Договор на одну ночь (СИ) - Акулова Мария - Страница 14

Я заверила Ваську, что успею, и оставила ее на концерте.

В голове туман.

Думать сложно.

Дядя будет злиться, потому что наше негласное правило (в полночь быть дома) сегодня нарушится, но и пеплом голову посыпать вроде как поздно. Надо вернуться и попроситься переночевать у подруги.

Но сделать это мне мешает врезавшееся сзади тело. Вскрикиваю.

В мою спину вжимается кто-то горячий. На бедра ложатся руки. Висок обжигает пьяное дыхание.

Я быстро понимаю, что это снова Георгиос.

– Жор, блин! – Мою попытку снять с себя назойливый ладони он пресекает. Оглядываюсь, смотрит хмуро и упрямо.

– Пропустила автобус, малая?

Признаваться в очевидном не хочется. Как и чувствовать его настолько близко. Тем более, что тесный контакт не дает усомниться: у него… Стоит.

– Ничего страшного, переночую у Васи.

Пытаюсь вывернуться, он перехватывает. Снова обнимает уже лицом к лицу.

Со стороны это, наверное, смотрится даже мило. Молодежный смелый флирт. А вот внутри я начинаю бояться.

Жора вжимается ладонями мне в спину и тянет ближе. Хочет поцеловать, я протестно запрокидываю голову. Прижимается приоткрытым ртом к шее.

– Жор, отвали. Я буду кричать.

Давлю в плечи. Эффект минимальный.

– Малышка-Еленика осталась одна в Калифее. Чтобы дядя утром не устроил разнос, будет теперь идти вдоль дороги?

Георгиос спрашивает, маскируя под сочувствием издевку. А я прикусываю язык, не рискуя нарываться.

Вокруг много людей, но дело в том, что они далеко.

По пьяным глазам Жоры читаю: он в курсе. Даже дружков его не видно.

– Что смотришь, Еленика? Снова будешь бегать от дядькиного ремня? Не надоело жить с этим старым хреном? Со мной-то лучше будет. Всего-то надо не ломаться…

Руки парня спускаются по моей спине. Сжимают ягодицы, ныряют под ткань юбки.

Он меня тискает, я давлю в грудь сильнее.

– Георгиос. Прекрати. Пусти меня. Я…

Изо всех сил пытаюсь вернуть себе трезвость рассудка, но мысли ускользают непослушными бусинами.

– Не бузи, Шамли. Я тебя отвезу. Вон машина моя сто…

Я в жизни добровольно не сяду в машину к пьяному. Я в жизни добровольно не сяду в машину к нему. Но в моменте меня ломает страх. Жора перехватывает мое тело удобней, как кукольное. Я никогда не думала, что в нем столько силы, а во мне – сущий мизер. Он снова за моей спиной и метр за метром подталкивает в сторону подаренного отцом белого автомобиля.

На каждом следующем шагу я обещаю себе начать сопротивляться, но в реальности это не помогает, пока мы не слышим резкий свист.

Так, обычно, пугают собак. Но с Георгиосом тоже срабатывает.

Старостеныш выпускает меня и отскакивает. Оглядывается по сторонам. Я тоже под стук вылетающего сердца.

На парковку выходит мужчина в светлом.

Фарами мигает черная машина, к которой, как и раньше, не липнет пыль. К ее хозяину – любая грязь.

Темиров перескакивает взглядом с меня на Георгиоса. Улыбается старостёнышу.

– Парень, тебя там друзья потеряли. – Кивает назад легко, но взгляд не отводит. – Ты же за руль не собираешься? – Этот вопрос не требует ответа, но по Георгиосу видно, что он злится и хочет ляпнуть лишнего. Тем не менее, держится. А я…

Сердце вылетает. Смотрю на Темирова и шагаю к нему. Без спроса и приглашения.

Просто… Не уходите, пожалуйста.

Он мажет по мне мельком и возвращается к Георгиосу.

– Тебя подбросить?

– Нет, спасибо. Лена! – Оклик в спину провоцирует меня ускориться. Георгиос таким образом предупреждает: «стой на месте, иначе будет хуже», только я не могу. – Мы с Еленикой сами доберемся. Нам в один поселок. Лена, стой!

Слабовольно замираю и дрожу. Смотрю на Темирова и про себя прошу не бросать.

Новый наш зрительный контакт длится дольше, но заканчивается снова неопределенностью: он возвращается к Георгиосу.

