Аргумент весомей пули (СИ) - Корнев Павел Николаевич - Страница 28

Смахнув с лица пот, я крикнул:

— Огнич! Тащи мой ранец! Живо!

Пока возился со следующим пластуном, уже и фургонщик обернулся. Я выдернул из раненого магическую пакость и впечатал багряную дымку в зачарованное ядро. Порчу втянуло внутрь, остатки энергии стекли по изукрашенному сложной вязью символов шару и развеялись россыпью тусклых искр.

Порядок!

Ну и пошло-поехало. Урядник Седмень организовал процесс исцеления, будто имел опыт работы на мануфактуре. Его подчинённые выискивали и доставляли мне поражённых порчей стрельцов. Я, где помогая себе скальпелем, а где и обходясь без порезов, вырывал из тел магическую дрянь и запирал её в зачарованное ядро. После Червень затворял кровь, Дарьян заживлял язвы, а присоединившиеся к нам тайнознатцы из других подразделений занимались восстановлением поражённых глаз. Дальше служивых увозили и уносили к мёртвых дел мастерам, которые большей частью обладали патентами врачей, а то и степенью магистра медицины.

Изредка доносились выстрелы, но переродившихся было не слишком много — в лагере Мёртвой пехоты хватало тайнознатцев, и магическая атака к серьёзным потерям не привела. В основном лагере дела тоже были далеки от катастрофы, магистр Гудимир даже готовился выдвигаться в расположение туземного полка. Туда же прискакавший на взмыленном коне поручик пластунов приказал отправляться и мне.

— Нас самым краешком зацепило, а у них сущая скотобойня! — заявил он и предупредил: — Седмень, выстави охранение и будь готов отступить по первому сигналу. Если златогорцы попрут в наступление, то могут и прорваться. Я к капитану, буду позже.

Он поскакал прочь, а я забрал у Червеня его фляжку и, полив на руки ромом, принялся оттирать от засохшей крови пальцы. Занятие глупее ещё поискать. Ничего покуда не кончилось. Ничего.

12−9

Я был жив и ехал, а не сбивал ноги, поспешая за повозками.

Это было хорошо. Но это и только это. Разве что ещё кое-какую надежду на лучшее внушали две картечницы и приданная нам в усиление полурота пластунов, а вот всё остальное было паршивей некуда.

Чем ближе мы приближались к расположению туземного полка, тем явственнее смердело порчей, и тем сильнее кружилась у меня голова. Пролившаяся с неба пакость впиталась в землю, трава местами почернела, листва скукожилась и начала опадать. Изредка на обочинах попадались изуродованные тела, а ещё навстречу тянулись пострадавшие от кровавого дождя стрельцы из числа тех, кто был способен передвигаться самостоятельно. Ими предстояло заниматься оставленным в главном лагере ученикам школы Багряных брызг, а мы безостановочно катили дальше.

Заминка случилась лишь на подъезде к позициям туземного полка. Нет, не остановили караульные — как таковых их там и не было вовсе, — просто нагнал вестовой от капитана. Одну из повозок с находившимися там тайнознатцами и десятком пластунов отрядили помогать магистру Гудимиру, ну а мне выпало возглавить вторую бригаду целителей.

Был я рад оказанному доверию? Да чёрта с два! Лишь страх угодить под трибунал удерживал от того, чтобы развернуться и рвануть прочь.

В расположении туземного полка властвовала смерть. Но не белая, тихая и спокойная, а кровавая, крикливая и зловонная. Когда б не практика у магистра Первоцвета, точно бы все потроха себе выблевал. Остальным приходилось не лучше.

В отличие от первой повозки мы вглубь позиций заезжать не стали. Быть может, и стоило бы, но Хомут проявил похвальное благоразумие и почти сразу велел сворачивать к попавшейся на глаза конюшне, выстроенной чуть наособицу от шатров и палаток.

— Им надо — вот пусть сюда раненых и тащат! — зло процедил он, сплюнул и жестом велел следовать за нами возницам трёх телег, на которых предполагалось вывозить в главный лагерь исцелённых от порчи людей.

Повозку с картечницей мы загнали во двор, после чего вывели из конюшни переживших кровавый ливень лошадей, разломали перегородки ближних ко входу стойл и расположились под крышей достаточно просторного строения.

