Измена. Шепот желаний (СИ) - Ош Элен - Страница 5

Во мне парадоксально сплелись два творца. Потомственный хирург-кардиолог, я одинаково виртуозно владею скальпелем и фотокамерой. В операционной я – деспот, одержимый безупречностью. Мой приказ – закон, ослушание равносильно смерти пациента. Но я не допускаю и мысли о подобном – в Кардиоцентре собраны лучшие из лучших, от санитарки до профессора. За стенами же больницы я преображаюсь в мечтательного романтика, тонущего в багрянце закатов и трепетном мерцании свечей. И тогда, вместо скальпеля в моих руках оказывается фотоаппарат, чтобы запечатлеть мимолетную, ускользающую красоту мгновения.

Эти две мои сущности не враждуют, а скорее дополняют друг друга. Хирургия дарит мне остроту взгляда, умение видеть суть, отделять важное от второстепенного – качество, бесценное в фотографии. В свою очередь, фотография учит терпению, внимательности к деталям, умению ценить прекрасное в самых обыденных вещах – навык, помогающий в операционной замечать тончайшие изменения в состоянии пациента.

Каждый щелчок затвора – это своеобразная медитация, отвлечение от напряжения и ответственности, царящих в операционной. Фотография – мой способ отдохнуть, перезагрузиться, чтобы вновь вернуться к спасению жизней с новыми силами и свежим взглядом.

Я не вижу противоречия в этом дуализме. Скорее, это гармоничное сосуществование двух страстей, двух талантов, делающих мою жизнь насыщенной и полноценной. Я – хирург, дарящий людям жизнь, и фотограф, запечатлевающий красоту этой жизни. И в этом – моя уникальность.

Возможно, когда-нибудь я выставлю свои работы. Но пока это лишь личное, сокровенное, способное понять лишь того, кто умеет видеть сердцем.

И я увидел...

Я увидел ее сразу, как только силуэт незнакомки возник в дверях магазина. Промокшая до нитки, закутанная в тяжелый, словно свинцовый, пальто-халат, измученный ветром зонт зажат под мышкой. По плечам, словно темные водоросли, струились мокрые пряди, роняя обильные слезы на потемневшую ткань. И все же… на ее лице играла улыбка. Не просто улыбка – сияние истинного счастья, опьяняющей свободы.

Я увидел в ней отражение чего-то давно забытого, чего-то, что когда-то было и во мне. Это было похоже на отблеск утренней зари, пробивающийся сквозь серую пелену будничной рутины. Вокруг нее словно сгустился воздух, и все остальные покупатели, с их нахмуренными лицами и списками покупок, вдруг стали казаться блеклыми тенями.

Я застываю, словно завороженный, не в силах отвести взгляд от ее плавных движений меж стеллажей. Взгляд скользит по полкам, торопливый, но ищущий, а рука, словно сама по себе, грациозно извлекает продукты, бережно укладывая их в корзину. И вдруг, мерное жужжание пронзает тишину, исходя из кармана ее пальто.

Я не двигаюсь, притворяясь, что изучаю замысловатые символы на упаковке макарон.

Незнакомка достает телефон, и в этот миг тень недавнего прошлого на мгновение омрачает ее лицо. Улыбка гаснет, уступая место мимолетной боли, от которой, я уверен, ее сердце начинает биться чаще. О, я это знаю слишком хорошо...

Я узнаю этот взгляд, эту мимолетную тень скорби, что умела так искусно прятаться за маской безразличия. Это было отражение моей собственной души, израненной и уставшей. Неужели и она несет в себе этот груз?

Незнакомка что-то тихо говорит в трубку, ее голос звучит приглушенно и отстраненно. Я не могу разобрать слов, но чувствую, как напряжение нарастает в ее хрупкой фигуре.

Тонкие, по-зимнему красные пальцы терзают несчастную булку, кроша ее на мелкие кусочки. И лишь малая часть попадает в рот, пока она, застыв, слушает голос, который в одно мгновение стирает улыбку с ее лица.

Голос, только что тихий, теперь крепчает, в нем звенят осколки злости, обиды и горького разочарования. Теперь я слышу каждое ее слово, а она не замечает ничего вокруг.

Мир сужается до узкого коридора между стеллажами, но незнакомка, как раненый боец, держит голову гордо. Ее слова в ответ обжигают, словно хлыст, но по лицу пробегает тень боли.

