Братик (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 10

В Туле, где прошло детство Борового, он два года ходил в художественную школу. Школа была четырёхлетняя, но семья переехала, отец был военным и в маленьком военном городке, куда они попали, такой школы не было, а до ближайшего большого города Калуги было километров под пятьдесят. Так что рисовать особо Артёмка не выучился, ну, если жизнь второй шанс дала, то почему бы не попробовать. Задатки явно были, раз его в художественную школу приняли.

Макарий иконописца привёл, причём не простого. Как понял Боровой — это был внук того самого Дионисия. Того что восстановил «Богоматерь Одигитрию». По истории Артемий Васильевич помнил, что у Дионисия были сыновья, но вот имён не знал. Этот был Василием и говорил, что отца звали Феодосием.

Чуть не так, ни Макарий, ни Василий этот ему понятно ничего не говорили. Общение с людьми теперь происходило так. Они ему писали, а Боровой в ответ говорил. Так и узнал он имя внука легендарного иконописца. И надо отдать Василию Феодосиевичу должное, он умел рисовать. Ведь на Руси сейчас не только лики рисовали, но и сценки всякие. И даже понятие перспектива им была не чужда. Вот этого Василия бы отправить к Тициану учиться, а потом здесь школу создать. Ну пока у него только один ученик. Друг друга учили. Канон будь он не ладен. Все же видели младенцев. У них пропорции тела и головы другие, тем не менее младенца Иисуса принято рисовать с игрушечной головкой. Канон.

Артемий Васильевич нарисовал нормального младенца, а этот товарищ ногами начал топать и порвал лист бумаги. Тогда Боровой нарисовал снова, но показал рисунок не Василию, а митрополиту. Это была богоматерь Одигидрия с младенцем, но младенец был пропорционален. Ну и пальцы чуть тетечке поправил, а то там на иконе не пальцы, а спицы.

Макарий листок не разорвал, ушёл ничего не сказав, и забрал рисунок с собой. После этого Василий на седмицу исчез. Вместо него приходил учить рисовать княжича инок Михаил. Он в основном показывал, как смешивать краски, как растирать разные камни и травы, из которых эти краски делать.

Появился Василий Феодосиевич с готовой иконой. Ну, его Борового рисунок, только перенесённый на доску тополиную и исполненный в отличие от Артемия Васильевича профессионалом. Похожа икона была на Мадонну Рафаэля, ту, где Иисус с книгой. (Мадонна Конестабиле). Чуть черты у младенца всё же подгуляли. Эдакая взрослость проскальзывала. Только это было огромным прорывом. На несколько сотен лет сразу.

Боровой сказал Василию, чтобы тот сходил на младенца посмотрел.

— Взрослый! — он ткнул в икону, — нужно милый. Малый — милый.

— Бог! — написал ему иконописец.

— Сын Божий. Младенец.

Василий ушёл, и на следующий день вернулся с наброском на листе лица и Макарием.

— Седьмой Вселенский Собор канон утвердил, — написал митрополит.

— И пушек тогда не было. Давайте все пушки уничтожим и фузеи, а ещё тогда таких соборов делать не умели. Давайте разрушим. Песен новых писать не будем. Для певчих. Пусть только старые поют. И богослужение вести только на греческом. Не вели же раньше на нашем языке, — разродился целым предложением князь Углицкий.

— В соответствии с богословием иконы святой изображается таким, каким он есть в Царстве Божьем. А это мир не материальный, там нет плоти и всего, что ей сопутствует. В иконе, например, руки у старого по возрасту святого, изображаются без морщин — они, как и всё тело святого преображены Светом Божьим. По этой же причине в иконе не изображаются падающие тени. Это в нашем, дольнем мире, есть тени и мрак. А Царство Божье — это мир, пронизанный фаворским светом.

— И там у младенцев маленькие головки? По-моему, как раз рисовать у Иисуса маленькую головку — ересь. Про морщины и тень не знаю.

— Больно разумен ты Юрий Васильевич. Странно это.

Ушли.