Большую часть подчинённых Хомут привлёк к сбору поражённых порчей стрельцов, благо с собой мы привезли несколько носилок, снабжённых ремнями для фиксации раненых, но и ворота без охраны не оставил, здраво рассудив, что если позволить аборигенам бесконтрольно набиться во двор, то непременно случится давка, а то и настоящая бойня. Порча — мерзкая штука, гниющий заживо человек пойдёт на что угодно, лишь бы только поскорее исцелиться.

В мою, если так можно выразиться, бригаду вошла полудюжина тайнознатцев, а именно: Дарьян, Огнич, Червень, бритый наголо колдун из другого десятка и парочка мастеров мёртвых дел, один из которых имел склонность к белому аспекту, а другой к телесному.

Фургонщика направили командовать бойцами, таскавшими в конюшню раненых и уносившими к телегам исцелённых, а бритого наголо тайнознатца поставили проверять наших будущих пациентов на предмет перерождения. Дальше в дело вступал Дарьян: книжник либо усыплял уложенных на топчан стрельцов, либо лишал их подвижности приказом «ниц!» в случаях, когда магическая дрянь успевала вгрызться не только в плоть человека, но и в его дух. С этими бедолагами возни было вдвое больше обычного — если лечение простейших случаев ограничивалось сцеживанием крови, а избавление от порчи второй степени сложности требовало лишь известного рода сноровки, то здесь приходилось не только извлекать зловредные чары, но и устранять нанесённые ими повреждения плоти и духа.

Я в этом был полнейшим профаном, поэтому даже не пытался ничего изобразить, запечатывал ошмётки зловредных чар в ядро, которое постепенно нагревалось и покрывалось алыми разводами, и сразу отступал от топчана, предоставляя пациента заботам старших товарищей. Духолов ампутировал конечности, Червень затворял кровь, колдун с телесным аспектом залечивал те раны, которые могли привести к немедленной гибели пациентов. Мастера мёртвых дел брались пользовать лишь наиболее пострадавших от порчи стрельцов, в основе своей служивые всё же были не столь плохи — некоторые даже поднимались с топчана и ковыляли на выход самостоятельно.

Но пусть мы и работали подобно механизму первоклассных часов, раненые прибывали куда быстрее, нежели я успевал их исцелять. К тому же чем дальше, тем паршивей себя ощущал. Левый глаз слезился, скулу с той стороны ломило, о руке, которой извлекал из тел порчу, и говорить не приходилось: пальцы дрожали, а ладонь горела огнём. Ещё и шею вновь охватила удавка ожога — тянул в себя с натугой и воздух, и небесную силу.

С духом дела тоже обстояли далеко не лучшим образом. Мало-помалу эманации порчи проникали в него и отравляли, спасала меня лишь доставшаяся по наследству сопротивляемость энергии красного аспекта, но с каждым исцелённым становилось всё хуже и хуже. А стоило только закончить с одним пациентом, и пластуны немедленно укладывали на топчан следующего.

Тащат, тащат и тащат!

В первую очередь в конюшню заносили выходцев из Поднебесья — младших командиров и артиллеристов. Бившихся в судорогах сразу волокли ко мне, а впавших в забытьё или одурманенных лошадиными дозами успокоительного складывали вдоль одной из стен. К противоположной оттаскивали мертвецов. Таких тоже хватало: одни умирали ещё до того, как до них успевала дойти очередь, другим я попросту ничем не мог помочь, а кто-то оказывался слишком слаб, чтобы перенести встречу с духоловом, орудовавшим ампутационным ножом и хирургической ножовкой, а когда и собственным костяным клинком. Выволакивали из конюшни лишь живых, а вот бездыханных тел прибавлялось и прибавлялось. Отрезанных конечностей — тоже.

Меня это нервировало. И как оказалось, не одного только меня.

— Конокрад! — гаркнул Червень. — Избавь нас от мертвечины! Немедленно!

— Сейчас! — крикнул Огнич и скомандовал пластунам: — Запускайте ходячих, а сами выносите покойников!

— Надо было на улице расположиться! — отозвался от ворот бритый наголо тайнознатец.