Хозяйка старой пасеки (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 4

А пожалуй, и хорошо, что у меня сейчас нет сил вести себя прилично. После такого демонстративного пренебрежения вся эта дворянская чопорность и девичья скромность — просто насмешка.

— Да, жаль, что воспитание не входит в должностные обязанности исправника, — заметила я негромко.

По лицу Стрельцова пробежала тень: похоже, и его выдержка не бесконечна. Я добавила громче, в упор глядя на его кузину:

— Вам не хватает острых ощущений, графиня? Что ж, если вы настаиваете, сейчас помашу топором, зловеще хохоча, после чего вон в ту лохань для помоев прольется кровь.

— О! — Алые губки Вареньки смешно округлились, глаза стали большими-большими. — Вы мне угрожаете?

— Ну что вы! Исключительно исполняю долг порядочной хозяйки: гости не должны скучать.

Стрельцов закашлялся в кулак. Варенька захлопала ресницами. Может быть, она бы и сообразила, что ответить, но экономка влезла первой.

— Глашка, что ты несешь, полоумная! — зашипела она.

Я проигнорировала вредную тетку. Изобразила тяжелый вздох.

— Впрочем, к большому моему сожалению, мне придется разочаровать вас дважды. Во-первых, я никого не убивала. Родственники, конечно, бывают совершенно невыносимы, но стоит ли руки марать? Во-вторых, топор по-прежнему находится во лбу моей покойной тетушки. А ее тело — там же, где его обнаружили утром, как и полагается до прибытия властей.

— Что ж, проводите меня к телу, — вмешался исправник.

Я посмотрела на свои руки, на ведро с грязной водой.

— Если вы не торопитесь, то подождите немного, пожалуйста. Если же дело не терпит… — Я мотнула подбородком в сторону экономки. — Проводите его сиятельство к месту преступления.

Не знаю, правильно ли я поименовала исправника. Сам он и бровью не повел — но поди пойми, потому ли, что я не ошиблась, или как человек вежливый не стал замечать моей ошибки. Экономка поджала губы — опять же, то ли потому, что я не так титуловала представителя власти, то ли недовольна, что я осмелилась ей приказывать.

— Труп лежит там не первый час, и, думаю, не случится ничего серьезного, если он пролежит еще пару минут, — пожал плечами граф.

Бросил выразительный взгляд на сестру, которая только что не приплясывала от нетерпения.

— Спасибо. Присядьте. — Я указала на лавку: других мест, чтобы присесть, на этой кухне не было. — Вы, графиня, тоже. И вы, пожалуйста, — обратилась я к мужчине с белоснежными висками, до сих пор молча стоявшему в коридоре.

— Мы были представлены, Глафира Андреевна, — поклонился тот. — Иван Михайлович.

— Иван Михайлович любезно согласился обследовать тело, чтобы не посылать в город за уездным доктором, — сказал Стрельцов.

— Замечательно, — кивнула я.

Правду говоря, ничего замечательного в происходящем я не видела. Я моментально выдам себя, если и дальше не буду узнавать людей, с которыми была знакома Глафира. Попасть в дурдом и в наше время удовольствие небольшое, а в это — и думать не хочется.

Впрочем, нет: просто замечательно, что эксперт приехал относительно быстро. Не знаю, сколько отсюда до города, но что-то подсказывало мне: до конца дня бы точно не обернулись.

— Подождите, пожалуйста, я сейчас.

Я подхватила поломойное ведро. Тяжеленное, зараза: пропитавшееся водой дерево весило едва ли не больше, чем содержимое. И все же нечего ему посреди кухни торчать: по закону подлости непременно кто-нибудь споткнется, не опрокинет, так расплещет.

— Позвольте мне. — Не успела я опомниться, как исправник выхватил ведро из моих рук. — Незачем барышне таскать тяжести.

— Спасибо, — не стала возражать я.

Не удержавшись — как, оказывается, сложно быть молодой! — добавила:

— Однако мне не впервой.

— Я это заметил.

Его голос прозвучал неожиданно сухо. Интересно, что успел напеть про «меня» приказчик по дороге. Пока я размышляла, как бы поаккуратнее об этом расспросить, исправник распахнул дверь.

Раздался визг. Что-то пегое слетело с лестницы, возмущенно гавкнув, заскулило. Стрельцов проглотил ругательство.

Тощий грязный пес попятился, одновременно умудряясь и рычать и скулить.

Исправник аккуратно опустил ведро на крыльцо.

— Прогнать его?

Я замешкалась. Посмотрела на пса. Пес смотрел на меня. Без ошейника, шерсть свалялась клочьями. Вряд ли это здешний дворовый — кем надо быть, чтобы довести животное до такого состояния? Бродячий.

— Не трогайте его, если он сам не полезет, — попросила я исправника. Вздохнула.

Похоже, я собираюсь совершить жуткую глупость.

Я не питала иллюзий: большинство уличных дворняг — не милые лапушки, невинно выброшенные злыми хозяевами, а, по сути, дикие животные, рожденные и выросшие на улице, воспринимающие людей как источник еды… или опасности. И этот, если уж не сумел ни к кому прибиться в деревне, наверняка такой же.

Но было что-то в выражении морды пса…

Ох, да что я себе вру. В этом новом мире только глухонемой дворник отнесся ко мне по-человечески. Все утро я старательно глушила потрясение работой, но сейчас ощущение одиночества и страх скрутили так, что я едва не разревелась прямо на крылечке. Может, хоть пес станет мне если не другом, то хотя бы отдушиной?

Я медленно присела, очень осторожно протянула к нему раскрытую руку.

— Дурить не будешь?

Пес наклонил лобастую голову набок, внимательно глядя на меня. Я не стала отводить взгляд.

— Хочешь — оставайся. У меня только каша на воде, но голод не тетка, верно? Если останешься, принесу. А потом сделаем все как положено. Отмоем тебя, вычешем, блох выведем…

Интересно а чем в этом мире выводят блох: ветеринарок-то нет! Или вообще этим не утруждаются?

— Не хочешь — обижать не буду. Просто уйдешь. Если, конечно, сам обижать меня не станешь.

Я прекрасно понимала, что собака — не человек и воспринимает не смысл, но тон моих слов. И что, возможно, я создаю себе дополнительные проблемы. Но все же спросила:

— Ну так что скажешь?

Пес робко вильнул хвостом и ткнулся лбом мне в ладонь. Я потрепала его по голове, по висячим ушам. Он лизнул мое запястье.

Я улыбнулась.

— Значит, будем уживаться. Сейчас я тебя покормлю чем бог послал, а с мытьем и прочим, извини, попозже: люди ждут.

Я обернулась к исправнику, ожидая увидеть брезгливую гримасу, но тот только поинтересовался с непроницаемым лицом:

— Куда вылить?

Оказывается, все это время он держал ведро.

— Простите. Вон под ту черемуху, если вам не трудно.

Вряд ли дереву повредит немного грязи с пола, а мыло я не использовала. В шкафах и ящиках нашелся только один кусок — серый и вонючий, но все же это было хоть какое-то мыло, и я пока отложила его для посуды и рук. Оттирая доски, обошлась уксусом, которого было несколько бутылок, и ножом.

— Поздновато цветет черемуха в этом году, — светским тоном заметил Стрельцов. Ведро он держал так, будто оно ничего не весило. — Я уже надеялся, что заморозков не будет.

Я повела плечами: ветер пробрался под накинутую шаль. Заморозки. Вот почему Глаша топила печку. Что ж, у меня будет время до лета решить, что делать с отоплением. Или, возможно, перебраться в другую комнату.

Если оно будет, то время.

Я прогнала эту мысль: вот когда арестуют, тогда и стану волноваться. Нечего раньше времени панику разводить.

— Вы уверены, что этот пес не бешеный? — спросил исправник. — На первых стадиях болезни они ластятся к людям.

Интересно, вакцину здесь уже придумали?

— Сейчас вынесу ему есть и пить и проверю, — ответила я с деланой небрежностью, хотя внутри что-то екнуло. Пес, будто понимая, что говорят о нем, ткнулся лбом в мое бедро. Я погладила его.

— Пойдемте в дом, — сказал исправник. — Не хватало вам простыть.

— Да, спасибо.

Кухня окутала меня теплом, но едва я расслабилась, как напряглась снова. Над доктором, сидящим на лавке, нависал управляющий, что-то говоря. Заметив меня, тут же замолчал, выпрямился. Интересно, что же он там нашептывал? Впрочем, можно догадаться.