Хозяйка старой пасеки (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 12

Не зная, сколько яйца пролежали на кухне, я решила их перебрать, по очереди опуская в воду. Как обычно и бывает, когда их приносят из курятника каждый день, складывая в одно место, все оказались разной свежести. Те, что утонули, я сложила в чугунок и поставила в печь запекаться — так не придется обнаружить тухлое уже во время чистки. Часть качалась у поверхности, выставив острый кончик, — эти я отложила, чтобы разбивать по одному в отдельную миску. А те, что легли на бок и всплыли целиком, сразу отправились в помойное ведро.

Соды в доме, чтобы добавить в тесто, не нашлось, но был винный камень, ее заменивший. Замесив тесто на воде, я оставила его немного выстояться и вышла во двор.

Полкан приветствовал меня так, будто не видел как минимум неделю, хвост крутился не хуже пропеллера. Отбежал в сторону, гавкнул, снова подбежал, когда я пошла по двору, исследуя его.

Где же тут огород?

Усадьба явно знавала лучшие времена. Двухэтажный дом с портиком в шесть колонн и треугольным фронтоном. Я могла представить, как он выглядел когда-то: белизна колонн контрастирует с песочного цвета стенами и зеленой крышей. Но сейчас сквозь облупившуюся краску крыши проступала ржавчина, колонны посерели, на бурых стенах из-под отвалившейся штукатурки проглядывали кирпичи. Хотя по крайней мере кирпичи еще держались. По обе стороны главного здания притулились флигели — судя по размерам, раньше там жили гости или слуги. Сейчас доски крест-накрест заколачивали окна и двери, а в щелях крыльца пробивалась крапива, пока нежная, молодая. Хозяйственные постройки прямоугольником обступали просторный двор. Конюшня. Каретный сарай, в просторной пустоте которого сиротливо жались друг к другу карета и открытая повозка. Почти пустой амбар. Как бы узнать, много ли у меня теперь земель и засеяны ли они или в таком же запустении, как и дом? Рядом с амбаром обнаружился барак с нарами внутри — должно быть, людская или помещения для работников. Дальше едва возвышался над землей холм погреба. И тот самый сарай-мастерская, где Герасим брал доски для будки.

Огород нашелся позади хозяйственных построек. Точнее, то, что от него осталось. Укроп-самосевка пробивался тут и там без всякого порядка, крепкие глянцевые листья хрена торчали где вздумается, тонкие перья лука и озимого чеснока выстроились неровными рядами. Пара грядок с молодым щавелем радовала глаз сочной зеленью. На нескольких свежевскопанных грядках уже появились всходы, но пока слишком тонкие, чтобы опознать растения. В дальнем углу кусты смородины и крыжовника сплелись в непролазные заросли. Да, не разбежаться.

Я набрала в корзину укропа и лука, прихватила мокрицы и крапивы. Лук порублю в яйца как есть, остальную зелень немного припущу и тоже смешаю с вареными яйцами, вот и начинка.

Оглядела лужок, разлегшийся сразу за грядками. Кое-где оставались пятна прошлогодней травы, и свежая была еще совсем невысока, но местами уже желтели головки редких пока одуванчиков. Похоже, луг тоже считался частью усадьбы, потому что в десятке метров от огорода обнаружилась баня, которой явно пользовались. Зато в кузницу, стоявшую поодаль, давно никто не заходил, но оценить, все ли на месте, я не могла, поскольку ничего не понимала в кузнечном деле.

Я хотела уже возвращаться, но Полкан гавкнул и понесся прямо через луг в сторону деревьев, отгораживающих его. Оглянулся на полпути, снова гавкнул, мол, чего стоишь, пойдем посмотрим. Идти было не так далеко, метров пятьдесят от силы, и я не удержалась от любопытства.

За первым рядом деревьев открылся старый парк. Когда-то, наверное, великолепный, с прудом и белоснежной беседкой-ротондой на островке, к которому вел подвесной мост. Но сейчас дорожки заросли, беседка потемнела и облупилась, а ступить на мост я бы поостереглась даже в нынешнем худосочном теле.

Как же богатое когда-то имение дошло до такого состояния? Конечно, поддерживать дом, и парк, и конюшню, наверняка стоило денег, и немалых. Или хозяева замахнулись на роскошь, которая на самом деле была им не по карману?

