Золото Стеньки (СИ) - Черемис Игорь - Страница 33

[2] Дединово — сейчас это село входит в муниципальный округ Луховицы Московской области, и сейчас никаких верфей там, разумеется, нет. Опыт с «Орлом» оказался единственным в истории этого населенного пункта.

Глава 11

Грозный флот цесаревича

Мой флот выглядел очень грозно. В него входило полтора десятка разномастных суденышков, вытянувшихся по Клязьме в длинную вереницу. Они были чем-то похожи — острые носы, корма с транцем, лавки для десятка гребцов, по пять с каждого борта, настилы спереди и сзади, мачты, паруса на которых сейчас были убраны и сложены вдоль. На двух были даже какие-то сарайчики на корме — узкие и длинные, но с окнами, затянутыми всё тем же уже поднадоевшим слюдяным стеклом. Всё это хозяйство моя армия и её главнокомандующий князь Трубецкой называли стругами — хотя по мне они больше были похожи на шлюпки-переростки.

Вооружение, правда, подкачало. Выделенный раннее фальконет мы поставили на передовой струг на специальный вертлюг; ещё две такие же пушчонки были установлены на одной лодке в середине и в конце. Трубецкой уверял меня, что это «мощь», и что нашему флоту никто не страшен. Я сомневался — особенно после пробных стрельб, когда орудийный наряд сумел попасть в мишень на берегу лишь с третьей попытки, но старался свой скепсис держать при себе. В конце концов, каждый струг нес по полтора десятка стрельцов со всеми принадлежностями, так что да — в сумме наш залп был внушительным. Правда, заряжалось это хозяйство долго, но время подумать над тактикой у нас было.

Позади основной ударной силы телепались — я долго старался, но другого слова так и не придумал — два судна, которые местные аборигены называли дощаниками. Это были грузовые баржи — в длину они вряд ли превышали те же струги, но в ширину были раза в три больше. Ещё при погрузке я выяснил, что в них влезает пять тысяч пудов — то есть тонн восемьдесят в привычных мне единицах измерения, — и, кажется, на них действительно погрузили примерно столько. Во всяком случае, телег с припасами было много.

Часть груза занимала наша артиллерия, которая на воде была простым балластом — десять шестифунтовых пищалей, которые смотрелись грозно, но немного беспомощно. Из них я стрелять не стал, поверив на слово нашему артиллерийскому начальнику — дьяку Ивану Елагину из Пушкарского приказа. Дьяк этот мне не очень глянулся — был он напыщен и горд оказанной ему честью, своих гонял в хвост и гриву, а на всех остальных поглядывал свысока. На меня тоже, но мы, слава богу, пересекались очень изредка, даже на привалах пушкари вставали отдельным лагерем чуть в стороне от нас. Ну а на воде нам и встретиться было негде — Елагин плыл на одном из дощаников вместе с подчиненными, а мне достался один из стругов, сарайчик на котором был побольше.

В принципе, сарайчик меня спасал. Внутри было что-то вроде ложа, на котором можно было хоть немного расслабиться, а если открыть окно, но и воздух был свежий, с запахом реки. Но всё равно большую часть дня я проводил на палубе, наблюдая за однообразными берегами и за рутинной работой команды, которая вряд ли могла надолго заинтересовать взыскательного зрителя. Путешествие по воде — лишь в теории хорошо, на практике это девяносто процентов скуки. Остальные десять процентов занимают привалы на берегах, когда можно прогуляться чуть дальше, чем разрешенные мне пять метров скрипучего настила.

Да, мой флот выглядел грозно. Если не знать про то, что как раз в этом году во Франции спустили на воду линейный корабль под названием «Солей Рояль» — «Королевское Солнце». Три орудийные палубы, сотня пушек самого разного калибра — от огромных 36-фунтовых до скромных 6-фунтовых, — которые выдавали бортовой залп весом в полтонны, сносивший всё на своём пути. Мои пятнадцать стругов с тремя фунтовыми фальконетами на этом фоне смотрелись не просто бледно. Честно говоря, они и вовсе никак не смотрелись. Утешало лишь то, что никакой «Солей Рояль» в Клязьму не влез бы при всём желании.

