Таких не берут в космонавты. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей - Страница 7

Я развёл руками, заметил в большом ростовом зеркале на стене своё махнувшее руками отражение (в зеркале отразился не семидесятишестилетний мужчина, а шестнадцатилетний юнец).

«Господин Шульц, сейчас семнадцатое января две тысячи двадцать шестого года», — повторила виртуальная помощница.

«Похоже, Эмма, что мы с тобой сейчас находимся в разных временных отрезках, — сказал я. — Это очень странно. Но не менее странно и то, что я вижу вот здесь, вокруг себя. Вся эта школа странна уже тем, что выглядит настоящей. Эмма, она полностью соответствует моим воспоминаниям о днях, которые я провёл здесь в январе шестьдесят шестого года».

Я остановился посреди вестибюля, огляделся. Нашёл взглядом приоткрытую дверь в гардероб, где оставляли верхнюю одежду старшеклассники. Посмотрел на столпившихся рядом с зеркалами пионерок.

«Вон тот коридор ведёт к учительской и к кабинету директора, — мысленно проговорил я. — Если пройдёшь по нему ещё дальше, окажешься в столовой. Вот за тем поворотом есть ступеньки. Это я точно знаю. Спустишься по ним и через два десятка шагов упрёшься в дверь спортзала. Рядом со спортзалом находится кабинет медработника. Не помню, как он сейчас называется. А вон за той приоткрытой дверью — актовый зал. Там есть сцена и несколько рядов соединённых друг с другом кресел, как в кинотеатре. На сцене стоит пианино. Коричневое, похожее на то, которое я сегодня видел в квартире Лукиных. Проверим?»

«Господин Шульц, уточните, пожалуйста, вопрос», — сказала Эмма.

«Не занудствуй, — потребовал я, — просто скажи: проверим».

«Конечно, господин Шульц. Проверим».

Я прошёл к приоткрытой двери, заглянул в актовый зал. Почувствовал всё тот же запах хлорки, который недавно унюхал и в школьном гардеробе. Но уловил и едва ощутимый запашок табачного дыма. Свет в актовый зал проникал из припорошенных снегом окон. Его было достаточно для того, чтобы я убедился: память меня не подвела (хоть я и входил в актовый зал этой кировозаводской школы лишь однажды). Мой взгляд упёрся в обитые потёртой тканью спинки соединённых в длинные ряды кресел. Я поднял глаза — увидел сцену: тесную, но всё же пробудившую во мне детские воспоминания. Сердце в моей груди забилось чаще.

Я шагнул в зал. Посмотрел на висевшую над сценой красную растяжку. Прочёл на ней: «Да здравствует великое, непобедимое знамя Маркса-Энгельса-Ленина! Да здравствует Ленинизм!»

«Эмма, примерно на такой сцене я впервые выступил перед публикой, — сказал я. — Только случилось это в Москве. Мне тогда было семь лет. Я спел песню „Весёлый ветер“: музыка Дунаевского, слова Лебедева-Кумача. До сих пор помню, как мне рукоплескал зал. Люди вставали со своих мест и хлопали в ладоши. Смотрели мне в лицо, улыбались. Незабываемые впечатления. Приятные. Что интересно: я почти не волновался на том выступлении. Я вообще на концертах не волновался. Впрочем, я тебе об этом уже говорил. Я радовался, что пел, и что меня слушали. Волнение впервые появилось уже на том концерте, когда у меня сломался голос».

Я прошёл между рядами кресел. Рассматривал висевшие на стенах портреты Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ленина. Заметил очертания ещё одного портрета на стене: он явно провисел там не один год, но сейчас его место отмечал лишь светлый прямоугольник не выгоревшей на свету краски. Я поднялся по ступеням (ступени реагировали на мои шаги тихим скрипом). Ступил на доски сцены. Невольно обернулся и взглянул с возвышения на пустовавшие сейчас кресла зрительного зала. Вздохнул и подошёл к пианино, прижатому к стене в левой части сцены. Поднял клап (клавиатурную крышку).

Одну за другой нажал клавиши четвёртой октавы. Прислушался к звучанию нот. Поморщил нос.

«Ужасное звучание, — мысленно сказал я. — Этот инструмент просто умоляет о настройке».

Услышал звонкий женский голос.

— Эй! Что ты там делаешь⁈

Я повернул голову, увидел стоявшую между рядами зрительного зала девицу-старшеклассницу (светловолосую, со стрижкой «каре»).

Девица указала на меня рукой и спросила:

— Кто ты такой⁈

— Кто я такой?

Я усмехнулся, уселся на стул перед пианино, размял пальцы.

Посмотрел на девицу и пообещал:

— Сейчас я расскажу тебе, кто я такой.

Поднёс руки к клавишам пианино.

Почувствовал, что сердце в моей груди вновь билось ровно и спокойно.

Мои пальцы пробежались по клавишам — я отыграл вступление.

Повернулся к замершей около сцены девчонке.

— Когда горят огнём витрины, — пропел я, — на старых улицах Москвы, нетрудно встретить этого мужчину небесной красоты…

Мои пальцы ловко порхали по клавишам, не допускали ошибок. А вот пианино нещадно фальшивило. Оно будто сопротивлялось моим попыткам наиграть знакомую мелодию.

Мой голос звучал уверенно — я пел без напряга, в удовольствие.

— … Спросите у любого на Тверском бульваре…

Заметил, что я с лёгкостью вытягивал ноты. Голос не пускал петуха и не срывался.

Я вспомнил о том, что обе мои жены всегда нахваливали моё пение. Но я понимал: они мне льстили. Моё пение ещё недавно годилось лишь для вечерних посиделок у камина.

Сейчас я пел действительно здорово.

— … Кто лучше всех играет Пресли на гитаре…

Заметил, что в зал вошли пионерки, наряженные в школьную форму.

Они с удивлением смотрели на меня, улыбались, слушали моё пение.

— … На это каждый ответит, каждый ответит…

Я выдержал секундную паузу.

Перевёл взгляд с девчонки в первом ряду на замерших у входа пионерок.

— … Конечно, Вася, — пропел я, — Вася. Вася. Ну, кто его не знает? Е-е…

Пианино охотно откликалось на мои прикосновения к клавишам.

Я изначально планировал, что ограничусь лишь первым куплетом песни. Но увидел зашедшего в актовый зал Лёшу Черепанова. Взглянул на его удивлённое лицо…

— … Пройдите в театр «Современник», — продолжил я, — на вечеринку в Дом кино…

Черепанов быстро добрался до первого ряда кресел. Он ухмыльнулся, словно услышал шутку.

— … А это кто сидит с красивой дамой? — я с лёгкостью перешёл на баритон. — Ну, конечно, он…

Увидел, что в зале уже собралось семь человек — все они улыбались, не спускали с меня глаз.

Пианино слегка вибрировало, будто с нетерпение дожидалось продолжения песни.

— … Конечно, Вася…- пропел я. — Вася… Вася Пиняев из Москвы!

Финал композиции я отыграл не оригинальный — сымпровизировал. Получилось неплохо: даже мне понравилось. Подумал о том, что моя вторая жена от этой импровизации тоже была бы в восторге. Пианино умолкло. Мои руки замерли в воздухе над клавишами. Со стороны зрительного зала донеслись звуки аплодисментов. Одна из пионерок крикнула: «Браво!». Я усмехнулся, потому что девчонка угадала название коллектива — настоящего автора исполненной мною песни. Я помахал публике рукой, изобразил символический поклон. Вновь опустил взгляд на Черепа, чья голова замерла чуть выше уровня сцены.

«Эмма, что не так у меня с голосом? — сказал я. — По-моему, мой голос в полном порядке. И даже более чем в порядке. Превосходный лирический тенор. Баритон тоже был неплох. Уж я-то в голосах разбираюсь. Я точно угодил не в прошлое, а в виртуальную реальность. Потому что в „том“ прошлом мой голос так и не восстановился».

— Здорово поёшь, — сказал Черепанов.

— Спасибо, — ответил я.

Посмотрел на свои пальцы, словно проверил, действительно их только по пять на каждой руке.

Краем глаза заметил, как Черепанов сощурился.

— Иришка говорила, что ты голос потерял, — сообщил Алексей.

— Потерял.

— Но сейчас ты спел клёво!

— Потерял, но снова нашёл, — ответил я.

— Это точно, — сказал Черепанов. — Нашёл.

Он кивнул головой и заявил:

— Ты здорово поёшь, Василий! Точно тебе говорю! Как настоящий артист. Я такого пения вживую ещё никогда не слышал. А спой ещё что-нибудь. Какие ты ещё песни знаешь?

Я посмотрел на замерших у входа пионерок — они будто бы позабыли, что вот-вот начнётся урок. Увидел, широко открытые глаза стоявшей рядом с Черепановым старшеклассницы. Перевёл взгляд на Черепа.