Как раз там, где еще вчера гремели костяные браслеты. Поняв, что на мне не рубашка, а саван, я закричала.

– Срочно позовите доктора! – завизжала прямо у уха Вероника. – Она шевелится!

– У черт! И правда, – растерянно произнес тот, кто совсем недавно лез мне в глаза.

Меня подхватили под мышки и довольно грубо перекинула с железного стола на каталку. От удара спиной я открыла глаза и снова нашла себя в канаве. На этот раз бирок на мне не было. Да что за карусель такая?

– Леди? Как вы здесь оказались?

Надо мной стоял мужчина небесной красоты с широкополой шляпой в руках. Длинные вьющиеся волосы, лучистые глаза.

– Боженька? – прошептала я.

Распрямившись, молодой мужчина беспокойно огляделся. Нахлобучив шляпу, натянул ее по самые глаза. Крякнув, взвалил меня на плечо и довольно быстро побежал к лошади, оставленной на дороге.

Нет, не боженька. Судя по длинному до пят кожаному плащу, он был кем-то вроде Паромщика, который по реке Стикс перевозит души. У меня же вечно все не как у людей. Вместо приятного последнего путешествия на лодке я лежала поперек седла, и меня везли неизвестно куда.

– Еще одна? Что за чертовщина такая?

Я сидела, опершись спиной о стену в каком-то склепе, куда мое тело, наряженное в саван, бесцеремонно сгрузили. Скрипела ажурная металлическая решетка, по колоннам ползли колючие лозы алых роз, и крутились по широким ступеням разгоняемые ветром опавшие лепестки. Пахло пылью и цветами.