* * *

— Опять задумался, царевич? И о чем на сей раз?

Трубецкой легко присел рядом со мной на дощатый настил, тоже свесив ноги в яму для гребцов. Он на удивление легко переносил наш поход — мне сначала казалось, что он будет проявлять боярский норов, но пока новый чин на нем не сказался, хотя и радовал. Но эту радость я понимал — формально молодой князь выбрался на самую верхнюю доступную ему ступень в государственной иерархии, а дальнейшая его карьера была ограничена доступностью руководящих должностей в различных приказах, причем не всех, а избранных — например, приказа Большого дворца, который сейчас держал его двоюродный дед, или Посольского приказа. Ещё можно было отличиться на войне, но прямо сейчас никаких войн не планировалось, а усмирением Украины занимались совсем другие люди, которые вряд ли допустят Юрия Петровича к дележке этого сладкого пирога. Так что он уже увидел все плюсы работы со мной, а если выгорит наша афера с Разиным — он станет более лояльным и к другим моим затеям. Да и деньги ни для кого лишними не бывают, даже для таких магнатов, какими были Трубецкие.

— О народе, — ответил я. — Я всегда думаю о народе. Думаю, душ триста-четыреста надо в Преображенское, чтобы нормальное село там делать.

Шутку эту я повторял уже не раз, хотя шуткой это было только на первый взгляд. Я знал, что Преображенское село вскоре появится — просто по логике развития событий, ведь дворец царевича в его уделе не может стоять в чистом поле. И так вокруг этого дворца появилась некая хаотичная застройка, пока в единичных экземплярах — и этот процесс стоило возглавить, чтобы его хаос не захлестнул все мои владения. Я всё ещё не отказался от идеи устроить из этого села некий аналог Немецкой слободы с каменными домами и мощеными улицами, хотя и понимал, что всё будет упираться в деньги. Впрочем, на деревянные срубы средств у меня хватит, даже если Разин и его казаки вообще ничего из Персии не утащили.

— Хех, — крякнул князь. — Целую слободу собираешься поставить? Ещё и стрельцов рядом посетить — так и городок получится. Только если тын надумаешь строить — предупреди, я загодя государю сообщу, что ты бунт замыслил.

Укрепления в предместье Москвы действительно могли понять по-всякому — и, скорее, в нежелательную для меня сторону. Впрочем, об этом я даже не думал — в век пушек строить крепость надо с умом, а это — дополнительные деньги, которых и так не быо.

— Не хочешь стать честным рокошником? — усмехнулся я. — Ладно, пошутили, давай лучше о деле. Я действительно думал о народе. Сколько человек живет на Руси?

Трубецкой надолго задумался. Вопрос был и в самом деле непростой. Первую документированную перепись российского населения провел всё тот же неугомонный Петр, но и она была неполной, не подушной, а подворной. Ученые предполагали, что в результате составления Ревизских сказок насчитали примерно семнадцать миллионов. Сколько жило народу на территории Руси сейчас, сказать сложно — в разных источниках разброс был от десяти до тринадцати миллионов. И нельзя сказать, что Алексея Михайловича этот вопрос не интересовал — интересовал и ещё как, ведь население — это налоги и сборы, это наполнение казны и прочие сопутствующие дела. Но сейчас худо-бедно учитывали боярские и дворянские роды, а также всякий служивый люд — из них верстали войско, в том числе и поместное, а это тоже было важно. Крестьян считали дворами, но делали это там, где они не прятались, а лесов в стране было много — я бросил взгляд на заросшие берега Клязьмы, — так что мест, где укрыться, хватало. А некоторые ещё и на Дон убегали, и никто, даже казачья старшина, не мог сказать, сколько и где живет голутвенных казаков, а все реестры касались только тех, кто давно зарекомендовал себя и считался домовитым. Ну а что творилось на Урале и за Уралом — вообще было землей неизвестной, оттуда и вести доходили через пень-колоду и недостаточно быстро. Впрочем, какой-то хлипкий учет вёлся и там.