Дроны над Сталинградом (СИ) - Андров Алексей - Страница 11

— Тот же принцип, что у “Т.Мi.35”, — объяснял Алексей. — Мина с чувствительной головкой. Только у нас — по воздуху.

— Главное — чтоб не сработало в воздухе.

— По расчётам — только при осевом ударе. Нагрузку от пыли и ветра не возьмёт.

Ночью пришёл связист. Принёс записку — короткую, карандашом.

— Значит, снова немец попер, — пробормотал Дурнев.

Алексей задумался. Достал планшет. Отметил точку, рассчитал направление ветра, посчитал корректировку на балласт.

— Если всё подвести — можем попробовать взлет с новой рамой. И если она выдержит, — завтра ставим заряд.

Командование отреагировало быстро.

В школу, где размещался штаб, вызвали Громова, Дурнева и Шапошникова. На карте — отметки танковой активности. Капитан Костылёв сжёг самокрутку, ткнул пальцем.

— Вот здесь техника снова вышла на край. Разведка подтвердила: три машины, предположительно Окопаться не успели.

— Давайте “Комара-У”, — сказал Шапошников. — Цель обозначена. Дистанция — 700 метров от нашей линии. Ветер западный. Погода, хоть и туманная, но скоро должен рассеяться.

Костылёв смотрел на Громова не как раньше. В его глазах это был уже не член авиамодельного кружка. А фронтовой конструктор, который давал результат.

— Делайте, — коротко сказал он. — Только быстро. И без чудес. Не получится — не лезьте. У нас снаряды на счету.

Громов кивнул. В голове уже шли расчёты. Руль — угол — крепление — таймер.

Корнилов, сидевший в углу, бросил:

— Фанера — это хорошо. Но смотрите, чтобы вместе с ней в воздух не взлетели.

— Спасибо, учтём, — ответил Алексей. — Если что, взлетим — но с результатом.

Уже в мастерской, Дурнев закручивал болты, глядя на собранный «Комар-У-2».

— Он не вернётся?

— Нет. И не должен. Это не разведчик. А ударный беспилотник, у которого билет в один конец.

Алексей взял в руки деревянную головку рожка. Приложил к носу корпуса.

— С этого места — и начнётся.

Вечером, когда фронт затих, Громов сидел у буржуйки. Перед ним — блокнот, на нём аккуратный набросок: дрон, пикирующий вниз, с огоньком на кончике носа.

*****

Работали молча. Лампа тускло мигала над чертёжным столом, где уже не оставалось чистого места — всё в расчётах, набросках, пятнах графита и пальцах.

На столе лежала немецкая мина T.Mi.35, аккуратно разобранная. От неё взяли корпус, корпусный стакан и основной заряд. Взрыватель заменили — вместо стандартной “площадки” — ударный контакт, спроектированный Громовым.

— Держим всё по осям. Вот здесь — ограничитель срабатывания. Если не врежется напрямую — не замкнёт. А если удар будет — контактный штырь замыкает, ток идёт, срабатывает капсюль.

Дурнев вертел в руках деревяшку, обшитую жестью.

— Ну, инженер, ты только не ошибись в расчетах.

— Я не буду запускать его с глаз закрытыми. Мы знаем, где они. Разведка дала точку. В 6:15 — начинаем запуск.

Утром 12 декабря, ещё в темноте, на позицию к востоку от балки вынесли ящик. В нём — «Комар-У-1». Вес — чуть меньше восьми килограммов. Под брюхом — боевой заряд, закреплённый в трёх точках. Фюзеляж усилен, швы промазаны, передняя кромка крыла проклеена лентой.

— Лишь бы долетел, родимый, — шепнул Дурнев.

Ветра почти не было. Снег был сырым, и ноги мягко проваливались в снежную кашу. Линия горизонта едва светилась.

На катапульте дрон стоял, как живая птица — чуть склонив голову, будто прислушивался.

Алексей проверил крепления.

— Высота — 80 метров. Угол пикирования — 32 градуса. Расстояние — 680. Цель — в низине.

Шапошников с картой подтвердил:

— Танк стоит в низине, возле деревьев. По нашим сведениям — Не двигается. Замаскировался, подлюга.

Костылёв махнул:

— Запускайте. Даст бог — сработает.

Пуск прошёл чисто. “Комар” взвился, не дернулся, стабилизировался в полёте. Все следили, не дыша.

Он ушёл за линию посадок — и пропал.

— Пикирование — через 14 секунд, — прошептал Громов, глядя на часы.

— Как узнаем, попал? — спросил кто-то.

— Если попадёт — услышите.

Прошло двадцать секунд.

Тридцать.

И вдруг, с запозданием — глухой, короткий удар.

— Есть, — сказал Шапошников. — Кажется, попал.

Спустя час разведка подтвердила: немецкий танк сгорел. Удар сверху. Башня вдавлена. Механик-водитель убит, остальной экипаж покинул машину.

*****

Командир батальона вызвал их к полудню. В коридоре школы собрался весь личный состав, свободный от службы - связисты, сапёры, артиллеристы, даже медик вылез из землянки. Кто в шапке, кто с перевязкой.

Капитан вышел к ним с папкой. Лицо — строгое, в глазах — то ли усталость, то ли уважение, то ли всё сразу.

— По приказу командира 209-го полка 73-й стрелковой дивизии за успешное применение нового технического средства, приведшее к уничтожению бронетехники противника, — он глянул на бумагу, — награждаются:

Он сделал шаг вперёд.

— Инженер-техник Громов Алексей Андреевич — Орденом Красной Звезды.

— Сержант Дурнев Михаил Ильич — медалью “За боевые заслуги”.

Громов подошёл. Прикалывали орден прямо на гимнастёрку, поверх потёртой ткани.

— Служу Советскому Союзу, — чётко сказал он.

Дурнев стоял рядом, слегка смущённый, но с прямой спиной.

— Служу Советскому Союзу, — повторил, чуть хрипло.

Костылёв пожал каждому руку.

— Не каждый день такое увидишь. Работали без шума и пыли, дали батальону результат. Благодарю за службу и желаю дальнейших успехов.

Никто не аплодировал. Все стояли молча По-фронтовому. Битва за Сталинград была в самом разгаре.

Громов и Дурнев брели по окраине города. Здесь не стреляли, но сильный запах гари был ощутим. Кирпичные остовы домов, выбитые окна, где-то обуглённые балки. Снег, перемешанный с золой. Зыбкая линия между фронтом и тылом.

— Сюда, — показал Дурнев. — Тут раньше склад был, продуктовый. Помню, когда сапёры проходили, говорили, что подвал глубокий, не завалило.

Дом был новый, построенный перед самой войной. Первый этаж просел, крыша провалилась после боев. Но лестница в подвал — уцелела. Осторожно спустились. Внизу было холодно, сухо и темно. Алексей щёлкнул фонариком.

Кирпичные стены, низкие своды, толстенные балки. Пахло сыростью, но не гнилью. Противопожарная стальная дверь всё ещё висела на петлях. Вдоль стены — ржавые стеллажи, обломки ящиков.

— Не чертог, конечно, — сказал Алексей, — но нам и такое сгодится. Главное — чтоб не накрыло сверху и не тянуло сквозняком.

— Тут буржуйку поставь — уже жить можно, — отозвался Дурнев. — Проводку подтащим от поста связи, освещение сообразим. Станок один у нас есть, второй выпросим у артиллеристов. Обустроим хозяйство инженера Громова.

Они стояли в полумраке. Здесь могло родиться что-то настоящее. Не на ящиках, не в тесной землянке, а в настоящем фронтовом цехе.

— Будет мастерская, — тихо сказал Громов. — Настоящая. Только без табличек.

На следующий день здесь уже кипела работа. Протащили толстый кабель от штабного дизеля, повесили четыре лампы. Поставили столы, прикрутили тиски. Один из углов расчистили под детали — там теперь лежали трофейные моторы, деревянные балки, обрезки обшивки. К стойке укрепили карту, а рядом — доску, куда Громов мелом писал схемы.

На стене висела единственная роскошь — кусок фанеры с выжженным словом: "Комар".

— Что, штаб разрешил вывеску? — усмехнулся Дурнев.

— Это не вывеска, — ответил Громов. — Это ориентир.

Первые материалы шли отовсюду: обломки ящиков, капроновые нити от парашютов, куски антенн, медь, стекло, даже обгоревшие линзы от немецких биноклей. Слесарь из сапёрного батальона принес две катушки проводов.