Золото Стеньки (СИ) - Черемис Игорь - Страница 15

Ну а остальным обитателям этого дворца, я надеялся, до моих занятий дела не будет — сельская жизнь и в моё время требовала полного погружения в процесс, а сейчас они, наверное, и вовсе работают в поте лица от восхода до заката, и им не до какого-то там царевича.

Отдаленные монастыри в Кириллове и в Вологде я назвал по наитию, но мне повезло — царю не понравилась идея отослать сыновей, которых коснулся придуманный мною «призыв царицы», подальше и в святые места. Всё же в этом времени монастыри были местом тяжелого труда, а не точкой на туристической карте, где можно найти кафе и лавку с церковными товарами и вкусными пирожками. В целом в монастыри, особенно отдаленные, чаще ссылали неугодных персон, а я таковой стать ещё не успел. Поэтому Преображенский дворец был выгоден и мне, и царю — я оказывался вне кремлевских стен, а царь не попадал под град критики за то, что отправил в изгнание старшего сына и наследника. Какое такое изгнание? Тут по прямой — верст пять и дорога наезженная имеется. Да даже пешком — час ходьбы, если мне взбредет в голову такая блажь.

* * *

Была и ещё одна причина, по которой я выбрал Преображенский дворец. Я хорошо знал, что смог сделать на базе Преображенского царь-реформатор Петр Первый. Немного Потешных войск, ставших верной гвардией будущего императора и проводником его воли. Зародыш флота — но это дело будущего, на сегодняшний день достаточно одного «Орла», если царь прислушается к моей просьбе. Зародыши будущих государственных институций, которые заменят нынешние приказы, которые существуют вопреки, а не благодаря, и полностью зависят от личности назначенного думой боярина и его способностей. Ну и контакты с иностранцами из Немецкой слободы, что находится чуть южнее Стромынской дороги, по которой идет путь в Преображенский дворец.

Конечно, все занятия Петра времен его пребывания в Преображенском я не потяну. Тот уже был царем, пусть и с ограниченными правами, под надзором Софьи и её любовника Василия Голицына, а, значит, мог в какой-то мере распоряжаться всем государственным бюджетом, который к концу 1680-х годов наполнился ещё и нерчинским серебром. Мне же до этого было далеко. Царь выдал мне содержание на ближайший год — пара тысяч рублей серебром в виде четырех тяжелых, хоть и небольших сундучков, которые ехали в карете рядом со мной. [5]

Ещё мне было выделено что-то вроде кредитной линии — я мог набрать в царских подвалах товаров на двадцать тысяч рублей. Выглядело прилично, это почти полтора процента всего дохода, который сейчас собирают за год с русских земель. Кроме того, в мою пользу должны были идти и доходы с деревень моего удела. Но всё равно на все петровские дела этого не хватит даже по самым оптимистичным прикидкам.

Впрочем, я считал, что мне этих денег должно хватить, если не шиковать. К тому же у меня было несколько задач, которые вообще ничего не стоили. Например, наладить контакт со стрельцами, чтобы в один прекрасный момент не столкнуться с тем же стрелецким бунтом, когда вооруженные люди будут убивать моих слуг, а от меня требовать уступок и денег. В терминах будущего это называлось рэкет, и я успел начитаться о нем и увидеть в кино. Даже про убийство ближнего своего я тоже кое-что мог рассказать. В общем, мне хотелось избежать любого знакомства с этой областью человеческих взаимоотношений.

Так что посланная со мной в Преображенский дворец сотня стрельцов — это мои контакты с армией, которые нужно налаживать уже сейчас, пока военные не думают бунтовать, а верно служат батюшке моего нынешнего тела. Со мной отправятся и братья с сестрами — их поддержка тоже может понадобиться, особенно тогда, когда мне предстоит сменить Алексея Михайловича на троне русского царства. До смерти царя ещё восемь лет, но лучше раньше, чем никогда, а потом оказаться в настоящем безвоздушном пространстве и наедине с Нарышкиными, которыми всеми силами будут проталкивать своего Петра. Поэтому со мной едут и мои нынешние ближники — два Ивана и один Ерёмка. Пусть они постукивают своим родственникам, но в какой-то момент я поставлю их перед выбором и самолично определю степень их лояльность. Не сегодня и не завтра, а, может, через несколько лет — но это будет точно. И если за моей спиной будут стоять стрельцы с мушкетами, то этим ребятам придется ответить на мой вопрос честно и однозначно.