Событие пятнадцатое

Про этого персонажа Артемий Юрьевич читал. Специально не изучал, всё же он про более позднее время писал работу. Но обойти его стороной не получалось. Про его Малую и Большую челобитную Ивану Грозному знают все историки, что изучают этот период. Многие при этом считают вымышленным персонажем, мол книги эти и челобитные писали сам Иван Грозный и его друг и соратник Адашев, приставленный к Ивану митрополитом Макарием. Но ведь про литвина этого, приехавшего то ли из Молдавии, то ли из Валахии, а то и вообще из Сербии есть упоминание у западных историков, так что приписать его сочинения Ивану не получается.

Звали литвина Иван Пересветов. Через шесть лет уже царь и Великий Государь Иван Васильевич начнёт великие преобразования в стране и многие из них будут либо похожими на те, что предложит Пересветов либо прямо у него переписанными, может именно поэтому их Ивану и Адашеву и приписывают. Не хотят поверить историки, что Иван Грозный был разумным человеком и к умным советам прислушивался.

Привела его к играющий третью уже партию вечернюю в шахматы Ивану и Юрию бабка —

Анна Глинская.

Что-то сказала Ивану и тот оценивающе глянув на одетого в обычный кафтан зелёного шёлка и зелёные же сапоги и перевёл Юрию старательно выговаривая.

— Книжник. Вельми учёный. Сам книги пишет. Иван Пересветов.

— Где его книги? — вспомнил Артемий Васильевич фамилию.

Начавшиеся переговоры кончились не скоро.

— Нет. Только листки отдельные, — опять по результатам махнул рукой на литвина Иван.

— Играть умеет? — показал Юрий на шахматы.

В результате играли до ночи самой. Пересветов оказался единственным человеком в этом времени, кому Боровой одну партию из трёх проиграл.

Иван не уходил, следил за всеми действиями противников и как-то комментировал неудачи Юрия, а когда тот побеждал или удачную комбинацию проворачивал, то принимался кричать и обнимать меньшого братишку.

Пророков в своём отечестве не бывает и Боровому пришла в голову замечательная мысль на следующий день. Именно по совету Пересветова Иван Грозный создаст новый вид войска — стрельцов. По существу, это прообраз регулярной армии. Им платить будут по тридцать три копейки жалования в месяц, и они как бы застрахованы будут. Если стрелец погибал, то его дети получали помощь от царя до совершеннолетия, то есть до 15 лет. Если же у стрельца только девки, то и им помогали до замужества. А вдове платили пенсию, вот размер Боровой не помнил, либо половину, либо полную до того, как она снова замуж не выйдет. А ещё войско это было наследственным, в стрельцы мог попасть в основном только сын стрельца.

Главной заманухой же стало то, что их деятельность вне войска не облагалась налогом. Потому у каждого почитай стрельца была лавка. Жили они обособленно полками. Офицерами же были дворяне из совсем захудалых или нищих. Для тех, кто мог конно, людно и оружно явиться на войну, бесчестьем было служить в стрелецком полку пехотинцем вместе с бывшими крестьянами и горожанами.

Вот Артемий Васильевич и решил чуть подправить ситуацию, именно лавки стрельцов и их мелкий бизнес и не позволит из них настоящее войско создать. Некогда им учиться воевать, тренироваться, повышать мастерство. Лавка-то простаивает в это время. Вывод напрашивался, как-то разделить бизнес и службу в стрелецком полку. И главное — ускорить их создание. Желательно к осаде Казани иметь уже пару полков стрельцов. А к Ливонской войне целую армию.

И ещё нужно через Пересветова подсказать Ивану, что не только стрельцов нужно создавать, но и кавалерию профессиональную, а не поместное войско. И естественно, бог войны артиллерию создавать и развивать надо. И полевую, которая будет среди порядков полков стоять, и мортиры с бомбами, для взятия городов, ну и естественно — осадную, которая будет стрелять не каменными ядрами и даже не чугунными, а бомбами. В Ливонии и в последующей войне с Великим княжеством Литовским именно мощной артиллерии, способной брать города и крепости не хватило.