– Ты бы лучше отоспался здесь, парень. А Еленика… – Радужки депутата поблескивают под фонарем. Когда взгляд задевает меня – я читаю в них недовольство. Сердце ухает вниз.

Я привыкла хлебать свое до конца. Это точно не его дело и проблема. Но сейчас очень нуждаюсь в чужой помощи даже вопреки тому, что ослушалась. Немного свожу брови, он смаргивает.

Вернувшись к Георгиосу, опять широко улыбается.

– Димитрий меня попросил племянницу завезти. Заботится о ней. Правильно же, как считаешь?

Сделав шаг назад, депутат, не глядя, открывает пассажирскую дверь своей машины. Внутри она выглядит еще более безупречно, чем снаружи. Молочный кожаный салон кажется самым уютным и желанным местом в мире.

В любой другой день я бы скорее защипала себя до полусмерти, чем полезла внутрь, но сегодня, не оглядываясь, стучу каблуками по асфальту и послушно ныряю, получив один короткий кивок.

Прежде, чем дверь захлопнется и оградит меня от шумов окружающей среды, слышу:

– Давай мне ключи, друг. В гостинице выспись и завтра езжай. И больше так не балуйся. Друзья по периметру. Ты тут. Понимаешь, как плохо всё выглядит?

Не знаю, исполняет ли просьбу Георгиос.

Я сейчас вряд ли вообще смогу на него посмотреть.

Вместо этого сползаю ниже на кресле и закрываю на время глаза.

От чего меня только что пронесло?

Андрей

Парламентский, блт, контроль выглядит, Андрюха, не так.

Я прекрасно это понимаю, но игнорировать происходящее было бы скотством.

Чужое для меня имя на повторе привлекло внимание еще днем. Лена-Лена-Лена.

Я узнал пацана. Да и посыл «хочу ее завалить» сложно воспринять двояко. Кого хочет – сходу понятно. И что пацан уже пьяный, а она с радостью накидывается, ни черта не подозревая, тоже.

Чистый кайф (ирония).

И никто не спрашивает, хочешь ты в этом участвовать, Андрюша, или нет.

Подобные разборки мне абсолютно не нужны, но симптом Елена продолжает пульсировать болячкой на носу греческой общины и почему-то моей совести.

Я не держал ее в поле зрения весь день, но время от времени мониторил. Находил и хорошо.

Что сейчас вовремя успел — тоже хорошо. Но лучше бы, конечно, чтобы не приходилось.

Вкладываю ключи от тачки говнюка в карман и обхожу свою машину.

Заняв водительское, без пауз стартую.

Пусть остынет. И я остыну тоже.

За столом в беседке осталось много недоговоренных тем, полезных для меня людей, но я выезжаю на дорогу, чтобы доставить бесценную многострадальную задницу под присмотр дядьки.

В салоне тепло и комфортно, но девка дрожит. Понимаю. Стремно.

Мне и самому стремно. Это совсем не по-людски. Расставить друганов по точкам и тащить силой в машину. А дальше что?

Я не уверен, что пацан способен на насилие, но и полагаться на лучший исход из возможных – дело неблагодарное. Поэтому мы едем молча по темной трассе. Почти сразу обгоняем автобус. Племянница Шамли оживает и оглядывается.

Трет покрытые гусиной кожей плечи. Такая же у нее и на бедрах.

– Тебе холодно? – Лена резко дергается и смотрит на меня, нахмурившись.

По ней заметно, что пьяненькая. Запах тоже чувствуется. Во взгляде вперемешку страх, туман и адреналиновая буря.

– Нет. Мне просто… Вы меня можете высадить. Я автобус поймаю, а вы вернетесь.

Предложение щедро настолько, что улыбку не сдержать. Мой стресс выходит сарказмом.

Она обижается. Если и была благодарна, то уже сжимает губы.

– Пристегнись. Я не буду подрезать автобус.

Слушается, но как-то… С гонором.

Мы минуту-другую молчим. Девчонка опять сползает по сиденью и смотрит перед собой. Наверное, вспоминает, прокручивает, осознает. До конца ли – не факт. Но по тому, что губы разжимаются и через них выходит серия ускоренных выдохов, думаю, почти всё.

Пацан собирался сделать плохое. Пацан непростой. И мне с его отцом предстоит заниматься общими делами, а не ссориться, но смолчать я вряд ли смогу. А как это сделать дипломатично — хуй его знает.