Сосед будет сверху (СИ) - Левина Ксюша - Страница 18

— Она не Ира. По-моему, — добавляет он, нахмурившись.

Этот козел даже не помнит имена тех, с кем спит!

— Боже! Просто молчи! — я закатываю глаза и снимаю полотенце, которое уже больно сдавливает голову.

— Саш, стой, — ловит меня на развороте каким-то проникновенным тоном, и я снова ведусь. Он сидит будто бы на низком старте кинуться ко мне, чего я до безумия боюсь. — Мы с Шуриком не видели вас утром. — А с каких это пор он выгуливает носорога в такую рань? — Бегать ты тоже не пошла. Я ждал тебя на парковке час. Охранник сказал, ты не выходила из квартиры…

— Охранник? — пытаюсь циклиться на деталях, чтобы не растечься лужицей перед ним. — Ты что, подкупил охранника, чтобы…

— А когда пришел, твоя мелкая подружка — Оливия или Артемида, как ее там — разрывалась лаем, и я подумал…

Что? О чем ты подумал?

Я дышу, заполняя легкие до отказа, скоро гипервентиляция начнется. Дантес встает и подходит ближе ко мне.

— О чем ты подумал?

Ты переживал?

Мне конец, если он признает это. Я сама наброшусь на него.

— Что у меня нет твоего номера телефона, — мягко улыбаясь уголками губ, выдает он.

Чистой воды мудак.

— Его нужно заслужить, — отбиваю я.

Контакт глаза в глаза. Его губы шевелятся, но он не произносит ни слова. Я разглядываю его лицо и пытаюсь понять, почему меня тянет к нему.

Говори честно — почему ты его хо-чешь!

У него глаза разные, левый меньше.

И кристально голубые зрачки, которые снятся тебе.

У него тонкая верхняя губа.

Которая знает свое дело.

У него даже борода нормально не растет!

Но ты бы все отдала, чтоб его щетина оставила красные пятна на внутренней стороне твоих бедер.

— Машину Робертовны я забрал, собак выгулял, — я вздрагиваю от вкрадчивого голоса. Кстати, голос — тут я даже при большом желании не докопаюсь до него. — Можешь сказать спасибо, но я приму любой способ оплаты.

— Тебе ничего не светит, кроме «спасибо», — вру я самой себе, а тот кивает, поджав губы.

— Если станет плохо, в следующий раз вызывай скорую.

Дантес говорит спокойно, но его невозмутимость обманчива. Истина в мелочах: я замечаю, как он резко хватает ноутбук, как размашисты шаги, уводящие его от меня, как напряжена спина, которую сразу хочется расслабить массажем и…

Да, блин, о чем я? Это гребаное помутнение, отрава, я двинулась рассудком! Я ненавижу соседа сверху, который трахает все, что движется.

И никак не трахнет тебя.

— Вот и иди! — кричу я ему вслед, пока тот обувается. — Тебя как раз заждались потасканные подружки, пропахшие рыбным соусом!

Чтобы не терять запал, я представляю, как он имеет вчерашнюю Иришку на том же столе, где чуть было не трахнул меня. От ревности — а это уже точно ревность — в глазах белеет. Мне реально становится плохо.

— Вообще не понимаю, зачем вожусь с тобой, — рычит мудак, затягивая шнурки так, что они вот-вот порвутся.

— Тик-так, поспеши, а то пропустишь минет на ужин. Лучше тебе точно ничего не приготовят.

— Тупая малолетка, у которой вместо мозгов зефир, — нашептывает под нос, собираясь хлопнуть дверью, а я ловлю ее на лету, чтобы выскочить следом.

— Ты даже мизинца моего не стоишь!

Кого ты пытаешься убедить — его или себя?

Я ловлю свое отражение в стеклянных панелях на стене — в одном белье, босиком, с мокрыми волосами. Кто за кем бежит?

— Сиськи бы отрастила сначала, — зло выплевывает мудак, когда створки лифта разъезжаются в стороны.

— Тебе нравятся мои сиськи! — ору я ему в ответ что есть сил. Как же прекрасно, что на этаже всего одна квартира. Моя. Иначе ролик про орущую пигалицу в трусах уже облетел бы весь интернет.

А Дантес застывает, сделав шаг вперед. Ровно посередине. Лифт не уедет, если он не подвинется.

Стук-стук-стук.

Это галлюцинации.