Незнакомка движется к кассе, с тихим стуком поставив корзину на ленту.

Я больше не могу притворяться, что не вижу ее страдания. Инстинкт толкает меня вперед, но я замираю в нерешительности. Кто я такой, чтобы вторгаться в ее личную драму?

Но в глазах незнакомки плещется такая вселенская боль, что игнорировать ее просто невозможно.

Собравшись с духом, я делаю шаг вперед, готовый предложить ей свою поддержку, хотя бы просто молчаливое, понимающее и сочувствующее присутствие.

Но тут вмешивается кассирша, с томной ленцой объявив: "Оплата только наличными".

О, этот растерянный, мечущийся взгляд! Словно слова кассирши звучат, как окончательный приговор ко всем несчастьям, обрушившимся на эту промокшую под дождем, но старающуюся сохранить достоинство, несчастную и еще такую молодую женщину. Сколько ей? На вид, чуть больше тридцати.

Решение вспыхивает молниеносно. Я шагаю ближе, голос звучит тихо, но с уверенностью:

— Позвольте, я оплачу.

Она оборачивается. Взгляд, сначала недоуменный, скользит по мне, цепляясь за детали, и тут меня осеняет: я не успел побриться. Сутки дежурства, когда я вызвался подменить коллегу, подарили мне щетину отчаянного скитальца.

— Простите? – переспрашивает она, крепче сжимая телефон.

— У меня есть наличные, – поясняю я мягко, но настойчиво, как успокаиваю пациентов, испуганных кризисом, но хранящих искру надежды, – а у вас мобильный банк. Сейчас оплатим покупку, а вы переведете мне на карту.

— Ах, да, конечно! – в ее голосе звучит радость, и мое сердце отзывается на эту возможность вернуть улыбку незнакомке. – Спасибо вам огромное!

— Рад помочь! Сколько с нас? – спрашиваю я у кассирши, краем глаза улавливая, как Есения меня рассматривает.

Расплатившись, мы отходим от кассы. Я так ничего и не взял. Даже забыл, зачем заходил. Помогаю сложить продукты в пакет, любуясь незнакомкой без стеснения.

Легкий румянец играет на щеках, словно наливные яблочки. Губы подрагивают в улыбке, которую она тщетно пытается скрыть. Кончик языка касается их, увлажняя, и белоснежные зубки тут же прикусывают нижнюю губу.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не протянуть руку, не коснуться ее губ, убедиться, что она реальна, а не мираж. Как жаль, что под рукой нет фотоаппарата, чтобы запечатлеть этот миг счастья, отразившийся в ее глазах: еще не все потеряно, жизнь продолжается.

— Диктуйте номер телефона, – просит она, открыв приложение банка.

Я диктую. Она сверяет цифры, прежде чем ввести сумму:

— Александр В.?

— Да, Волков.

— Перевела, – она показывает экран телефона. – Спасибо вам огромное за помощь! Представляю, как бы пришлось бросать продукты и бежать под дождем за наличными…

— Я на машине! Подвезу вас, – тут же предлагаю я, цепляясь за возможность продлить мимолетное знакомство и, как врач, не желая отпускать ее под проливной дождь.

Но Есения непреклонна:

— Александр, это уже лишнее! В машину к незнакомцу…

— Но вы только что назвали мое имя, – я смотрю на телефон, где появляется уведомление о зачислении средств с указанием имени и номера отправителя, и произношу вслух: – Есения… Как же красиво звучит!

— И тем не менее, не стоит беспокоиться! Дождь уже стих, а мне идти всего шагов десять. Спасибо и… До свидания, Александр!

Она уходит… Но у меня остается ее номер телефона, имя и что-то еще… смутное, трепетное чувство, скребущееся в груди…

(Александр)

Я стою, как вкопанный, глядя ей вслед. Десять шагов? Неужели она живет в соседнем доме? Сердце бешено колотится, как пойманная птица. Нужно что-то делать, но что?

Завожу машину и медленно еду вдоль тротуара, надеясь увидеть, как она заходит в подъезд. Вот она! Грациозно поднимается по ступенькам, и я успеваю заметить едва уловимую улыбку, брошенную в мою сторону.

Глушу мотор и набираю ее номер. Гудок, второй… Наконец, она отвечает: