Повелитель корней (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 25

Новый бросок специальных пуль.

Туда же — в голову колонны.

И новая волна воя.

— Лучники! Три залпа! Бей! — рявкнул Берослав, увидев, что сирийские наемники уже готовы включится, заняв позиции и построившись.

Секунд через пять в германцев на броде улетела первая порция стрел. А потом и вторая с третьей. Натворившие дел среди неприятеля, натурально охваченного паникой.

И гёты побежали.

Потери вроде бы и небольшие — едва ли пару процентов выбили. А все одно — поплыли. Отчего даже Берослав удивился. Он-то думал, что придется драться куда серьезнее.

А тут…

В конце концов, можно ли требовать больше от вчерашних общинников, идущих, по слухам, на самого верховного жреца бога войны? А конунги разболтали. Не сумели сдержать язык за зубами. Да, попробовали высмеять. Однако общинники услышали то, что хотели, ну и отреагировали соответствующе…

— Распорядись готовить завтрак, — вяло зевнув, произнес Берослав и пошел с «мостика» вниз.

— А как же гёты? — удивился Маркус.

— Они несколько часов эту толпу будут приводить в чувства. А то и до вечера. Нам что, голодными ждать, пока они разродятся?

С этими словами князь вернулся в свою палатку.

И нервно выдохнул.

Играть невозмутимого человека было сложно. ОЧЕНЬ. У самого и уши горели, и сердце бешено колотилось. А выглядеть требовалось так, словно тебя больше тревожит прыщик на жопе, чем неприятель.

Лег.

И попробовал успокоиться.

Вдесятеро большая армия — это аргумент. Тем более что Гатас со своим отрядом конницы ушел в степь по приказу князя. С тем, чтобы имелась возможность удара в тыл. Мало ли эти германцы прорвутся и возьмут лагерь в осаду? Но кто знает, как этот роксолан себя поведет? Веры ему не было от слова совсем. Не заслужил пока…

Полежать князю не дали. Не прошло и пяти минут, как постучавшись, вошел его отец — Путята.

— Решил доспать?

— А что еще делать? — несколько вяло переспросил Берослав, старательно играя равнодушие.

— Корабли готовы.

— Только сейчас? — удивился князь.

— Да. К сожалению, быстрее не получается.

Берослав встал с лежанки и тихо покачал головой:

— Долго.

— Очень долго. Понимаю. Но быстрее никак.

— Сколько времени с тревоги прошло?

— Немало. Больше склянки.

— Может ребятам спать на кораблях?

— Там же очень тесно. В них ведь людей вон сколько набилось. Всем лечь негде разом.

Берослав медленно прошелся по палатке.

Молча.

Ситуация ему не нравилась. Корабли стояли слишком уязвимыми. Но тут — у укрепленного лагеря имелся хоть какой-то шанс. Впрочем, ауксилию, как экипажи он не трогал и не привлекал к тренировкам и работам по укреплению лагеря. Просто в силу того, что они не были отданы под его подчинение, оставаясь сами по себе. Более того — отец по римским законам ему мог приказывать, что создавало тонкие и острые моменты. Отчего князь и не обострял, дабы не плодить ненужные юридические курьезы…

— Если германцы ночью перейдут брод и нападут на корабли… — нарушил тишину отец.

— То, что? Много они разом не проведут? Речная гладь хорошо просматривается.

— А брод, что ниже по течению?

Сын нахмурился.

— Они ведь могут перейти там и ночью обойти лагерь со стороны степи, не привлекая внимание.

— Эти люди — смертники. Ты же понимаешь, что их потом убьют.

— Я — понимаю. И их конунги понимают. Но эти корабли…

— Я отлично понимаю, что значат эти корабли! — несколько грубо перебил отца Берослав. — Ладно. Пойдем на месте посмотрим. Может быть, что-то придумаем…

* * *

Марк Аврелий стоял с совершенно потерянным видом и смотрел куда-то в пустоту. Так-то на тело собственного сына, но расфокусированный взгляд заставлял усомниться в том, что он там что-то видит.