Шерк-шерк-шерк.

А вот это уже нет. С этим звуком его рвотно-белоснежные кеды цепляют ковровое покрытие между нами.

Бдыщь!

Так притягиваются тела, и сталкиваются молекулы.

— Ой! — это срывается с моих губ, когда Дантес затягивает меня в лифт и, подкинув вверх, усаживает голой задницей на поручень.

Он жмет кнопку «стоп», едва лифт начинает движение, и сминает ладонями мою грудь через ткань.

— Нравятся, — подтверждает, разговаривая явно не со мной, растирая большим пальцем чувствительные соски.

— А ты мне нет. — Тут не отрицаю, что больше похоже на писк, чем на достойный протест.

— Врешь, — с довольной рожей заключает Дантес.

— Но диктофон… — звучит мой последний довод.

Он мотает головой, облизывая яркие губы.

Уже плевать, что верхняя тоньше, да?

— Я, Александр Николаевич Дантес, — повторяет он проникновенным голосом, от которого по телу волнами растекается возбуждение и закипает кровь. — Пальцем не притронусь к Александре Сергеевне Пушкиной без ее прямого приказа, — глядя на мой рот, он с каждым словом сокращает и без того смешные миллиметры между нами и наизусть повторяет текст. — Без ее личной просьбы или…

Я вижу этот блеск в его глазах, тонкую морщинку на лбу и уже знаю, что произойдет в следующую секунду.

— Или ее страстного желания, — кончает он, и мои трусы съезжают по бедрам вниз.

Глава 11

Это восхитительно. Нет, правда.

Это очень быстро. Он вообще не тратит время на прелюдию, а мне и не надо. Ощущение, что прелюдия у нас уже была — там, в квартире, когда мы орали друг на друга. Потому что я возбуждена до предела. В целом, чтобы кончить, мне, наверное, много и не надо.

Дантес ровно три секунды смотрит мне в глаза — этого хватает, чтобы я потеряла терпение и рассудок. Его пальцы касаются моих половых губ — это очень скользко и буквально взрывоопасно.

Фантастика! Я никогда такого не испытывала. Я никого в своей жизни не желала так невозможно и до одурения сильно!

Он улыбается одним уголком нахальных губ, чуть запрокинув голову, смотрит на меня сквозь прикрытые веки, и я уже готова разорвать его на мелкие кусочки. На хрена эти паузы?

— Еще держишься? — Его губы подрагивают от нетерпения, скорее всего, как и мои.

Что мне, блин, делать? Признать слабость или держаться до конца?

Пока я схожу с ума, Дантес решает за меня.

— Да к черту твое мнение!

О да, малыш, вот этого я и ждала. Когда он успел ширинку расстегнуть?

Дантес сжимает мои бедра, тянет их на себя, и я чувствую измученной его же пальцами кожей твердый член, все еще спрятанный под тканью трусов.

Стон, который вырывается из моего горла, слышится мне как настоящий вопль, а Дантес хохочет. Шипит что-то, схватив меня за загривок у самой линии волос. А затем его рука скользит выше, и кожа на моей голове натягивается. Мы снова целуемся. Это слишком горячо и беспорядочно, я забываю о дыхании и контроле за собственным языком. И я точно не умела так целоваться раньше.

Это он.

Он снова прижимается ко мне, не сняв трусы, подонок! Все пульсирует, и я чувствую такую пустоту внутри, что хочется взвыть и грохнуть его.

Что. Мне. Делать? Подать письменное прошение на выдачу члена в количестве одна штука?

А-а!

Рука Дантеса опускается вниз. Да, пожалуйста, скажи, что ты готов-таки сделать это. Я не стану умолять, я просто сделаю все сама, если сейчас же не...

— Твою мать! — это рычу я.

Потому что все происходит охренительно быстро. Вот гладкая головка прижалась к моему входу, и вот она уже легко скользнула дальше, будто мы делали это сотни раз. Будто наши тела прекрасно знают, как соединяться друг с другом.

Я хватаюсь за его плечи в попытке прижаться еще крепче и снова слышу хриплый смех на ухо.

— Подожди, — говорит шепотом, — подожди...

Он берет мое лицо в ладони, и наши лбы сталкиваются. Мы смотрим друг другу в глаза, рты открыты, потому что оба отчаянно стонем. Дантес выходит и снова делает поступательное движение, а я чертовски сильно выгибаюсь.