Я не прощаюсь - Ган Хан - Страница 2

Смерть.

Она пронеслась мимо меня, как астероид – все думали, что он врежется в Землю, но учёные ошиблись подсчётами на пару градусов, и он непоколебимо продолжил свой полёт со скоростью света.

Гармонии с жизнью я не обрела, но нужно было двигаться дальше.

Я поняла, что за свои почти два месяца отшельничества я практически довела себя до истощения, многие мои мышцы атрофировались. Для того чтобы избавиться от спазмов, мигрени и болеутоляющих с высоким содержанием кофеина, мне нужно было регулярно питаться и двигаться. Но именно тогда началась знойная жара. Когда температура на улице впервые превысила температуру тела, я попробовала включить кондиционер, оставшийся в квартире от прошлого жильца, но безуспешно. На помощь кряхтящему кондиционеру в службе ремонта пообещали прийти лишь в конце месяца из-за навалившегося потока обращений, вызванного аномальной жарой. Покупка нового кондиционера откладывалась по тем же причинам.

В итоге я посчитала разумным избегать жары в каком-нибудь месте с кондиционером, но мне не хотелось отсиживаться в людных местах вроде кафе, банков или библиотек. В принципе, я могла лечь спиной на пол – это самое прохладное место в доме – почаще принимать душ, чтобы не получить солнечный удар и закупорить поры, а под вечер, когда температура хоть немного спадает, часов так в восемь, выходить поесть чук. В забегаловке был кондиционер, сидеть там было очень приятно. А за стеклянным окном, что словно в зимнее время запотевало от разницы во влажности и температуре, люди целыми волнами стремились домой, держа ручные вентиляторы у груди. Скоро и мне пора уже домой, шагать по вечно душным улицам тропических ночей.

В один из таких дней, возвращаясь из той забегаловки, я остановилась у перехода через дорогу, ожидая зелёный свет. В лицо мне дул горячий от раскалённого асфальта ветер. Тогда я и подумала, что мне следовало бы дописать то письмо, на конверте которого я маркером написала «Завещание» и с получателем которого я так и не определилась. Точнее, не дописать, а переписать заново – с чистого листа.

Это письмо завернуло меня в спираль размышлений:

Когда всё начало рушиться?

Где я ступила не туда?

Что стало переломным моментом?

Каждому по опыту известно: когда люди уходят, они достают самый острый нож, что у них есть, и пронзают самые уязвимые части, о которых они знают.

Я не хочу жить как человек, одной ногой шагающий в пропасть. Я не хочу жить как ты.

Поэтому я решила тебя бросить.

Я хочу жить полной жизнью.

Зимой 2012 года, когда я читала материалы для написания книги, мне начали сниться кошмары. Изначально они были полны насилия. Я убегаю в них от отряда военных воздушно-десантных войск, падаю после того, как меня по плечу ударяют дубиной. Лежащую меня избивают ногами, один из преследователей переворачивает меня, чтобы увидеть лицо – но я уже не помню, как он выглядел, запомнилась лишь только дрожь, накрывшая меня после того, как он со всей силы ударил меня ружьём в грудь.

Я не хотела, чтобы это как-то сказалось на моей семье – особенно на дочке – поэтому работала в мастерской в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Письмо за стены мастерской я не выносила, так что за этими пределами лежала моя беспечная повседневная жизнь. Это была маленькая комнатушка на втором этаже кирпичного дома, построенного в восьмидесятые, – за тридцать лет его ни разу не ремонтировали. Исцарапанную металлическую дверь я покрасила белой акварелью, потрескавшиеся от старости оконные рамы я покрыла шарфами, закрепив их кнопками. В дни, когда у меня не было лекций, я сидела там с девяти утра до пяти вечера, в остальные – с девяти до двенадцати, и разбирала материалы, вела записи.

По утрам и вечерам, как обычно, я готовила завтраки и ужины и ела с семьёй. Со своей дочкой, которая только начала посещать среднюю школу и со многим в жизни сталкивалась впервые, я пыталась говорить как можно чаще. Однако книга тенью пробиралась ко мне в мысли в любую свободную секунду, словно моё тело раздробилось – даже когда я ставила кипятить воду в кастрюле или когда я ждала, пока тофу покроется золотистым цветом с обеих сторон, жаря его на сковороде.

