Экс на миллион (СИ) - "Greko" - Страница 4

Я покачал головой. Еще не хватало, чтобы меня за революционера приняли. Я, конечно, за народ всей душой, но ни разу не бомбист. К подобным типам не то что душа не лежала — руками разорву, попадись они мне.

— Так кто же ты, милейший?

В очередной раз я изобразил пальцами пересчет денег.

— Торговец? Коммивояжер? Или шулер? О, вдруг ты и вправду знаменитый картежник⁈ И тебя наказали за проигрыш твои же коллеги? Имеем драму по мотивам Сухово-Кобылина?

— Максим Сергеевич! — прохрипел я, нарушив двухмесячный обет молчания. — Ну не мучь ты меня вопросами!

— Батюшки свет! — всплеснул руками Плехов. — Заговорил!

«Конечно, заговорил. Даже запел. Только тихо, чтоб не раскусили», — хмыкнул я, не зная, как дальше выкручиваться.

Неожиданно в комнату ворвалась кухарка, отпросившаяся в село, чтобы разжиться свежей зеленью у местного огородника. В имении много было своего — практически натуральное хозяйство. Но ароматических трав уже не было, вышел им сезон. А у огородника были. Как он ухитрялся, то тайна великая есть.

— Барин! Беда!

— Что случилось? — сердито осведомился Плехов, раздраженный тем, что столь занимающий его разговор был бесцеремонно прерван.

— Мужики! — всплеснула руками кухарка. — Мужики на имение пошли! Грабить будут! И жечь!

— Ты уверена⁈ — Максим Сергеевич вскочил из-за стола.

Я тоже не остался равнодушным.

— Кто есть в доме сейчас? — спросил, напрягая отвыкшие связки.

— Камердинер дрыхнет, — зачастила почтенная повариха. — А боле никого! Сторож пропал. Девки, что с птичником и коровкой нам помогают, в село убежали, как услышали от меня новость.

На старика-камердинера, проработавшего у Плеховых четверть века, надежды, как на защитника, никакой.

— Оружие в доме есть?

— Только охотничья двустволка, — заламывая трясущиеся руки, признался Плехов.

— Несите сюда, Максим Сергеевич! Да поживее. И патроны не забудьте.

Я бросился переодеваться. Напялил на себя отстиранное солдатское обмундирование полувековой давности, сапоги. Опоясался ремнем и вернулся в зал, одергивая столь привычную белую рубаху, выгоревшую под кавказским солнцем.

С патронами неожиданно оказалось все неплохо. Жекан на крупную дичь, картечь, крупная и мелкая дробь. Последнюю я решительно отставил в сторону. Зарядил оба ствола. Верхний — дробью, нижний — жеребьем. Два жекана и всю наличествующую картечь спрятал в карман.

— Вы готовы убивать⁈ — вскричал Максим Сергеевич.

— Исключительно самооборона.

— Вы так ловко и уверено держите оружие, что мне не может не прийти в голову: для вас не впервой выходить с ружьем против человека.

— Максим Сергеевич! Дорогой вы мой хозяин! Снова вы за свое? Все разговоры позже, — говорить-то мне удавалось все лучше и лучше, хоть и с заметной хрипотцой. — А сейчас быть бы живу. С толпой мужиков мне справиться будет непросто.

— С толпой? — совсем сник Плехов. — Может, спрячемся? Или уедем на лошадях? Эх, коляску-то я без сторожа не запрягу.

— К черту коляску. Пистолета у вас, как я понимаю, нет, — Плехов развел руками. — А кинжала?

— Пистолет, кинжал? Я же не гоголевский Ноздрев по коврам развешивать сабли. От Тоши остался медицинский скальпель.

— Давайте.

Максим Сергеевич быстро притащил докторский чемоданчик, который старший брат всегда держал в усадьбе. На всякий случай, как он говорил.

— Держите скальпель. Прежде чем покинете нас, хоть имя свое назовите.

— Василием меня кличут. Девяткиным, — по привычке назвался я и понял, что родная фамилия-то Милов мне уже вроде как и не родная.

Основательно вооружившись, решительно выскочил из дома. Мне в спину закричала бдительная кухарка:

— В саду факелы! Три штуки!

В саду, говоришь. Ну-ну. Посмотрим, кто там такой смелый.

[1] Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович был взорван эсером Иваном Каляевым 4 февраля 1905 года.

[2] Если читатель заинтересуется, он может прочесть о первом попаданстве Васи Девяткина-Милова в нашем цикле «Штык и кинжал», хотя «Экс на миллион» и его продолжение — это ничем не связанное с предшествующей серией произведение. Если кратко, то так: бравого мотострелка Васю Милова забросила неведомая сила на почти двести лет назад. В самую гущу Кавказской войны. Нагибатора с прогрессором из него не вышло. Просто выживал, как мог, превратившись в солдата Васю Девяткина. Кой-чего добился, включая два солдатских «Егория». Его жизненный путь оборвала рука его командира, заметавшего следы после убийства М. Ю. Лермонтова.

Глава 2

Первый парень на деревне

В саду обнаружились трое, что-то бурно обсуждавших, а не употреблявших на троих, как принято у порядочных людей. Пройти мимо столь наглого пренебрежения народным обычаем я не смог. Культурно предложил очистить территорию.

А что в ответ?

Пантелеич скорчил зобно-сосредоточенную моську, а его подельники напряглись лицом, как пургена поели.

— Тама… — неуверенно начал гундосый, споткнувшись на полуслове, но, за секунду справившись с растерянностью, решительно продолжил. — Тама — пожар! — и для убедительности взмахнул рукой с зажатым топором, вроде как показать направление.

Зря сельчан не учат правилам поведения с человеком с ружьем. Непуганые еще, не добралась до них Гражданская война. Вот и Пантелеич оплошал на полную катушку. Махать топором, обсуждая перед этим смертоубийство моей персоны, — это он зря затеял. Или он подумал, что я глухой на всю голову и не расслышал кровожадное предложение лишить меня жизни? Или по своим односельчанам-тормозам меня измерил кривым аршином? В общем, ошибся гунявый мироед. Фатально ошибся. Вот и получил от меня заряд крупной дроби прямо в лицо.

Грохот выстрела, разорвавший пасторальную тишину яблоневого сада, беззвучное падение тела навсегда оставившего этот мир незадачливого рейдера, а, быть может, наличие в моем ружье еще одного заряженного ствола — все это убедило несмертельно покоцанных дробью подельников, что самая пора прислушаться к моему совету «чесать отсель». Не издав и звука, побросав все из рук, они стремглав припустили в глубину сада, петляя меж деревьев с заячьим проворством. Мне оставалось лишь затоптать горевшие факелы, пообещав себе выписать беглецам штраф за нарушение техники противопожарной безопасности во фруктовых посадках. И, предварительно перезарядив опустевший ствол свежей порцией дроби, направить свои стопы к сеновалам, где нарастал шум великой грабиловки.

Если что и умел я на пять с плюсом, так это резать людей. И стрелять в них без промаха. Жизнь научила. Или судьба, или еще кто поглавнее из тех, кто на небесах, решивший сделать из меня солдата на Кавказской войне. Но разогнать большую толпу, в которой присутствовали женщины и дети — задача посложнее будет даже для такого отморозка, как я. В этом мне пришлось убедиться, не дойдя метров ста до длинного сарая, напоминавшего железнодорожный пакгауз и забитого просушенной травой. Вокруг него толпились сельчане, споро работая вилами и забивая добычей раскиданные в беспорядке возы. Воевать за чужую собственность в мои планы не входило. Я быстро сообразил, что с Плехова не убудет от потери сена, собранного наемными батраками. Главное — не пустить мужиков к барскому дому. Посему занял позицию в воротах, соединявших скотный двор с главной усадьбой. Позиция как позиция: вроде и перекрыл проход, но, если ломанутся гурьбой, придется отступать.

Сдали меня вездесущие мальчишки. То ли их на разведку отправили проведать, как барин поживает и не сильно ли осерчал. То ли по известному их любопытству шныряли в округе без всякой цели и натолкнулись на меня, красивого такого. Подойти не решились и агрессии не проявляли. Смотрели настороженно, видимо, не понаслышке знакомые с тяжелой рукой взрослых. Зато подняли крик, привлекая ненужное внимание к моей персоне.

Честно признаться, я их впотьмах проворонил. Засмотрелся, как споро потрошили барские закрома. Любо-дорого глядеть, как лихо мужики управлялись. Возы наполнялись с космической скоростью. И, к моему удовольствию, некоторые уже отправлялись в сторону села. Меньше народу — больше кислороду. Может, и разошлись бы краями с ворюгами, кабы не пацанва.