Изгнанница. Искра Императора (СИ) - Лита Ксения - Страница 60

Ну что я могу сказать… из моей спальни Натаниэль выходил с очень достоверным лицом. Подозреваю, что мое было не лучше, поэтому когда стражники вошли, я резко отвернулась к окну.

Зато получилось очень правдоподобно.

Натаниэль

Когда он впервые всерьез задумался о том, что Альви — не Альви? Наверное, после того выверта с термами. Она была другой, эта женщина, которая сводила его с ума, но до той ночи, заснуть в которую он так и не смог, Натаниэль всерьез не рассматривал мысль, что перед ним больше не его жена. Не та, которую он знал точно.

Причин было множество: в ней жила его искра, искра позвала его, чтобы он спас ее и ребенка тогда в горах, дракон чувствовал искренность ее отторжения и недоверия. Будь он обычным человеком, возможно, его можно было бы обмануть, но зверь внутри всегда улавливал даже самые тонкие оттенки эмоций, поэтому он ни на секунду не усомнился, что все, что между ними происходит — не искусная игра, провокация рованцев и тому подобные вещи, а настоящее. Живое. Искреннее.

С самого начала в мыслях было множество версий, почему Альви могла так кардинально измениться, но он никогда не думал про иномирянку. То есть именно о том, что эта женщина — из другого мира. Родилась в нем. И очутилась на месте его жены, которая… умерла. Что Натаниэль почувствовал, когда она это произнесла?

«Альви умерла здесь. В то же самое время».

Горечь. Разочарование — в себе. Нет, он никогда не любил эту девушку, он знал это с самого начала, а сейчас и подавно. Но не смог ее защитить. Был к ней настолько равнодушен, что позволил своим врагам разрушить то, что клялся защищать и беречь. Церемония и брачные клятвы — ерунда, но эта девушка всегда была беззащитной. Хрупкой, как цветок, сломать который может один-единственный порыв ветра, и его равнодушие стало причиной тому, что он допустил ее смерть.

Можно было упиваться собственным чувством вины, а можно — действовать. Натаниэль выбрал второе, а горечь и скорбь оставил на потом. Сначала нужно было раскрыть заговор, который оказался гораздо глубже, чем он рассчитывал. Гораздо серьезнее.

И, возможно, затрагивал тех, о ком он раньше не мог даже подумать.

— Как вы поняли, что ваша дочь — не ваша дочь? — холодно спросил император.

Супруги Сабар переглянулись:

— Мы уже рассказывали, мой император, — забормотал ноа Сабар. — Анаста заметила странности, но ничего нам не говорила, думала поначалу, что это все из-за потери ребенка… а после, когда стало понятно, что наша милая доченька не смогла бы вытворять все то, что она здесь вытворяет, поделилась своими подозрениями. Мы сразу поспешили к вам, не могли допустить, чтобы вы оставались в неведении, да и опасности. Кто знал, чем все это могло закончиться…

Его жена сидела рядом, прямая, как палка, перепуганная. Ее страх дракон тоже чуял, равно как и заискивание мужа. Нет, эти двое точно не были в курсе, они, скорее, были теми самыми инструментами, которые в умелых руках могли превратиться в слабенькое оружие. Но в их словах Натаниэль тоже уловил важную информацию: «Вытворять все то, что она здесь вытворяет».

Вряд ли так можно было сказать о создании курорта или о достижениях Альви, нет, скорее всего, им докладывали обо всем. Им, или… их дочери. Оставляя Анасту в столице вместе с Барви, Натаниэль рассчитывал выяснить, что между этими двумя происходит, но это оказалось нереально. Анаста продолжала болеть, Барви продолжал ее регулярно посещать, но никогда не задерживался дольше положенного. Зато сейчас у него появилась возможность видеть их лицом к лицу. Каждый день, и то, что император видел сейчас, ему совершенно не нравилось.

