Троецарствие (СИ) - Алексин Иван - Страница 38

— Чего⁈ — опешил бородач.

— Вот тебе и чего! — взорвался воевода, сбросив маску напускного спокойствия. — Ты что не слышал, что этот литвин сдачи города потребовал⁈ Сдачи, — с нажимом выделил слово Колтовский, — а не просто городские ворота перед ними открыть. Они сюда грабить, насиловать и убивать пришли. Они же не лучше татарвы будут!

— Не позволю я, — начал было Андрюшка.

— Так вот ты лучше сейчас не позволяй, — перебил его воевода. — Пока они там, за стеной стоят, — ткнул он пальцем в сторону вражеского лагеря. — А когда они к тебе в дом войдут; поздно, не позволять, будет. Ткнут железом в живот и дальше тешиться продолжат.

Народ вокруг загудел, заворчал разбуженным зверем. Если кто и помышлял вслед за Андрюшкой о сдачи города, то притих, боясь попасть под горячую руку. Наскоро развели костры, подвесив над ними котлы с водой, подпёрли ворота телегами, потянули на стены камни. Горожане решили сражаться, вступая в безнадёжный бой.

— Вот и всё, Семён. По всему видать, помирать пора настала.

— Может, всё же попробуешь прорваться, Иван Александрович? — без какой-либо надежды в голосе спросил холоп. — Один ты в роду остался. Тяжко Степаниде Игнатьевне одной с тремя дочерьми придётся. Конь у тебя добрый. Вместе с холопами и казаками десятка два конных наберётся. Ляхи сейчас опять на приступ пойдут, а вы через другие ворота и прорывайтесь. Может, сподобит Господь, прорваться. Лес недалече.

Воевода поморщился, машинально поглаживая левый бок. Вражеская стрела доспех не пробила, по синяк под поддоспешником наверняка образовался изрядный. Да и его холопу хорошо досталось. Вон, правая рука безвольной плетью висит.

Первый приступ они всё же отбили. С трудом, большой кровью, опрокинув обратно в ров поднявшихся было на стену врагов. Встречать вторую волну было попросту некому. Слишком большую цену пришлось заплатить за эту победу. Те, кто остался на ногах, могут лишь умереть, пытаясь подороже продать свою жизнь.

— Нет, Семён. Теперь не уйду. Если бы посадские решили ворота Сапеге открыть, тогда попытался бы из города вырваться. Теперь нет. Не вместно мне теперь из города бежать.

Семён кивнул, принимая решение господина, выглянул в башенную бойницу, разглядывая приближающуюся к стенам города литвинов.

Много. Слишком много, чтобы надеяться хотя бы ненадолго их остановить.

— Идут, окаянные! Поднимайся, Иван Александрович. Пора ворога встре… — Семён запнулся на полуслове, высунулся из бойницы, напрочь забыв о свистящих стрелах, выдохнул, давясь словами. — Подмога. Иван Александрович! Никак подмога пришла!

— Какая ещё подмога⁈ — не поверил Колтовский. Просто неоткуда им было ждать помощи. — Откуда?

Воевода вскочил на ноги и сунулся к бойнице вслед за холопом.

Со стороны леса на не ожидавшего нападения врага стремительно надвигалась многотысячная стена конной лавы.

— Подмога! Люди, помощь пришла! — раздались крики со всех сторон.

— Помощь пришла, — гулко зазвенел над городом колокол.

2 сентября 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Значит, выступаем на Москву?

— Выступаем, друже, — не сумел удержать я вздоха. — Завтра выезжаем. Если всё как задумано было выйдет, аккурат на подступах к городу полки Шило и Кривоноса догоним.

Если честно, идти в этот поход, мне откровенно не хотелось. Будь на то моя воля, я бы это мероприятие с пребольшим удовольствием до следующего года отложил. Потому как, несмотря на предварительную подготовку к этому походу, некоторые моменты вызывали обоснованное беспокойство. И главным пунктом здесь было то, как воспримут появление моей армии под стенами города сами москвичи?

А отношение ко мне среди жителей столицы, несмотря на все старания Грязнова с сыном, оставалось неоднозначным. Кто-то до сих пор не мог простить «голодные годы», продолжая винить в этом батюшку, наказанного по их мнению самим Господом за грехи. Кто-то боялся мести и репрессий за случившуюся три года назад измену. Кто-то выступал против отмены местничества или верил в справедливость анафемы, выкликнутой с амвона патриархом Гермогеном.

