Сад для вороны (СИ) - Вран Карина - Страница 19

Доченька члена попечительского совета к этому моменту взбодрилась. И с умным видом сообщила, что такие вот ванночки делают в СПА. Указательный пальчик высунулся из розового желе, когда она нас просвещала. Видимо, для пущей убедительности.

А я с непреходящей ясностью осознала: сегодняшняя выходка клубничной кисы — не последняя. Эта так легко не сдастся. Что ж, тем интереснее.

Мамочка, когда встречала меня из садика, была особенно воодушевленная. Радуется она мне всегда, это константа. А сегодня еще что-то ее будоражило. Правда, заметить это «что-то» могли лишь те, кто хорошо знал Лин Мэйхуа. Я уже навострилась.

И верно: когда мы зашли домой, мамочка поспешила к телевизору.

— Включу заранее, — улыбнулась она. — Режиссер Ян звонил. Сказал, что на семь вечера он с оператором Бу созвали журналистов. Будет пресс-конференция. Очень этого жду. Жаль, что твой папа еще не вернется с работы.

— Мы ему всё-всё расскажем, — вскинула я два сжатых кулачка. — По ролям.

Ну наконец-то! Разродились эти два сапога, которые пара, причем идеальная, но только в профессиональном плане. Уж не знаю, кому (кроме той смазливой идиотины) они мозоль оттоптали. Боюсь, список может быть длинным. Но по живительному пенделю давно пора раздать всем причастным. Больше недели прошло с выпуска РН про «тирана и девочку, которую хвалят».

Все дела, даже чтение наизусть с выражением стихотворения Ли Бо (он же Бай), отошли на задний план. Теперь мы обе ждали пресс-конференцию. И, похоже, не только мы. Потому как вещание из зала отеля телевизионщики начали раньше запланированного, когда только-только начался заполняться зал.

Мама пояснила, что в крупных отелях обычно специально обустраивают залы для крупных мероприятий такого рода. А отель (что-то там… Бэйцзин — я прослушала, волновалась же) для встречи с журналистами Ян и Бу выбрали немаленький. И небедненький — это ясно по помещению.

Помнится, в рамках пиар-акций: что для дорамы с моим участием, что для последующих «Дел», было взято просто большое помещение с рядами стульев. У дальней от входа стены стояли два или три сдвинутых в ряд стола. На них микрофоны, за ними — актеры.

Это помещение явно выбирал щегол. Потому как мне на миг показалось, что я попала в будущее — оно же мое прошлое. Не знала, что уже строят что-то подобное, причем не в качестве декораций к фантастическим фильмам.

Архитектор, кажется, переосмыслил идею круглого стола — на много столов, расходящихся кольцами. Или колец Сатурна, у меня почему-то такая родилась ассоциация. Прозрачный потолок, геометрические узоры на стенах… Впечатлял зал, нечего сказать.

Но главным для меня был вовсе не дизайн. Я сжала кулачки, когда из задних дверей вышли один за другим бывшие сотрудники Лотос-Фильм. Помощник Лю — на площадке «Дела о фарфоровой кукле» он был верной тенью режиссера. Чу, бледная даже не как моль, а как полотно. И как полотно на промозглом ветру дрожащая.

Дядя Бу — впервые я его в костюме увидала. Правда, без галстука, и с расстегнутыми верхними пуговицами. Ян Хоу — замыкающий. Щегол — он и «хотэ́ле» щегол.

Перед каждым на столе (кроме микрофонов) бутылка воды. Ненавязчиво повернутая логотипом вперед. Ага, вы всё правильно поняли — Воды Куньлунь.

Представление и вводные вопросы опущу. Там ничего интересного, и ощущение со стороны такое, будто на журналистов что-то давит. Совесть? Ой, как сомнительно! Я скорее поверю в версию мамочки. На подобных мероприятиях есть одна негласная традиция: все приглашенные журналисты получают по скромному конвертику. Красному, само собой.

И это не в честь Нового года, и даже не подкуп. Это — общепринятая практика. А мамочка откуда знает? Я спросила: вроде же нейтральный вопрос, был шанс, что ответит.

— Ай, все знают, — напрягла уголки губ Мэйхуа. — Давай тихонько смотреть. А то пропустим важное.