Раньше он обращал внимание на свою любовницу и императорского целителя исключительно тогда, когда ему было нужно. Она для одного, он для другого, но теперь «случайно» оказываясь неподалеку, он улавливал ядовитые оттенки их чувств, которых совершенно не ощущал раньше. Анаста рядом с ним всегда была увлечена только им и готова на все, Барви во дворце был исключительно собран и холоден, как и положено целителю, но и здесь было все то же самое. Целитель прибыл вместе с ними, якобы чтобы не допустить трагедии по дороге в Лавуаль: слишком слаба была Анаста. Когда Натаниэль расспрашивал Барви о ее самочувствии, он не ощущал ни толики кислого страха или зависти в его эмоциях. А когда Барви его не видел, считал, что императора нет поблизости, в нем просто гнездились эти чувства. Что же касается бывшей любовницы…

— Я бы ни за что не стала упоминать наши отношения, — произнесла она во время беседы. — Но мое здоровье… вы приказали оставаться при дворе, и Барви использовал все методы, но мне ничего не помогало. А я еще так молода! Я не хочу умирать!

Страх в ней присутствовал, но он был допустим. Анаста и впрямь выглядела так, словно была при смерти. Беседа с ней проходила в отведенной ей комнате, рядом находилась ее мать, и император вдруг подумал о том, что раньше Анаста никогда не прикрывалась родственниками. Наоборот, всегда стремилась остаться с ним наедине.

— Я распоряжусь, чтобы тебя осмотрел доктор Вайт, — сухо произнес Натаниэль, — возможно, в Лавуале найдутся не только термы, но и другие чудодейственные средства.

Анаста округлила глаза:

— Что? Доктор Вайт?

— Это местный целитель, доченька, — зашептала ее мать.

— Но я… Барви же императорский целитель! Он… вы хотите доверить мое и без того угасающее здоровье какому-то местному лекаришке⁈

Под его взглядом Анаста осеклась и хватанула ртом воздух.

— Я доверил своего наследника этому человеку, — холодно произнес Натаниэль, в упор глядя на нее. — И ни разу не пожалел. Или тебе есть, что скрывать?

Мамаша Сабар ахнула и в целом выглядела так, будто вот-вот лишится чувств. Анаста же, в довесок к серости, еще и побелела.

— Нет… я не это хотела сказать… я… конечно…

— После его осмотра поговорим вновь, — произнес Натаниэль и вышел.

Его дракон улавливал ее эмоции, но как-то слабо. Будто их заглушал внутренний шум: такое случалось, когда друг от друга закрывались драконы. Анаста драконом не была, но она могла использовать что-то — артефакт или зелье. Как и Барви.

Его Натаниэль оставил напоследок и пригласил к себе в кабинет.

— У меня к вам очень деликатное дело, Барви, — произнес он, — и мне неприятно об этом говорить. Но придется. В свете открывшихся обстоятельств я не могу быть ни в чем уверенным.

— О чем вы говорите? — осторожно уточнил лекарь.

— О своей лже-супруге, разумеется. Как я могу быть уверен в том, что в ее теле растет мой наследник? Возможно, план заговорщиков изначально был таков, чтобы управлять мной через него. Ведь этот драконенок может быть от кого угодно, учитывая, что произошло с моей супругой.

— И вы хотите, чтобы я его проверил, — понимающе закивал тот. — Понимаю, но если ваш дракон не признал подмены, я уж точно не смогу…

— Нет, — холодно отозвался император, — вы не поняли. Мой дракон не чувствует этого ребенка.

— Совсем? — заморгал Барви.

— Совсем. И, с наибольшей вероятностью, это происходит как раз потому, что ребенок не мой.

— Так… тогда что же вы от меня хотите, мой император?

— Я хочу, чтобы вы создали зелье, которое поможет мне от него избавиться.

Барви не изменился в лице. В первый момент. А потом изобразил растерянность:

— Я… хорошо. Хорошо, я попробую. Но это может убить эту женщину… драконенок силен, он будет цепляться за жизнь, средство должно быть очень сильным.

— Ее все равно ждет казнь, — отрезал Натаниэль, — месяцем раньше, месяцем позже. Для всех это будет выкидыш. Вы меня поняли, Барви?

Тот кивнул, и Натаниэль с трудом удержался, чтобы не размазать его по полу прямо сейчас. Схватить за его шею и возить лицом по камню, пока не сотрется кожа, пока тот не начнет выть и умолять о пощаде.

Так они принимали решение о том, жить или умереть его ребенку? И Альви? Он с трудом удержал лицо и себя в кресле, но, когда Барви вышел, подлокотники с хрустом надломились. Полоснувшие кожу острые края и запах собственной крови отрезвили.