Сосед будет сверху (СИ) - Левина Ксюша - Страница 36

Нет, я влюблялась раньше. Не так сильно, но было дело. Тогда все казалось милым и классным, но я точно не испытывала таких эмоций. Я всегда смотрела свысока и дарила себя как самый ценный приз, позволяя глазеть тому самому, избранному. И определенно не летела к нему с выпученными глазами а-ля Офелия.

Дантес, как ни странно, уже ждет меня внизу и протягивает руку, когда до него остается еще метров пять. Я же замираю, любуясь им, и тогда он срывается с места, ловит меня за талию и кружит над землей, а я смеюсь. И это как будто сцена из фильма — обалденно-романтичного, тошнотно-ванильного. Но я таю, снова таю, и готова дышать Дантесом, трогать его, обнимать.

— Куда едем? — спрашиваю я, наконец почувствовав ногами асфальт.

— Сейчас ты узнаешь тайну.

— Какую?

— Кто же я на самом деле.

Дантес мне хитро улыбается, играет бровями, а я хлопаю в ладоши. Ну наконец-то!

— Если ты занимаешься какой-то скучной хренью, лучше сразу придумай что-то крутое, — выдаю я ему на эмоциях.

— Заметано, — звучит мне в ответ, и мы садимся в машину, выезжаем с парковки, а я припоминаю всю чушь, которую он мне раньше нес.

Бармен, автомеханик, автор эротических романов, продавец мопедов… Ах, да, примусы он еще починяет! И еще было что-то про водителя трамвая и домушника.

— Для начала история, — начинает Дантес, когда мы выруливаем на центральную улицу. — Когда мне было двадцать лет, со мной случилось несколько не самых приятных вещей. Во-первых, меня погнали взашей с бюджетного места за прогулы. Я тогда бредил одной идеей, начал пахать на двух-трех работах и немного увлекся. Во-вторых, заболел мой любимый дед, и все свободное время, которое у меня оставалось, я торчал с ним: книги там ему читал, футбол с ним смотрел. В общем, создавал атмосферу любящей семьи. — Он усмехается, а я сижу, затаив дыхание. — Ну и, в-третьих, дед все-таки помер.

Дантес замолкает, машина как раз тормозит на светофоре, а тишина становится слишком уж гнетущей.

— Я его сильно любил. Да и он меня тоже, — спокойно вещает Саша, а я пальцы себе выкручиваю, чтобы не дотронуться до него. Я ведь не могу начать жалеть его посреди рассказа. И не умею. Да и мои блеклые слова ему вряд ли помогут. — Дед оставил мне квартиру в наследство и сказал перед смертью, типа, это мой шанс выбраться. Ну, и он оказался прав.

Дантес делает паузу и переключает коробку передач. Думает о чем-то, трет лоб и только после продолжает.

— Я могу до конца жизни благодарить его, если честно, и ни хрена не отблагодарю. Жаль, что он всего этого не увидел, но… В общем, я всегда ко всему относился легко — к деньгам, к людям, к быту. Никто не делал на меня ставки. Отец все повторял, что горе семье, где единственный сын и такой оболтус.

Я злюсь на этого грозного человека, даже не зная его, но как же мы, оказывается, похожи с Дантесом во всем этом. Вспомнив своего деда, я кусаю губу — боюсь представить, что будет со мной, если с ним что-то случится.

— Отец после смерти деда настаивал, чтобы я переписал квартиру на него. Мол, так будет спокойнее и безопаснее для всех, а жить там я могу спокойно и сколько влезет, — Дантес усмехается. — Я не переписал. И продал ее, как только это стало возможным. Был жуткий скандал. Просто жутчайший. Отец мне даже леща прописал увесистого. — Я молчу, молчу, из последних сил молчу. — Он все кричал, что я предал память деда, что тот полжизни на эту хату пахал, а я вот так... Ну, словом, меня выгнали из дома и порвали со мной всякие отношения.

Я с трудом держусь, чтобы не начать нести околесицу со словами сожаления. Дантес не нуждается в моей жалости и ни в чьей, наверное. Да и о чем сожалеть, если он живет в пентхаусе и ездит на модной тачке? Значит, по итогу он все сделал правильно.

