Сосед будет сверху (СИ) - Левина Ксюша - Страница 15

— Алекс!

— О, уже Алекс? Не «эй», не Кончита? Вот, что похоть с людьми творит. Шурик, мое уважение, — я кланяюсь псу, игнорируя его хозяина, и несусь к двери с... а что я там схватила? О, рыбный соус!

Я двигаюсь на выход с рыбным соусом наперевес. Просто прекрасно. В случае чего это можно использовать как оружие массового поражения.

— Стой, я сказал!

— Надеюсь, твоя Иришка не будет против небольшой, — я даже спотыкаюсь на этом слове, вспомнив, какой погром оставила, — уборки. Ну и креветки в бульон уж поди закинет, не обломится.

Меня заносит, но я это уже не контролирую.

— Мы не договорили, — пытается еще сдерживаться Дантес, но я вижу, что он тоже на грани. Скоро дым из ушей пойдет. Или он перекусит мне горло.

— Что-то еще?

Мы оказываемся нос к носу прямо перед дверью, в которую трезвонят. Он молча тянется ко мне, пытается снова поцеловать, но я уворачиваюсь.

— Я не разрешала.

— Сука, — рычит под нос с таким ярким и колючим «с-с». — Как ты меня достала! Хочешь? Да проваливай!

Он больно хлопает меня по заднице, подталкивая на выход, а мне от его угрожающих интонаций хочется сжаться в комок и расплакаться. И уж точно никуда не уходить.

— Выноси мозг кому-нибудь другому, — говорит уже чуть спокойнее, но все равно раздувая ноздри, и распахивает дверь, на пороге которой стоит очередная…

— Ирочка, здрасьте! — улыбаюсь я Дантесовой проститутке сводящей скулы улыбкой. Надеюсь, она похожа на оскал.

— Я... Кто такая Ирина? — косится сучка, выпячивая дутые сиськи вперед.

— Заткнись и проходи, — четко и без сантиментов указывает девице Дантес.

— Да-да, мне уже пора, я закончила. Вы следующая, — я подмигиваю ей, доигрывая свою роль сквозь боль и почти-слезы.

Иришка округляет глаза и обнимает сумку в защитном жесте.

— Ты кто такая? — борзо шипит она.

Ох, от растерянности не остается и следа.

— Она уже уходит, — выставляет меня Дантес, обозвав так грубо.

Она-уже-уходит. Это звучит хуже шлюхи, с которой он ведет себя гораздо вежливее. И я не хочу думать о том, что сама напросилась. Он не имеет права!

Козлина.

Я огибаю девицу и почти лечу к лифту. Быстрее, дальше — только бы не видеть и не слышать его. Но когда захожу в кабинку, все-таки пересекаюсь с ним взглядом и поджимаю губы: красные шлюшьи когти миндалевидной формы, как у Круэллы, разминают этому мудаку область паха. Ну ладно, не паха, а живота, но там спуститься всего чуть и…

— Завтра в девять поедем забирать тачки, — произносит тот, а я не сразу понимаю, что мне.

Даже его шлюшка оборачивается с возмущенным лицом, мол, она еще здесь?

Да, я все еще здесь и способна на месть.

— Ой, да, простите, я совсем забыла! — вытягиваю руку с бутылочкой вперед. — Лови!

И прямо за мгновение до того как створки лифта съезжаются, я кидаю его подружке рыбный соус. Поймав, она невольно сжимает его, и тот брызгает в разные стороны. Раздается визг, и удовлетворение заполняет меня.

О, да! Это самая вонючая жижа на всей планете.

Мудак пытался меня отравить, — с такой мыслью я просыпаюсь следующим… а что вообще сейчас? Утро, день, ночь? С этими блэкаут-шторами фиг разберешь — темень кромешная.

Я дважды хлопаю в ладоши и, пока шторы разъезжаются в стороны, впуская в спальню яркий солнечный свет, зажмуриваюсь изо всех сил, чтобы мне не сожгло сетчатку. С громким шипением хватаюсь за голову, потому что виски пульсируют из-за пары хлопков. Во рту у меня так сухо, что язык больше похож на наждачку, а когда сглатываю, горло прорезает резкая боль.

С признаками отравления выходит неувязка, но меня сейчас волнует другое: почему, твою мать, так холодно? Теперь я понимаю, что проснулась не из-за жажды или чумной головы, а по одной простой причине — у Эльзы в ледяном замке и то гораздо теплее.

Стуча зубами, я с головой укрываюсь простыней и сворачиваюсь клубком, а затем, уперевшись ледяным носом в коленки, просто дрожу. Руки трясутся, как у алкогольвицы со стажем. Я не представляю, что может заставить меня выбраться из кровати, и в то же время понимаю, что замерзну насмерть, если не встану — Робертовна в конце лета найдет мой окоченевший труп. Хотя, может, она будет даже рада этой новости после того, как узнает, что я ударила ее машину, поставила под сомнение честь Офелии и наверняка, как всегда, забыла запереть дверь в оранжерею, на которую покушается псина. Я могла бы не прикасаться к этой чертовой двери, но это блин единственный способ устроить в квартире хоть какой-то сквозняк.

Быть или не быть? Спасаться от обморожения или сдаться в лапы ледяной смерти?

Прикинув, сколько метров от моей спальни до ванной комнаты, где лежит постиранная пижама, которая должна меня выручить, я обещаю себе досчитать до десяти и быстро туда бежать. Только слово «быстро» вызывает у меня отвращение еще до начала отсчета. Поэтому я считаю до десяти порядка десяти раз.

На одиннадцатый я все же скатываюсь на пол, доползаю до двери и, хныча, спешу на черепашьей скорости к заветной цели. Уже внутри снимаю с полотенцесушителя тепленькую кигуруми — такую с молнией между ног для походов в туалет и рисунком с розовыми единорогами — кутаюсь в нее, даже накидываю капюшон на голову.

Вот теперь можно жить. Наверное.

Облокотившись на раковину, я поднимаю глаза к зеркалу и поджимаю губы — конечно, я похожа на заспанную корову, но здесь ничего нового, для меня это нормальное явление. Пошатываюсь и, хоть убей, не понимаю, почему мне так плохо, я ведь выпила вчера совсем немного (если, конечно, в вине не было крысиного яда или соседской ядовитой слюны). А триппером можно заразиться через объятия с поцелуями и какие у него симптомы?

Умываю лицо теплой водой и приглаживаю влажными руками растрепавшиеся волосы. Почистив зубы, полощу рот мятным ополаскивателем и снова задумываюсь: интересно, а горло им можно прополоскать?

Философские размышления прерывают странные звуки из коридора. Я замираю, а затем, выключив воду, напрягаю слух. Как шпион, осторожно выглядываю из-за двери и вижу, что Офелия с яростью тираннозавра грызет пульт… точно!

Вспоминаю все, что было после возвращения от Дантеса сквозь туман в голове: как я завалилась в квартиру и не нашла Офелию — это точно было, а потом услышала ее рык из... оранжереи! Сердце пропускает удар: псина и правда засунула свой мокрый наглый нос в святыню.

Я помню, как накричала на дурочку, которая нажралась листьев какого-то особенно редкого цветка, стоящего на отдельном пьедестале, и закусила удобрениями. Помню, как она же принесла мне какой-то пульт и вложила в руку, будто дань за провинность. Помню, как я признала в пульте тот самый, которым пользовался Дантес, и принялась горячо благодарить собаку.

Я помню (вот черт!), как стала истерично тыкать кнопки и материть проектировщиков, и — о, чудо! — из решеток в стенах подуло холодом. Потом я, кажется, закрыла оранжерею, взяла Офелию, и мы с ней завалились спать в одной кровати, как лучшие подружки.

И вот теперь эта засранка уничтожает мой единственный шанс на выживание в леднике! Просто супер! Только я делаю шаг к ней, как псина тявкает на меня, хватает пластиковую штуковину в зубы и уматывает прочь.

Я уже собираюсь броситься следом, когда, к моему ужасу, слышу копошение в замке. Застываю, гипнотизируя дверь, перебираю в голове все возможные варианты, кто бы это мог быть, и не нахожу ни одного разумного: хозяйка в Милане — она присылала мне фоточки из очередной примерочной буквально перед тем, как я ушла к Дантесу; я одна и никого не жду, про копии ключей мне ничего неизвестно, но, думаю, Эмма Робертовна предупредила бы меня о чьих-то запланированных визитах.

Секунда, две, три, и я прихожу к единственному выводу: это могут быть только воры, бандиты и грабители — или кто угодно из них с, ясен пень, не лучшими намерениями.

Может, я успею хотя бы цепочку повесить? Я делаю шаг и снова отступаю обратно, потому что замок щелкает.