Пока там одна дамочка донимала Яна Хоу расспросами типа: «Почему вы так долго отмалчивались?» — но более-менее в рамках приличий.

— Мы ждали подтверждения, — взял ответ на себя помощник Лю. — А так же: будут ли предприняты еще какие-либо действия, чтобы очернить режиссера Яна.

— Успешно? — с ехидцей спросила дама.

Лю пожал плечами, мол: я всё сказал, что хотел.

— Господин Бу Сунлинь, — вскинул руку совсем молодой папарацци. — А почему вы сегодня здесь? В ваш адрес обвинений не звучало. Вы пришли выгораживать коллегу?

— Тут кухня хорошая, — оператор даже голову от спинки кресла не оторвал. — Ян угощает, так отчего не пойти? А вот экраны на такой зал — смех один.

Дядя Бу вообще-то говорит в конце: «кусяобудэ[1]», что есть очередной чэнъюй. Смех сквозь слезы, или — хочешь смейся, хочешь плачь. Это больше не о смехе, а о затруднительном положении, в которое поставлен оператор Бу из-за негодных экранов.

Я эту фразочку очень легко запомнила из-за «кусяо» в начале. Забавное.

— Экраны? — начал озираться молодой человек. — Вы планируете что-то показывать? Пожалуйста, расскажите!

Схожими вопросами начинают сыпать и другие приглашенные. Почуяли наживку — а та пахнет кровью и сенсацией — акулы пера (и объектива).

— Прежде, чем включить запись, я намерен заявить официально, — придвинулся к микрофону Ян Хоу. — Все положенные за нарушение соглашения о неразглашении штрафы будут оплачены мною. За всех участников сегодняшней пресс-конференции.

— О каких суммах речь?

— Что-то разоблачительное?

— Действительно ли падала в воду Мэй-Мэй? Вы это покажете? Прокомментируете?

Пока акулы бросаются на еще не раскрытую информацию, как на шмат мяса, мамочка с серьезным лицом поворачивается ко мне.

— Доченька, на самом деле режиссер предупредил меня еще вчера, — у мамы виноватое лицо. — И спросил разрешения на эти действия. Запись с твоим падением была удалена. Продюсер Пэй тщательно проследил за этим. Но оператор Бу сумел сохранить другую запись. Но используют публично они только часть материала. Ту, что принесет меньший вред участникам. Это — условие соглашения с семьей Лин.

Как раз в это время щегол устает от галдежа и поднимает руку.

— Госпожа Чу, как личный помощник Ли Мэйли, пострадала от несправедливых обвинений, — Ян поворачивается к дрожащей бледной моли. — Здесь она присутствует сегодня по собственному желанию. Предоставим ей слово.

Он ободряюще кивнул Чу. Не особо помогло. Ян взял со стола бутылку, открутил крышку. Подал помощнице, а та, видимо от шока, приняла.

— Я… — бедолага сделала глоток воды. — Это… — еще глоток. — Дело в том… — третий глоток, и вот он оказывается чудодейственным. — Случай на съемочной площадке, когда юная актриса оказалась на грани смерти, действительно произошел. По моей вине. Простите.

Крики, вспышки… и склоненная голова Чу Суцзу.

И моя отвисшая челюсть. Возмущение не успело прорваться в словах — только потому, что простая хризантема подняла голову. Такой смелой я ее не видела никогда.

— Эта недостойная не уследила за подопечной, — говорит, не обращая внимания на слепящие вспышки помощница. — Меня не было рядом, когда ее столкнули в пруд.

Шум поднимается запредельный, я не представляю, как она вообще может глядеть прямо. Очень хочется поддержать эту смелую бледную… девушку. И нанять ее поскорее, взять под свое пока что совсем маленькое крыло.

— Тишину! — требовательный рык Яна Хоу. — Храбрость госпожи Чу достойна уважения. За попытку отстоять честное имя актрисы госпожу Чу уволили. Киностудия Лотос-Фильм и прежде удивляла своими решениями. Но увольнять людей за правду — уже за гранью.

— Б… — едва не срывается с моих губ на русском слово, что кончается на «ять». — Будэ, — исправляю в последний миг.

«Не позволено», «нельзя» — в переводе. Вторая часть того чэнъюя про смех. Мэйхуа косится подозрительно, хотя я успела прикусить язык до провала. Я так громко подумала?