90-е: Шоу должно продолжаться 14 (СИ) - Фишер Саша - Страница 5

Черт его знает… Нет у меня подходящего профильного образования, которое дает всем этим нюансам названия. Сэнсей пел свои же знакомые песни с крыльца дворца культуры, только вместо «Папоротника» теперь играли «Цеппелины». И ощущение от знакомых песен было… незнакомое. Хотя, возможно, это просто игры субъективного восприятия. Моего лично. Музыкантов из «Папоротника» я толком не знал. Они так и остались для меня «какими-то хиппанами из Москвы». Зато с «Цеппелинами» я довольно продолжительное время работал бок о бок, в каком-то смысле они стали для меня своими. Неблагополучные детки благополучных родителей. Примерно такие же, как и Ян, который их в свое время собрал.

Я поморщился.

Ян вообще вызывал во мне противоречивые эмоции. С одной стороны, он мне не нравился. Он постоянно вел себя как мудак, и я, по сути вообще не должен о нем беспокоиться. Парень взрослый, проблем на свою патлатую башку сам нацеплял. Пусть сам и выгребает теперь. Не маленький. Но с другой стороны, что-то мне мешало просто взять и вычеркнуть его из своей жизни. Хрен знает, внутренний Макаренко это в моей голове нудит или еще что-то такое. Мол, моя педагогическая ошибка. Взялся работать с человеком, а дело до конца не довел. А вот если ты завтра увидишь Яна опустившегося и бухого в обществе вокзальных бомжей, что ты будешь делать?

Я тряхнул головой.

Совесть — странная дама. Иногда вообще бывает непредсказуемой. Пожалуй, надо будет все-таки поинтересоваться, как у Яна дела. Потом, после фестиваля. Забавное раздвоение личности опять получилось. Взрослый я искренне был согласен с Василием. Попереживает и поднимется, делов-то. Ну, получил от судьбы пинка, с кем не бывает? А вот максималистичная и юная часть личности реально переживала. Типа, а если вот этот мой финт с «Цеппелинами» реально выкинет Яна на обочину, как я потом своему отражению в глаза буду смотреть? Зная, что послужил этому причиной?

Хотя может быть все эти мои внезапные моральные терзания спровоцировала песня Сэнсея, которую он пел прямо сейчас. Протяжная, тоскливая, депрессивная.

Я снова тряхнул головой и посмотрел на Еву. Она почувствовала мой взгляд и сжала мою руку.

— А хорошо ты придумал, — проговорила она мне на ухо. — Так душевно получилось. И не так душно, как в зале.

— Спасибо! — сказал в микрофон Сэнсей, когда песня закончилась. — Мне тут изо всех сил делают знаки, что концерт подзатянулся, и его пора заканчивать. Но мы с вами так хорошо друг друга понимаем, что, пожалуй, я рискну спеть еще одну песню. Но сначала расскажу историю, как все получилось. В общем, представьте. Лес, палатки, догорающий костер. У нас был длинный тяжелый переход, кто был в турпоходах, тот знает, как это бывает — когда устал так, что, кажется, сейчас отрубишься прямо сидя, но продолжаешь сидеть, не идешь спать, потому что хочется, чтобы это мгновение длилось и длилось. И тут наш инструктор взял гитару и начал тихо петь. Песня была такая, знаете… «Опять мне приснились горы, суровы и величавы…» И я слушаю, как он поет и играет. И мозгом понимаю, что делает он это плохо. Но на душе так хорошо, что корявые аккорды и лажа вообще никак не цепляют. Это была первая песня, которую я научился играть на гитаре. И потом всегда играл ее вот так.

Сэнсей изобразил неумелые аккорды и спел несколько строчек пафосной туристической песни.

Потом тихо засмеялся.

— Честно говоря, когда я начал рассказывать, то у меня была какая-то другая идея, но сейчас я ее забыл, — сказал он. — Так что мораль будет внезапная. Не бойтесь петь лажу. Бойтесь не петь вообще, когда душа поет.

Мое утро на следующий день началось в половине шестого утра, то есть поспать у меня получилось часа три. Когда зазвенел будильник, вырывая меня в суровую реальность, мне чертовски хотелось послать эту самую реальность куда подальше, закинуть надоедливую звенелку на шкаф и повернуться на другой бок.

