Отчим. Куколка для Монстра (СИ) - Дашкова Ольга - Страница 30

Нет, я не сильна во всех этих вопросах, я от них далека, как никто, но нужно хоть попытаться в чем-то разобраться. Если не Горн, то кто будет управлять компанией и позволять нам жить, ни в чем не нуждаясь?

Вышла из душа, завернулась в полотенце, посмотрела на себя в зеркало. Вид странный, губы припухли, глаза огромные, в них блеск. По телу все еще идут отголоски яркого удовольствия. Стыдно вспомнить и признаться самой себе, но мне понравилось.

Оказывается, я любительница жесткого секса, это было бы смешно, если бы не было так грустно, и если бы Горн не был мужем моей матери. На эту тему можно размышлять сколько угодно, но не хочу, даже лучшей подруге, можно сказать, единственному и родному человеку, не рассказала о своей связи с Дмитрием.

Вышла из ванной, испуганно замерла на месте, в кресле вальяжно сидел Антон, листая книгу.

— Какого хрена ты здесь делаешь? Или тебе мало было того фингала под глазом? Пошел вон из моей комнаты, а желательно из моего дома.

— Твоего здесь практически ничего нет, а скоро так совсем ничего не останется, и пойдешь ты, Виталина, на трассу продавать тело за небольшие деньги.

— Ты болен, Антоша? Или еще вдобавок глухой? Я сказала, вон пошел!

Некровный родственник начинает напрягать, у него это хорошо получается — одним лишь видом выводить меня на эмоции. То вопросы задает, выказывает показное сочувствие, то вот с такой ухмылкой пытается задеть. У него это получается, сука.

— А то что? Закричишь? Позовешь на помощь? Ты ведь уже не девочка, дядя постарался, успел, так сказать, сорвать вишенку.

Внутри все холодеет, сжимаю полотенце на груди сильнее, до боли в суставах. Какое этому уроду вообще дело до моей личной жизни? Или он решил, что теперь, после дяди, можно воспользоваться и самому мною, а дядя на это благословил?

— Я клянусь, Антоша, рано или поздно тебе кто-то отрежет яйца вместе с членом и засунет все… нет, не жопу, как ты наверняка любишь, а в глотку… и заставит проглотить.

Антон на мгновенье теряет самообладание, бросает книгу на тумбу, я вздрагиваю от грохота. Подходит, не двигаюсь с места, я таких гондонов бояться не должна и не буду.

— Как интересно все в этом доме происходит, все друг друга трахают, и никто ничего не замечает. А если мать твоя узнает, как шикарно ее дочурка проводит время с ее же мужем?

— Чего ты хочешь? — Я задаю правильный вопрос, отпираться и оправдываться — это значит признать то, что происходит, а я сама еще не осознала масштаб своего греха и катастрофы.

— Какая догадливая и сообразительная, ты меня удивляешь, Виталина. Нужно завещание твоего отца, я уверен, оно у тебя или ты знаешь, где оно лежит. Принеси его мне.

Поворот неожиданный.

Завещание?

Значит, ни у кого его нет или есть, но не то, какое нужно? Отец Павла, Сергей Викторович, говорил, что мать только с моего согласия — как, видимо, и я с ее — может распоряжаться своей долей в компании и кому-либо ее передавать, дарить, продавать.

Кажется, Горн именно с этим расчетом и привез меня в дом отца, чтобы как-то втереться в доверие, убедить продать за копейки акции. Мать уже согласна на все ради него, заглядывает в рот, как под гипнозом, слушается, как собачонка. А в скором времени и я начну так себя вести, к этому все идет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Твоя просьба согласована с Горном? Или это самодеятельность и отсебятина?

— Да что ты знаешь, сука, вообще?

Не думала, что столь простой вопрос вызовет у Антона эмоциональный всплеск, даже сделала шаг назад, меня продолжало трясти от ненависти к нему и его дяде.

— Объясни, я слушаю!

— Это все из-за твоего отца, из-за суки Туманова! Это он убил моих родителей, они сгорели заживо в машине, а дядя успел выбраться. Это твой отец заказал их, а перед этим кинул моего отца, отобрав у него компанию, которую он основал. Потому что это мой отец нашел золото и основал там прииск, а Туманов, гнида, все присвоил себе!