Дорога в мастерскую шла вдоль речки, но пройдя через тесно растущие деревья по склону вниз, можно было выйти на другую, более широкую, дорогу. Двигаясь по ней дальше примерно триста метров, можно было дойти до моста, под которым разложилась пустая площадка, где люди иногда катались на роликах. Мне, с моим беззащитным телом, эта дорога всегда казалась далёкой. Меня не покидала мысль, что на крышах зданий с противоположной стороны дороги снайперы целились в прохожих. Конечно же я понимала, что о таком даже думать было довольно абсурдно.

Весной 2013 года мне всё труднее становилось спать и дышать – в один день дочь даже как-то сказала мне, что я как-то не так дышу. Одной ночью я проснулась от испуга в первом часу и, оставив свои тщетные попытки снова уснуть, отправилась за водой в магазин. У дороги я бессмысленно ждала зелёного света – не было ни людей, ни машин – и смотрела на ярко освещённый круглосуточный магазин по ту сторону дороги. Очнувшись от наваждения, я заметила, что вдоль пешеходной дороги на противоположной стороне в мёртвой тишине ровным рядом шли около сорока мужчин. С длинными волосами, в форме резервных войск и с винтовками за плечами, они лениво и медленно двигались вперёд, словно уставшие дети после пикника.

Когда человек, давно уже позабывший о здоровом сне и не разбирающий разницы между сном и реальностью, сталкивается с такой нелепой ситуацией – он, естественно, будет отрицать происходящее. «Это действительно сейчас происходит? Это часть сна? Могу ли я доверять своим ощущениям?»

Застыв на месте, я наблюдала за тем, как они безмолвно, словно кто-то включил беззвучный режим, скрылись, завернув за тёмным перекрёстком. Это был не сон, мне совсем не хотелось спать, я даже не пила ничего алкогольного. Но я все равно не могла поверить в увиденное. Я подумала, что, возможно, эти мужчины шли с тренировочной базы резервных войск с Нэгоктона[4] за горой Умён. Но тогда, получается, они прошли гору в кромешной тьме и до часу ночи маршировали целых одиннадцать километров?.. Я не могла точно сказать, занимаются ли таким резервные войска, так что утром на следующий день я хотела поинтересоваться об этом у кого-нибудь, кто служил в армии. Но не стала: это прозвучала бы тогда очень странно – да и сама я себя ощущала странно тоже – так до сих пор я никому ничего об этом и не рассказала.

За руки с незнакомыми женщинами и их детьми мы спустились по стенам на дно колодца. Мы подумали, что там будет безопасно, но внезапно на нас сверху повалил град пуль. Женщины, прижав к себе детей, прикрыли их своими телами. Дно изначально казавшегося иссохшим колодца начало постепенно заполняться травяным соком, словно кто-то плавил резину, чтобы заглушить наши крики и скрыть нашу кровь.

С людьми, чьих лиц я не помню, мы шли по заброшенной дороге. Когда мы увидели припаркованную на обочине легковушку, кто-то сказал: «Он там, внутри». Всем без имени было понятно, о ком идёт речь – о том, кто весной того года приказал убивать. Пока мы остановились, чтобы понаблюдать, машина завелась и въехала в огромное каменное здание поблизости. Кто-то из нас сказал: «Пойдёмте за ним». И все пошли за ним вслед. Сначала нас было несколько, но, когда мы вошли в это пустое здание, нас осталось лишь двое, включая меня. Со мной рядом тихо стоял человек, имени которого я не помню. Я чувствовала, что это был мужчина и что он следовал за мной – за неимением иного выбора. «Разве мы вдвоём что-то можем?» Из комнаты в конце тёмного коридора пробивался наружу свет пламени. Когда мы вошли, убийца был повёрнут к стене и держал в руке зачинщика пожара – спичку. В этот момент я резко осознала, что и в моей, и в руке моего спутника тоже были спички. Никто ничего не говорил, но было ясно, что есть единственное правило – продержать спичку, пока она не догорит до конца. Спичка убийцы почти полностью сгорела, и пламя уже касалось его большого пальца. Нашим спичкам тоже оставалось недолго, они стремительно тлели. «Убийца», – я подумала, что нужно это сказать.