Ну и близость Немецкой слободы грела душу. Пусть швейцарец Жак Лефорт ещё слишком юн, он и в голландскую армию вступит чуть позже, года через три, а в Россию приедет незадолго до смерти Алексея Михайловича. Пусть Анна Монс, любовница моего царственного брата, ещё не родилась, хотя её родители, кажется, уже обживают тот домик, что сохранился до моего времени. Впрочем, в слободе наверняка найдется некоторое количество людей, согласных поучить великовозрастного царевича уму-разуму и через это получить мохнатую лапу в высших эшелонах русского государства. Ездить туда можно часто — плевое расстояние, даже по меркам семнадцатого века. К тому же эта слобода — настоящее окно в Европу, ведь до появления Петербурга-на-болотах ещё тридцать с лишним лет.

Ну и в первую очередь мне нужно просто выжить.

[1] XVII век действительно был веком стремительного развития науки. Ньютон открыл закон всемирного тяготения около 1666 года — правда, опубликовал его только через 20 лет, в 1687-м. Кроме того, тот же Ньютон долго ругался с Робертом Гуком, который сформулировал этот закон более четко, а становиться ещё одним участником ученого спора — не царевичево дело. Кстати, закон Бойля — Мариотта (произведение давления газа на его объём постоянно) тоже уже открыт. Гук, Бойль и Мариотт были членами Лондонского королевского общества, прообраза Академии наук, созданного в 1660 году. Паскаль умер в 1662-м, Ферма — в 1665-м, Декарт — в 1650-м, и их труды были известны современникам, так что и заслуги приписать себе не получится.

[2] Рембрандт, кстати, умер в октябре 1669-го, а свой «Ночной дожор» (вернее, «Выступление стрелковой роты капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рёйтенбюрга») он написал в 1642-м.

[3] «Максимы» и «Мемуары» Ларошфуко действительно были изданы в 1660-х, а вот со сказками герой поторопился — первую версию книги Перро выпустил только в 1697 году.

[4] Созданием славяно-греко-латинской академии озаботился только в 1680-х (то есть после смерти Симеона Полоцкого) его ученик и последователь печатник Сильвестр Медведев. Леонтий Филиппович Магницкий (автор «Арифметики Магницкого») родился в июне 1669 года. Сведения о его детстве очень разнятся — то ли сын крестьянина, то ли племянник архимандрита из Ниловой пустыни.

[5] Плотность серебра 10,5 кг/дм³, 20 кг влезут в ларец размером 10×10×20 см. 2000 рублей в серебряных копейках — это примерно 80 кг; вес одной копейки — 0,4 грамма.

Глава 6

Удел всему голова

Юрий Петрович Трубецкой мне понравился. В Преображенский дворец он прибыл на неделю позже остальной моей свиты, но сейчас время было такое, неспешное. Он зимовал в вотчине, в усадьбе Гребнево, где-то за современным мне Щелково, насколько я понял по его рассказу. Пока царь продиктовал свою волю, пока писцы всё оформили, пока отправили послание, пока сам Юрий Петрович собрался, пока доехал до Преображенского — дней десять как корова языком слизнула. [1]

Ему было всего двадцать пять лет, а Трубецкому-старшему он приходился внучатым племянником. В Смуту два брата оказались по разные стороны баррикад — Алексей Никитич поддержал законную власть, то есть помогал Минину и Пожарскому, потом присягнул избранному царю Михаилу Федоровичу, стал боярином, и, продравшись через недоверие окружающих, добрался до должности начальника приказа Большого дворца и вернул себе Трубецкое княжество. Кроме того, ему выделили бывшие годуновские палаты в самом Кремле — целый квартал между Никольской и Чудовской улицами, где обитало несколько сот дворовых слуг. Немалая сила в здешних условиях, если её применить по назначению. Но Трубецкому-старшему царь доверял, а тот платил ему буквально собачьей преданностью.