Но я этого, конечно же, не сделал.

Выбрался из теплых объятий Евы, коснулся губами щеки своей сонной подруги и принялся натягивать джинсы. Увы, этот подъем был запланирован. Так что, если не я — то кто?

Задача была несложной, и не требовала от меня никаких умственных усилий. Нужно было сесть за руль, доехать до типографии, забрать там свеженапечатанный утренний выпуск фестивальной газеты и доставить его в пресс-центр. Откуда его разберут волонтеры и доставят по всем точкам распространения.

«Блин, ну можно же было отправить кого-то из волонтеров…» — думал я, открывая ворота. Машину в этот раз я предусмотрительно загнал во двор дома тети Марты. Не гараж, конечно, но если бы в гараж, то пришлось бы просыпаться еще минут на двадцать раньше.

«Жаркий день будет сегодня…» — я прищурился, глядя, как утренние лучи пробиваются через кружево зеленых листьев. На небе — ни облачка. Есть, конечно, шанс, что после обеда набегут, прогноз на этот счет был какой-то неоднозначный. Но сейчас все говорит о том, что с погодой нам повезло. Сегодня же первый концерт на стадионе…

«Надо будет заглянуть к Астароту», — мысленно усмехнулся я, аккуратно выруливая на улицу. Сонность к этому моменту благополучно осталась в прошлом. Проснувшийся мозг принялся анализировать вчерашнее открытие феста в «котлах» и пришел к нескольким выводам. Во-первых, что получилось хорошо. Даже несмотря на то, что расшалившихся рокеров после концерта Сэнсея на крыльце пришлось доблестным сотрудникам милиции урезонивать. Кого-то даже в отделение забрали из особо рьяных. Но пока что все в пределах допустимой нормы. Так, побуянили из избытка чувств, вот обитатели окрестных домов и напряглись. Главное — без вандализма обошлось.

А вот четырнадцать гостей в квартире Астарота — это, конечно, та еще ситуация.

«Сейчас отвезу газеты, и надо будет забрать у него красноярцев и поселить в 'химиках», — подумал я, поворачивая на совершенно пустой проспект Ленина.

Угрюмый мужик в синем рабочем халате выдал мне несколько пачек свежих газет. Я расписался в ведомости, загрузил их в багажник и помчал к пресс-центру. Спать мне уже не хотелось, а вот есть — очень даже.

Шум пресс-центра было слышно даже с улицы, через распахнутые окна. Даже до того, как я заглушил двигатель. Вот уж кто настоящие энтузиасты своего дела!

Я нагрузился пачками газет и поднялся на крыльцо.

— … так, ты пишешь? Короче, тогда так: «автор художественно-эротического произведения так и не нашелся, хотя поговаривают, что это творчество одной из звезд современного рока. Мы следим за развитием событий, и по секрету хотим заранее сообщить, что сей шедевр наша редакция успела запечатлеть во всей красе. Так что желающие выкупить фото для домашней коллекции могут оставлять заявки в почтовом ящике редакции…»

— А может фото в газете напечатаем?

— Фу, там матом! Давайте не будем!

— А кто нам запретит вообще? Это же Кинчев нарисовал!

— Да не Кинчев это!

Я остановился на пороге. Всегда нравится наблюдать за работой энтузиастов.

— О, Велиал! Ты газету привез! Супер! Тащи сюда, у меня тут уже волонтеры интересуются, когда можно забирать! — ко мне навстречу бросилась худенькая девица с растрепанными волосами, заколотыми карандашом. — Если еще на полчасика останешься, то можешь помочь отвезти в типографию новостную ленту! Кофе будешь? И булочки… Эй, Ксюха, булочки у нас там остались?

— Их Веня доел только что!

— Вот пусть Веня за новыми и бежит! Так, Велиал… А, да! Газета! Пойдем, покажу, куда положить!

Катя, вспомнил я. Точно, девушку зовут Катя. Из команды Жана, активистка и умница. Дежурный редактор пресс-центра сегодня, по всей видимости. Вообще Жан как-то хорошо устроился. Иван ему подогнал место прямо в редакции, в соседнем здании от типографии. И Жан его, ясное дело, взял. И посадил туда самых трушных своих музыкальных журналистов. С их отдельной газетой, целиком посвященной интервью с музыкантами и репортажам с концертов.