— Я закрыл долги отца, не сказав ему. С его зарплатой на заводе он бы вечно ходил в долгах, маму жалко было. Ну и конечно я должен был — так я считал и считаю, так меня воспитывали. Еще я выплатил кредит на лечение деда и оплатил себе учебу в универе. Дед всегда хотел, чтобы у меня была вышка и я не кончил на заводе, как он и отец. А остальные деньги...

Дантес замолкает и паркуется перед офисным зданием, на первом этаже которого горит вывеска «Двери в дом». Выше, кстати, висит такая же, но помельче — «Двери в дом. Офис продаж».

— Я подрабатывал установщиком межкомнатных дверей. Как сейчас помню — пятьсот рублей чистыми за одну дверь. Мы с моим корешем иногда брали заказы на большие квартиры в какой-нибудь новостройке и уходили в ночь. Утром шли спать, а у каждого на кармане по пятере — чистый кайф. Я был отличным работником, да и мой кореш тоже. Начальник — добрый дядька, но на него кучу проблем свалилось, и он выставил контору на продажу. За лям — копейки, на самом деле. Девятьсот пятьдесят тысяч. А у меня они были.

— И ты… купил фирму? Так ты и правда домушник? — хохочу я.

— Да. Я купил убыточный бизнес, построенный на коленке, — ухмыляется он. — Набрал молодых парней-работяг: своих же одногруппников и просто знакомых. А через два года «Двери в дом» уже сотрудничали не с частниками, а с застройщиками.

— Ты ставил двери в вашем доме? Вот почему ты вскрыл замки Робертовны?

— Ну вообще она не сменила стандартные личинки, а они были типовые, но не суть. Да, двери ставил я. Вернее, уже не я, а тот мой кореш, Славка. Я продал пятьдесят процентов «Дверей в дом» ему, и мы стали совладельцами на время. Но потом он выкупил и вторую половину.

— Так это не твой основной бизнес?

Дантес качает головой и выезжает с парковки. Мы едем дальше в уже знакомый район. К той самой мастерской, где чинили тачки. Он и там совладелец?

Но нет, машина проезжает мимо сервиса, не притормаживая, а останавливаемся мы лишь у кооперативных гаражей дальше по дороге.

— Еще когда «Двери» только начинались, я увлекся мопедами. — Он указывает на три красных гаражных двери среди сотен черных и коричневых. — Вот это был мой первый собственный бизнес. Типа, «с нуля». Я закупал японские мопеды из Владивостока, сам чинил их, красил и продавал. По итогу ни копейки не заработал, набил шишек и понял, что это дурацкое баловство.

— И что там теперь?

— Да в аренду сдаю гаражи, — легко отвечает Дантес, пожимая плечами. — Потерял тысяч двести, наверное, да и хер с ними. Зато какой опыт! Тогда я и понял, что все намного сложнее. Ну, что бизнес с уже отлаженным хоть как механизмом — каким были двери — это не то же самое, что начать все самому. Погнали дальше.

Он разворачивается, и через пару минут мы оказываемся возле той самой мастерской.

— Тоже твоя?

— Не-а. Именно тут я впервые понял, что такое инвестиции.

— Вот как, мистер Кристиан Грей?

— Сделаю вид, что не понял, о чем ты, — хохочет Дантес. — Друг мой, Андрей, грезил автомастерской. Он был рукастый черт, мы еще на мопедах с ним сошлись. Только не везло ему страшно. Не клеилось у него с работой после армии, с учебы поперли, еще и девчонка забеременела — рано стал отцом. Когда мы с ним познакомились, ему было уже за тридцадку, даже к сорока: двое детей, кредиты и мечта о собственном деле. А он прям старательный тип, все у него всегда чисто, болтик к болтику. Пахал в трех мастерских и на автомойке тачки полировал, концы с концами сводил. А иногда в гараже ковырялся — сам на себя какие-то мелкие дела делал.

Дантес так умело рассказывает, что мне не помешал бы попкорн.

— И вот я как-то сидел у него, смотрел как тот работает — ну виртуоз, правда! И спросил между словом, типа, сколько денег ему для счастья надо. А он мне — я посчитал, мол, два миллиона.

— И ты дал их ему?

— Я продал половину «Дверей» Славке и отдал деньги Андрею. Там было уже больше двух лямов. И Андрей сделал такой сервис, что весь город про него узнал: чисто, удобно, с душой и гарантией качества. Первое время все делал сам, потом пригнал каких-то умельцев. Окупался год, наверное, а мне пофиг было. На жизнь хватало, я его не торопил.