Столько ненависти в свой адрес я не чувствовала давно. Антошу разрывало на части, губы тряслись, он побледнел еще больше, на лбу выступила испарина, вены на шее напряглись, а кулаки сжались. Наверное, в таком приступе гнева можно и убить.

— Ненавижу и презираю вас всех, тебя, мать твою, шлюху конченую, все, что с вами связано!

Пришлось сделать еще и еще шаг назад, Антон наступал, казалось, еще немного, скажи я хоть слово, и он просто вцепится мне в горло и задушит. Разум понимал, что надо молчать, не провоцировать. Но когда я слушала его?

— Так убей себя, выпрыгни из окна или вскройся, чего ты живешь с этим?

— Я лучше, сука, вас всех поубиваю!

Уперлась в комод, правой рукой наткнулась на статуэтку, это была балерина, отец подарил давно еще, я забрала ее из академии, как знала, что не вернусь.

Взмах, удар. Антон не ожидал, был не готов к такому.

На виске кровь, в глазах парня ужас и боль. Сжимаю статуэтку в руке, в голове шум, адреналин зашкаливает. Когда я успела стать такой жестокой и начала ненавидеть людей?

— Тварь… Какая же ты, сука, тварь! — Антон трогает голову, видит на пальцах кровь, звереет еще больше.

Не представляю, что бы было со мной, не загляни в комнату Вальтер:

— Что здесь происходит?

— Уйди, я сам с ней разберусь! Пошел вон, я сказал!

Нет, зря он так с Вальтером, даже я поняла, что зря.

— Антон, я прошу вас выйти из комнаты девушки, — сказал тот уверенным стальным тоном.

— Я сказал, сам уйди, мне нужно с ней разобраться, эта сука чуть не убила меня!

— С вашего позволения, Виталина Робертовна.

Можно было и не спрашивать разрешения, чтобы избавить меня от этого дерьма.

Но Антошку легко взяли за шиворот и вытолкали за дверь. Я, конечно, предполагала, что у меня есть враги, но не до такой степени. А если Антон и правда зайдет ко мне ночью с молотком и ударит по голове, а потом мать?

Но странная просьба дать ему завещание, о котором я не знаю, удивила. А откровение о гибели родителей Антона шокировало.

Но это были еще не все скандалы этого дня.

— Дмитрий, что происходит? Ты думаешь, я не вижу, как ты на нее смотришь? Между вами что-то было? Можешь не отвечать, я уверена, что было. Ты трахаешь ее, трахаешь мою дочь в моем собственном доме?

Мать кричит так, что слышно на лестнице, можно даже не прислушиваться. Я остановилась, вцепилась в перила. Слушаю истерику и наблюдаю за тем, как Федор с Мариной разбирают елку.

Психоделическая рождественская ель из дома уходит, а сумасшествие остается. Это даже не шутка. Это горькая правда.

Мать не дура, она догадывается. Интересно, будь я чьей-то женой, я бы догадалась, что муж мне изменяет? Не знаю, не могу представить себя в этой роли. Но то, что между мной и отчимом что-то происходит, я отрицать не буду. И это не просто отношения отчима и падчерицы.

Я призналась уже самой себе, что этот мужчина имеет надо мной безграничную власть. Я не я рядом с ним. Что это, как не притяжение, страсть, влечение? Наверняка нечто больное, что будет отравлять мне жизнь вечно, пока я не избавлюсь от него.

Но в том-то и проблема, что я не хочу этого делать. Мне некуда идти и нечем пока заняться. Я сама в прострации, балет для меня закрыт, даже не хочу возвращаться в академию.

Надо попросить Ксюху, чтобы собрала оставшиеся вещи и выслала их. Как соберусь с мыслями, съезжу сама и заберу документы.

— Почему ты мне не отвечаешь? Я для тебя как пустое место всегда была и останусь. Дмитрий, посмотри на меня! Все, что я делаю, я делаю ради нас, ради нашего будущего, и клиника…

— Закрой рот. Закрой уже свой рот. Я тебе сколько раз говорил про клинику? Не смей даже думать, этого никогда не будет!

Федор с Мариной подняли головы вверх, но тут же их опустили, делая вид, что ничего не слышали. Слышно было всем.