В общем, многим я в Москве не нравлюсь, а значит, и надежда на то, что горожане мне ворота добровольно откроют, а Шуйских вязать начнут, вилами по воде писана.

И что мне в этом случае прикажите делать? У Москвы стены высокие, с наскока не возьмёшь. Можно, конечно, осадный наряд со всех городов к Москве подтащить, чтобы затем начать планомерный штурм города. Только на это сколько времени уйдёт? И заметить не успеешь, как сентябрь пролетит. А там придут дожди со слякотью и разбухшими от грязи дорогами, вспыхнут болезни (до этого, благодаря элементарным правилам по соблюдению санитарии, эпидемий удавалось избегать, но всё когда-нибудь случается в первый раз), начнётся моральное разложение привыкшего к быстрым победам войска.

И при этом ещё и о самозванце забывать не стоит. Вряд ли тушинский вор и поляки с литвинами, что стоят за его спиной, спокойно отнесутся к тому, что кто-то другой город, который они уже считают своим, решил к рукам прибрать. Я и так им здорово крылья подрезал, взяв под свою руку Север и Восток страны. Разгром отрядов Лисовского и Сапеги наглядно показал, что с разгулом воровских отрядов по просторам русского государства, я мириться не намерен и такие отряды будут безжалостно вырезаться. Так что, наверняка, начнутся многочисленные стычки и сшибки, грозящие перерасти в полномасштабное сражение. То есть, если до этого я со стороны на схватку Шуйского с войсками самозванца поглядывал и руки потирал, то теперь уже мне с ЛжеДмитрием на радость Шуйскому сражаться придётся.

Но, и дальше откладывать поход, было тоже нельзя. И так изо всех сил время тянул. Всё же аукнулось мне отмена местничества. Василий Шуйский стремительно терял власть и сторонников. В Москве всё активнее циркулировали слухи о переговорах бояр с самозванцем. Участились переходы дворян из Москвы в Тушинский лагерь, на службу самозванцу.

Этак, если я поход ещё на полгода отложу, меня уже в Москве не Шуйский встречать будет, а какой-нибудь Романов или Голицин (в то, что ЛжеДмитрию удастся удержаться на троне, я не верю), ну, или та же семибоярщина с польскими отрядами за спиной. А там и до призыва на трон Владислава и последующей за этим польской интервенцией недалеко. Особенно теперь, когда Ходкевич, всё же получив от сейма деньги на армию, переломил ход войны со Швецией.

Второй причиной было ожидавшееся к лету следующего года крупное вторжение крымских татар. Отряды сына и наследника крымского хана Джанибека дойдут до Коломны и Серпухова, принеся много бедствий и страданий. Сидя в Костроме или Ярославле, я этот набег отразить не смогу. Мне к этому времени, нужно не только в Москве окончательно закрепиться, но и войска тушинского вора как можно дальше от столицы отбросить. Иначе, выйдя навстречу крымчакам, всё время удара в спину ждать придётся.

Ну, и третьей причиной моей спешки, была как я уже сказал, явно движущаяся к завершению война между Речью Посполитой и Швецией. Ходкевич, успев за лето дважды разгромить шведов, вышвырнул их из Ливонии, вернул обратно контроль над Дерптом и прижал врага к морю, взяв в осаду Раппель и Виттенштейн. Мне уже от Власьева пришло донесение о царящей в Стокгольме панике и настойчивых просьбах Карла IX о военном союзе против общего врага. Дьяку даже о возможности передачи мне Нарвы за помощь в войне с Польшей намекнули.

Встревать в эту войну я, разумеется, ни за какие Нарвы не собирался. Вот только, к сожалению, понятно, что шведы скоро запросят мира и война закончится. И к этому времени мне лучше бы уже в Москве сидеть. Глядишь, и прожекты с приглашением на трон иностранных царевичей, в этом случае так и не появятся.

— Ты как будто не рад, Фёдор Борисович, — удивлённо посмотрел на меня Тараско. — Помнишь, как мы ещё в Сечи мечтали о том, как ты отчий престол вернёшь? Вот время и пришло!