Газлайтер. Том 26 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич - Страница 1

На выходе нас встречает группа гвардейцев Семибоярщины. Они уже открыли остальные камеры, как я и приказал через мысленный канал. Оттуда, один за другим, начинают вываливаться другие твари — боломуты, зибаны и всё те же скорпионусы. Также поднятые мной заранее. Запах крови и агонии манит их, как огонь манит мотыльков.

Они мчатся к шестому контейнеру, туда, где сейчас вопит и отбивается Паскевич.

Гвардейцы выстроены по периметру, автоматы наизготовку, взгляды напряжённые. Молча, в полном офигевании, наблюдают за бойней внутри шестой камеры.

— Боевая готовность, — бросаю, проходя мимо.

Я подключаюсь к Ломтику, который уже прокрался внутрь контейнера. Картинка в голове отчетливая: Паскевич сражается с хрипами и бешеными рывками. Он уже успел нарастить ледяной доспех и сыплет ледяными техниками ранга Мастер — всё из арсенала княжича Паскевича, то есть тела, в котором теперь ютится Демон.

Но сам Демон, похоже, не добавляет ничего своего. Техники неплохие, да. Но всё-таки — это всего лишь Мастер. А своего набора для ближнего боя у Попутчика, выходит, и нет. Только некромантия и телепатия?

Кстати, один из боломутов еще сохранил в жвалах яд и делится им с Паскевичем через укус в щеке — сразу же голова княжича распухает как гелевый шар. А зибан откусывает ему левую руку. Но всё же княжич держится. Перемалывает туши одну за другой — в ход идут ледяные клинки. Его регенерация отлично работает, позволяя держаться на плаву. Наконец Паскевич вываливается наружу. Весь в крови, кожа разодрана, доспех рассеялся. Голова раздулась как воздушный шар. Левая рука отсутствует, вместо правого глаза — дыра. Живота почти не видно — одни рваные мышцы, явно кто-то пытался добраться до позвоночника.

Княжич шатается. Из глотки вырывается сиплый рык:

— Филинов! Твою мать, что это было⁈

Я делаю лицо, полное искреннего изумления. Даже руками развожу, театрально.

— Без понятия, Дима. Видимо, кто-то охотится на тебя. Как и на банкете. Некромант какой-то. Опять поднимает тварей — и они идут туда, где ты. Это ж, по всей видимости, личное. Вы в большой опасности, Дмитрий Степанович.

Он шипит, пытается заговорить — и срывается в кашель. А я стою рядом с Машей. Княжна спокойно держит меня за руку. Как будто мы просто вышли из магазина и мимо нас проехала скорая.

Я, конечно, мог бы попробовать закончить всё прямо сейчас. Добить раненого Демона, пока он ранен. Но при Маше — слишком рискованно. Телепортировать ее прочь? Тоже не вариант — засвечу лишнее. Здесь гвардия Семибоярщины. Да и сам Демон — мощнейший телепат. Если почувствует угрозу, может накрыть всех одним импульсом. Лучше его на сегодня отпустить.

— Дима, может, тебя домой отвезти? — предлагаю.

Паскевич поднимает раздутую как арбуз голову.

— Иди ты нахрен, Филинов… — хрипит он и бредет прочь из ангара.

Я улыбаюсь вслед. Ну топай, топай.

Ставка Семибоярщины, Междуречье

Семибоярщина вновь собралась на одной из своих проверенных баз в Междуречье. На местах сидели Трубецкой, Лыков, Шереметьев, Хлестаков и Годунов. Каждый — в дорожной шинели с нашивками гербов, каждый — с большой кружкой кофе. У многих кофе было с коньяком, а у кого-то и вовсе чистоган.

Не было лишь Воробьёва. Он выбыл из игры ещё до начала охоты на гулей — бесславно сдав всё своё оружие Филинову под каким-то идиотским предлогом, а затем просто исчез из радаров.

Мрачный, круглолицый Годунов озвучил то, что все и так знали:

— Господа, гулей физически осталось слишком мало. Нам уже никак не обойти Филинова. Ни одной орды нет больше. Фактически мы проиграли гонку.

Повисло тягучее молчание. Бояре вздыхали, чесали бороды, пили, кто-то негромко хрустнул костяшками пальцев. Терять земли никто не хотел, но гонка, задуманная как парад мускулов, обернулась финансовой катастрофой. Боеприпасы — дорогие, как мех ламии, — летели в гулей, не принося дивидендов. Люди отвлечены от производств, логистика встала, поля зарастают. Приходилось платить огромные деньги наёмникам. А гули даже тушами были бесполезны. Мясо — жилистое, почти без витаминов, не годится ни для развития Дара, ни для магических субстанций.

Особенно громко посапывал Шереметьев — он потерял не только доходы, но и шевелюру и сейчас блестел лысиной. А Мстиславские, ну, они и вовсе попали. Их юный дебил — младший сын — решил устроить покушение на Филинова прямо на Авиарии. Это было сродни публичному харакири. Мстиславским пришлось откупаться предприятиями.

Филинов же выжимал из гонки всё: заполучил оружие Воробьевых, отжал предприятия у Мстиславских, а теперь, по всем прогнозам, вот-вот получит и само Междуречье— свои древние родовые земли.

Трубецкой, худой и нервный, с глазами загнанной ласки, стиснул кулак:

— Да как он это делает, чёрт подери⁈ Это же просто мальчишка!

— Кто-нибудь слышал про голема-гиганта? — вдруг подал голос Лыков, не отрывая взгляда от полированной поверхности стола.

— Ты предлагаешь ещё раз дать Филинову повод стать героем⁈ — подскочил Трубецкой, скрипнув стулом. — Да о нём и так уже «Новостной лев» поёт дифирамбы каждое утро! Я скоро начну думать, что у них там секта. Репортажи Ольги Валерьевны — это уже не журналистика, это хвалебные оды.

— Хочешь сказать, княжна втюрилась в этого телепата? — едва слышно уточнил Лыков, будто бы сам удивившись тому, что сказал.

Годунов резко вскинулся, аж пот потёк по виску:

— Прекратите нести чушь о царской семье. Мы и так по уши в дерьме, а вы ещё хотите нарваться на царский гнев? Не наше дело — что у Ольги Валерьевны в голове. Не наше.

Он шумно отпил коньяк из кружки и с грохотом поставил её на стол.

— Лучше думайте, — продолжил Годунов уже тише, с нажимом. — Как выбираться из этой ямы, пока нас всех окончательно не закопали.

Шереметьев выглядел необычно. Лысый, без бровей, в мешковатом камуфляже, он напоминал не знатного боярина, а списанного прапорщика. Последствия недавнего инцидента с уисосиками, которых кто-то «доброжелательно» подбросывал ему даже в баню. И все равно отмытый и отбритый боярин попахивал.

Шереметьев недовольно покосился на остальных и процедил, мрачно и с нажимом:

— Итак, господа. Мы что в итоге, отдаём Филинову Междуречье? А потом ещё и идём в Антарктику воевать за него?

Рядом с ним, устало опираясь на подлокотник, сидел Хлестаков. Когда-то этот боярин был полным и румяным, с пышными усами. Теперь — кожа да кости, обтянутые серым костюмом, который висел на нём, как на вешалке. Всё из-за злополучных слабительных капель, которыми Ломтик заправил его напитки. С тех пор Хлестаков стал меньше говорить и больше страдать.

Он тяжело вздохнул и ответил:

— Похоже на то. Если уж нам всё равно придётся влезть в эту авантюру с Антарктикой, то, может, лучше сделать это сейчас. Чем раньше — тем дешевле. Потому что Междуречье, по сути, мы уже потеряли. Мы просто не хотим это признать. Гонка сожрала всё — и резервы, и репутацию. А если мы застрянем в Антарктике надолго, то от наших родов останется только надпись на мраморе.

В комнате повисла пауза. Каждый мысленно перебирал остатки активов, прикидывая, насколько долго они ещё смогут воевать без краха.

Годунов вздохнул:

— Что ж, если возражений нет, тогда я свяжусь с Филиновым.

Паскевич убыл. С грохотом опустился в свой чёрный лимузин, завалился внутрь, как мешок с мясом, и тяжело затряс своей вздутой головой. Дверца хлопнула, и машина уехала.

Я оборачиваюсь к гвардейцам склада «Звериный». Парни стоят по стойке смирно, явно не зная, как реагировать на произошедшее.

Киваю:

— Спасибо за службу. Передавайте привет своим господам-боярам.

Один из них, молодой, с неуверенной щетиной и глазами слегка смущённого хаски, виновато мотает головой: