Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Волынец Алексей Николаевич - Страница 8

Племянник Хабарова против сына Ковыри

Петриловский совершил невозможное – полторы тысячи вёрст извилистого таёжного пути из Якутска в Охотск преодолел за пятьдесят суток. Учтя способность Зелемея готовить неожиданные засады, всю дорогу треть казаков постоянно шли «в ертауле», то есть с заряженными ружьями и в полной боевой готовности. Остальным приходилось надрываться, тянуть бечевой лодки против течения горных рек или нести припасы сквозь тайгу. «Наспех днём и ночью поспешением радели» – напишет позднее племянник Хабарова в своём отчете о походе к Охотскому морю.

26 августа 1666 года отряд Петриловского достиг устья реки Охоты. Спустя несколько недель прибыл и второй русский отряд, посланный из Якутска вслед за племянником Хабарова. Всего у Охотского острога собралось почти 130 хорошо вооружённых первопроходцев – настоящая армия по первобытным меркам дальневосточного Севера.

Неожиданное появление столь крупных русских сил вызвало распад сколоченной хитрыми речами Зелемея хрупкой коалиции эвенских родов. Первобытные охотники, понимая бесперспективность сражения с многочисленными ружьями и стальными саблями казаков, поспешили прочь от острога. Скрывшись в тайге, главы мятежных родов один за другим стали сообщать в Охотск, что вновь готовы исправно платить «ясак», налог драгоценными соболями. «А которые ясашные люди были в измене, в винах своих бьют челом…» – с удовлетворением писал спасённый Фёдор Пущин в новом послании в Якутск.

Далёкий маньчжурский император так и не пришёл на помощь Зелемею Ковырину. Во-первых, маньчжуров в то время куда больше интересовали не северные соболя, а драгоценные шелка южного Китая. Во-вторых, на Амуре всё еще стояли русские остроги – первопроходцы оказались слишком сильным противником даже для маньчжуров, давно знакомых с порохом и хорошо оснащённых стальным оружием.

Кроме трёх повешенных Пущиным заложников, никому из участников мятежа Зелемея Ковырина за смерть полусотни русских больше не мстили. И вовсе не потому что власть московского царя была столь гуманной, а по простой материальной причине – массовые убийства и казни «изменивших тунгусов» были бы невыгодны казне, ведь уменьшение плательщиков ясака тут же снизило бы поступление соболей в виде налога.

Простили даже Зелемея «со всем родом своим». Спрятавшийся от русских главный мятежник тоже прислал в Охотск из таёжной глуши соболиную дань и следующие годы мирно пас своих оленей. Вплоть до нового мятежа, вспыхнувшего 12 лет спустя…

Глава 4. Битва за Ламское море: «Горячее вино для государевой службы»

Жизнь и смерть в первом русском поселении на берегу Тихого океана

Три с половиной века назад Охотский острог на побережье одноимённого моря стал главным источником драгоценных соболей для российского государства, а жизнь первопроходцев и эвенов-«тунгусов» возле «Ламского моря-окияна» стала чередой столкновений и примирений. О войне и мире, о жизни и смерти в первом русском поселении на берегу Тихого океана продолжится наш рассказ…

«Кортомные девки»

Спустя два десятилетия после первого появления русских на тихоокеанском побережье за частоколом Охотского острога сложилась своя особенная жизнь. Сюда, один за другим, приходили отряды первопроходцев. Исключительно мужчины – первые русские женщины здесь появятся только на исходе XVII столетия. Естественно, у мужчин, вынужденных годами жить на диком берегу «Ламского моря», возникал вопрос о противоположном поле.

Первые две женщины, поселившиеся в Охотском остроге, были пленницами, привезенными сюда еще отрядом Василия Пояркова, возвращавшимся с Амура (об этой одиссее будет рассказано в следующей главе). На берегу «Ламского» моря амурские дамы прижились и вышли замуж за «служивых людей» Фёдора Яковлева и Ждана Власова – те даже специально возили их из Охотска в Якутск, чтобы крестить и официально оформить брачные отношения. Архивные документы той эпохи сохранили для нас сведения об этих русско-тунгусских семьях, впервые возникших на берегу Тихого океана.

Всю эпоху первопроходцев, весь XVII век Охотск прожил без церкви и собственного священника. Зато в остроге нередко гостили «тунгусские» шаманы, а военные походы против «немирных тунгусов» доставляли в острог новых пленниц – на языке первопроходцев захваченные в бою женщины назывались «ясырками» или «бабами погромными». Нередко казаки и просто покупали девушек у окрестных эвенов.

Однако женщин в Охотске всегда было гораздо меньше, чем мужчин, и такой дисбаланс рождал конфликты и кипящие страсти. Так ещё в 1652 году командир острога Семён Епишев доносил в Якутск о том, как из Охотска сбежало «пять баб погромного ясыря». Проблема была значительной, ведь за стенами острога из-за этого едва не случилось побоище – семь казаков, Степан Кирилов, Патрикей Герасимов, Василий Елистратов, Иван Суря, Максим Григорьев, Афанасий Курбатов и Андрей Терентьев, оставшись без женской ласки, попытались отнять у своего сослуживца, казака Давыда Титова, «бабу тунгусскую именем Мунтя», которую тот купил у эвенов за внушительную сумму в 10 рублей серебром.

Со временем в Охотске эпохи первопроходцев сложилась особенная практика временной аренды женщин. Служилые люди прибывали сюда в «государеву службу» на три-четыре года. И если за это время они не умирали от болезней или не погибали от стрел «немирных тунгусов», то возвращались в Якутск и другие сибирские города. Покупать «ясырку» было дорого, поэтому очередные казаки охотского гарнизона просто арендовали на три года девушек у окрестных эвенов – первобытные охотники считали такую сделку выгодной, ведь за слабую женщину, которую будут кормить другие, а потом ещё и вернут, можно было получить железный нож… На языке XVII века такие временные казачьи жёны назывались «кортомными» или «кортомленными девками», от древнерусского слова «кортомный», то есть арендованный.

«Надобно вина горячего для государевой службы…»

Была в жизни Охотска эпохи первопроходцев еще одна, удивительная для нас особенность. Все «прикасчики» первого русского поселения на берегу Тихого океана, наряду с порохом и оружием, постоянно просили прислать в острог «вина горячего» и «одекуй». Первое – это, понятно, водка. «Одекуем» же на языке наших предков называли бисер – мелкие шарики из цветного стекла.

Водкой тогда на берегах «Ламского моря» не торговали, казакам её тоже пить не полагалось (хотя наверняка они при возможности втайне нарушали этот запрет). Доставленный за тысячи вёрст сквозь тайгу крепкий алкоголь становился чрезвычайно дорог – на берегах Тихого океана в середине XVII века ведро «хлебного вина» стоило несколько десятков рублей, при жалованье рядового казака 5 рублей в год.

Водка в Охотске тогда требовалась для других, самых серьёзных целей – на ней во многом строилась вся разведка и контрразведка. Как в 1652 году писал в Якутск командир Охотского острога Семён Епишев: «Да для иноземцев надобно вина горячего для государевой службы, для расспросу…»

«Иноземцы»-эвенки, как и все северные народы, не имели иммунитета к алкоголю. После чарки водки захмелевший первобытный охотник простодушно выбалтывал всё, даже то, что хотел бы скрыть. Чтобы выведать любые планы и замыслы окрестных племён, «служилым людям» в Охотске не требовались сложные разведывательные комбинации, даже не требовалось пытать пленников – достаточно было иметь флягу водки…

«Одекуй»-бисер был не менее стратегическим товаром, чем водка. «Одекую мало, в подарки дать нечего…» – в том же 1652 году официально жаловались в Якутск из Охотского острога.

Лучшим подарком для первобытных обитателей дальневосточного Севера в ту эпоху было железное оружие. Однако русские первопроходцы по понятным причинам не спешили им делиться с «иноземцами». Зато вторым, самым желанным предметом для первобытных кочевников и рыболовов являлся цветной бисер. В их суровой таёжной жизни разноцветные блестящие стёклышки становились развлечением и страстью не меньшей, чем сегодня для нас высокая мода.