В пруду плеснула рыба, хотя время вечернего клева наступит еще не скоро. Из ветвей спикировал зимородок: трудно было не узнать его ярко-голубую спинку и оранжевую грудку. Зависнув на миг над водой, он взмыл, держа в клюве бьющуюся рыбешку, и опять исчез среди веток. Я проводила его взглядом. Встряхнулась.

— Спасибо за экскурсию, — сказала я Полкану.

Тот гавкнул и снова куда-то побежал.

— Не сегодня, мальчик. Надо поесть приготовить. И еще ступенька, будь она неладна.

Словно поняв мои слова, пес развернулся к дому. Я за ним.

Сковородок нашлось множество, даже было из чего выбрать. Я привыкла печь не меньше чем на трех, а лучше четыре: знай наливай да переворачивай. Но в печи получилось еще быстрее — блины пропекались сразу с двух сторон. Вскоре на столе стояла тарелка с ароматной золотисто-коричневой стопкой. Я завернула начинку в половину блинов и вернула на край печи, чтобы оставались теплыми, но не пересыхали.

Возясь с блинами, я думала о ступеньке. Дождаться возвращения Герасима и поручить ему или заняться самой? Вспомнила, как исправник, торопясь вниз, чуть не слетел с лестницы. Самой. Мало мне трупа и вывихнутой ноги гостьи, не хватало, чтобы себе сломали что-нибудь помощницы или, того хуже, местная святая, за которой поехал Стрельцов.

Наверняка в этом доме где-то были и складной метр, и сантиметровая лента — или то, что их заменяло в этом мире. Но перерывать весь дом не было времени, так что я решила обойтись пеньковой веревкой, моток которой попался мне на кухне. Подходящая доска нашлась в сарае-мастерской, так что мне оставалось только отпилить ее и, взгромоздив ее на плечо, занести в дом. Отодрав прогнившую доску, я вооружилась молотком и начала приколачивать свежую ступеньку на место. Но не успела забить и первый гвоздь, как за спиной раздалось изумленное:

— Глафира Андреевна, что вы делаете?

Я едва не проглотила гвозди. Кое-как удержала ругательство.

За спиной обнаружился Стрельцов, да не один, а с двумя дамами. Когда только подобрались так незаметно? Положим, копыт и шагов я не услышала за треском дерева и стуком молотка. Хорошо, Полкан не залаял, потому что он только сегодня стал моим и еще не научился отличать своих от чужих. Но все равно — под удивленным и насмешливым взглядом исправника я почувствовала себя девочкой, застуканной за рисованием на обоях маминой помадой.

Я тут же разозлилась на себя от этой мысли. В конце концов, чего неправильного в том, чтобы приводить в порядок собственный дом? Я всегда сама справлялась и с развешиванием полок, и со сбором мебели. Но Стрельцов смотрел на меня так, будто я уже пару раз уронила молоток на ногу или проткнула палец гвоздем.

— Дайте сюда, еще ушибетесь, — сказал он, вынимая у меня из руки молоток.

Я задохнулась от возмущения. А он, будто не замечая этого, продолжал:

— Для этого существуют работники.

— И где мне прикажете взять их? — Я наконец обрела дар речи. Поднялась; уперев руки в бока, шагнула к исправнику.

— У вас есть Герасим.

— Я послала его в деревню — найти женщин, которые подготовят тело. Прикажете ждать, пока он вернется, чтобы в его отсутствие еще кто-нибудь сломал ногу на этой дурацкой ступеньке, превратив дом в помесь склепа и больницы? Отдайте молоток, я прекрасно знаю, как с ним обращаться!

Или здесь сейчас появится еще один труп с дырой в черепушке.

Из-за спины исправника раздался смех. Стрельцов отступил, и я наконец смогла разглядеть тех, кто с ним приехал.

Красивая молодая женщина в накидке-пыльнике на первый взгляд казалась ровесницей нынешней Глаши. Но живые умные глаза могли бы накинуть ей еще лет десять, а улыбка, которую она, впрочем, старательно прятала, — скостить их обратно.

Хохотала же дама, пристроившаяся за ней.

Пожалуй, лучшее слово, подходившее этой даме, было «чрезмерно». Такое же устаревшее, как у меня, платье стягивало чрезмерно широкую талию. Чрезмерно пышный бюст выпирал вперед носом ледокола, грозя разорвать чрезмерно узкий лиф. И смех ее был, пожалуй, чрезмерно громким — но почему-то именно этот заливистый хохот пробудил во мне что-то вроде симпатии к этой чрезмерной даме.