Коммод…

Он родился 31 августа 161 года. То есть, даже до 10 лет недотянул, пусть и совсем немного. Впрочем, для своих юных лет он выглядел удивительно большим. В чем-то даже гипертрофированно. Так глянешь — и подумаешь, что уже взрослый — вон какой здоровый вымахал.

Поначалу Марк Аврелий считал это благословением богов и не мог нарадоваться. Но потом стало ясно — специфика сына скорее насмешка, так как Коммод хромал умом настолько явно, что это было видно уже в самом малом возрасте.

Нет… он разговаривал и вел себя вполне нормально. Но… очень уж примитивным был. Ничем интеллектуальным не интересовался и не признавал ничего, кроме игрищ с гладиаторами да прочих силовых забав. И мать ему уже с самых малых ногтей все это позволяло…

Раздались тихие шаги.

Император даже не обернулся. Он прекрасно знал, кто к нему подошел. Знал ее уже лет десять и даже порой вожделел, держа, впрочем, дистанцию.

— Мой сын умер, — глухим голосом произнес Марк Аврелий не оборачиваясь.

— Твой?

— Оставь! Не нужно этих дурных сплетен. Хотя бы из уважения к моему горю.

— Приведите его, — достаточно громко скомандовал женщина.

И несколько преторианцев потащили кого-то от двери.

Крайне недовольный, он повернулся и поглядел в сторону этой возни.

Этим «кем-то» оказался хорошо знакомый ему гладиатор. Один из любимчиков супруги, с которой она предавалась утехам. Впрочем, в империи почти все влиятельные люди держали рабов и рабынь для удовольствия. Чтобы не блудить. Ведь рабы — собственность, и секс с ними не считался изменой. Разумеется, блюдя здравый смысл и не плодя… хм… левое потомство.

— И зачем все это? Я же просил. — с болью в голосе спросил Император.

— Выслушай его, — произнесла жрица Исиды.

Марк Аврелия с тоской взглянул на нее.

Красивая.

Сочная.

От нее буквально пахло страстью и властью. Но он ее побаивался. Как из-за своей слабости, так и ее силы. За этой жрицей стояло СТОЛЬКО женщин, что… попробуй ее обидь. Потеряешь все лояльное окружение вмиг. Так что… иному бы он давно сказал проваливать или того хуже, а ее… лишь устало спросил:

— Ну и зачем?

— Выслушай его.

Император поморщился и нехотя махнул рукой, дескать, давай, веди уже его.

Гладиатора сразу этого подтащили ближе и жестко осадили на колени. Он заскрипел зубами, а потом… заговорил. Прежде всего о том, что настоящий отец Коммода — он. И что они с Фаустиной…

— И как же вы это делали? — глухо и безжизненно спросил Марк Аврелий.

— Она принимала травы, чтобы не понести от тебя. И рожала от меня.

— Зачем?

— Не знаю. Мне казалось, что она тебя ненавидит.

— То есть, ты хочешь сказать, что все мои дети от тебя? — несколько удивленно переспросил император.

— С того умершего малыша перед Аурелией до Марка Вера. Потом она выбрала себе любовника помоложе.

— А до того?

— Не знаю.

— И зачем ты мне это рассказываешь?

— Она, — кивнул он в сторону верховной жрицы, — обещала мне быструю смерть за признание, а им жизнь.

— Взамен чего? Чем она тебе грозила?

— Тебе лучше не знать, — словно кошка промурлыкала верховная жрица Исиды. — Поверь, мы умеем наказывать так, что любой сочтет смерть избавлением.

— Ты могла запугать его. — серьезно произнес Марк Аврелий.

— Пускай поклянется своей душой на оружие. Он кельт, но этот обычай чтит. И просил его после смерти сжечь.

Марк Аврелий подошел ближе.

Достал спату одного из преторианцев и поднес к лицу этого гладиатора.

— Клянись.

— Клянусь своей душой перед богами… — начал он развернутую клятву. Явно подготовленную заранее. После чего чуть вытянулся вперед и поцеловал поле клинка.

Император же отшатнулся назад, услышав и увидев это действо. Еще сильнее обескураженный, чем раньше.

— Тварь… — тихо процедил он. — Какая же она тварь. А я верил ей. Считал, что эти слухи распускают завистники и враги.