Наследник пепла. Книга II (СИ) - Борзых М. - Страница 4

— Скучно-одиноко, да, мам? — усмехнулся я, проходя домой. — Некого отчитать?

— Всё-то ты знаешь, — она погрозила мне пальцем и мгновенно оттаяла. — Что случилось-то?

— Да беда у друга моего одного, — ответил я. — Помощь нужна. Пристрастие к азартным играм излечить можно как-то?

— У кого? — она внимательно всмотрелась в моё лицо и снова стала суровой. — Признавайся!

— Не у меня, — я едва не рассмеялся. — Отец друга чудит. Годислав Добромыслов, если слышала о таком. Уже имение на торги выставили за долги. Без лечения всей семье долговая яма светит.

Я не стал упоминать подробностей. Нам Тагай в общежитии признался, что на его сестру уже не раз и не два засматривались отцовские «друзья» по играм, и кто-то даже подбивал поставить дочку на кон. Но до такой степени Годислав мозгами ещё не тронулся.

— Батюшки, — как по мне Горислава отреагировала крайне странно, касалось бы дело отца, она бы уже землю зубами грызла, а тут… — Слушай, но это же не так просто, как кажется. Вы там что себе думаете? Он водички попьёт, травки примет и всё? Нет, дорогой, это так не работает.

— А что сработает, мам? — спросил я. — Очень надо!

Маман посмотрела на меня исподлобья. Означал этот взгляд примерно: зачем нам чужие проблемы? Как будто своих мало.

— Так вот, — продолжила она свою мысль, — ничего без желания пациента сделать не получится!

— Тогда не подходит, — сказал я, вспоминая описания Тагая. — Человеку там нравится пить и играть. — Он думает, что его способности… что он когда-нибудь выиграет.

Лично я осознавал всю трагедию Годислава Добромыслова — отца Тихомира-Тагая. Раньше он владел ментальной магией и легко угадывал всё то, что задумали владельцы игорного зала. Но постепенно из-за злоупотребления всяким, в том числе спиртным и магическим, сила его уменьшалась. Источник закоснел, и в какой-то момент ручеёк магии иссяк.

Но мужчина не захотел с этим мириться. Он решил, что это временные трудности, поэтому надо добиваться, давить ещё и ещё. Но из раза в раз ничего не получалось. И он на этой теме тихо съехал с катушек.

Если бы ему просто можно было доказать, что он никогда ничего не выиграет, возможно, всё и получилось бы.

— И что делать? — поинтересовался я.

— Ну… — мама задумалась, но потом снова встрепенулась, как делала это обычно, когда находила решение сложной задачи. — Нужна яркая эмоция. Ну, если ты каждый день делаешь одно и то же, думаешь одно и то же, хочешь одного и того же, то ничего в твоей жизни не поменяется!

— Хоть расшибись? — хмыкнул я.

— Нет, — маман показала на меня указательным пальцем. — Именно тут ты и не прав. Если человек расшибётся, но не до смерти, если заболеет, если что-то, — она щёлкнула пальцами, — внезапное в его жизни произойдёт, то у него будет точка опоры. Ещё не дверь для выхода в мир без его пагубной привычки, но ступень к ней.

Она отчаянно жестикулировала левой рукой, а правую при этом держала на колене.

— А вот, если с этой эмоцией совпадёт желание пациента избавиться от проклятия, то тут — да, вполне возможно, что он найдёт ручку двери и выйдет вон, — закончила Горислава свою мысль.

— Так, а делать-то нам что? — поинтересовался я.

— Короче, — сказала она, как заправский грабитель с улицы, — я тебе к завтрашнему дню подготовлю конструкт в артефакте, только никому ни-ни, ясно? — строго спросила мать.

— Конечно, — ответил я и провёл пальцами около рта, словно замыкал его. — Могила.

— Так вот, — Горислава тяжело вздохнула. — Пришлю тебе конструкт, но это тайна рода! — я кивнул. — Ты не пойми превратно, конструкты в артефакты эти… — она даже пальцами подвигала, ища подходящее слово, — аристократы вставлять ещё не научились. Поэтому тайна, ясно? — я снова кивнул. — Внутри будет заклинание на пятьсот единиц на отучение от пагубной привязанности. Использовать только в том случае, если поймёте, что он готов! Иначе не сработает!

Мать плюхнулась в кресло и закрыла лицо руками.

— Ох и встряну же я с вами!

— Всё будет хорошо, мам, — сказал я. — Обещаю.

— Успокоил, нечего сказать, — ответила она, но я видел в её глазах Рароговский огонёк. — У этих ущербных конструкт едва на двести пятьдесят единиц упаковать выходит, у нас и больше пятисот есть, — потом махнула рукой. — Ладно, иди, завтра принесу.

Я встал, чтобы возвращаться в общежитие, ну или получать заслуженный нагоняй за нарушение распорядка.

— Хотя нет! — внезапно вскинулась маман. — Я же тебя не покормила! А ну стоять!

Едва дождавшись утром артефакта, мы двинулись путь. Причём, я ожидал, что она передаст его курьером, но нет, Горислава прибыла лично и передала мне упакованный в небольшой ящичек артефакт.

И сказала она при этом одну-единственную фразу:

— Ты совсем, как отец.

Я решил считать это комплиментом.

Затем мы отправились к вокзалу. Конечно, и в Екатеринбурге, и в Челябинске были свои телепорты, но нас не пропустили бы на проход. На нас до сих пор действовало ограничение в передвижении.

Поезд, правда, оказался очень медленным. Мы ехали целую вечность, часов шесть, не меньше. И это, чтобы преодолеть расстояние в двести километров! Да уж, избаловали нас телепорты. А теперь ещё и убить хотят.

Но чего желать от паровоза, запряжённого в десяток вагонов. Но крутой столб пара в утреннем небе всё равно смотрелся романтично и загадочно. Иногда такие моменты навсегда остаются в памяти.

Мы заняли своё купе в вагоне, все же решив выкупить его полностью и не светиться. Хотя мы и так нарушили подписку о невыезде, так что последствия своего шага нам еще предстояло пожинать. Прозвучал истошный свисток, и мы тронулись в путь.

— Как думаете, получится? — спросил Тагай, ни к кому особо не обращаясь, ему просто нужно было успокоить себя. — А то вдруг зря подписку о невыезде нарушаем?

— Всё получится, — откровенно зевая, сказал я. — Иначе бы мы просто не поехали.

— Я слышал, что это совсем-совсем не лечится, — я видел, что другу плохо, но что я мог ещё сказать? — Он нас по миру всех пустил!

— Тагай, не истери, — Костя говорил совсем не так, как раньше, наша вылазка его изменила. — У нас денег скоро будет больше, чем у той певички, что в кабаре выступает. Ты купишь дом себе, дом — маме с сестрой, батю на чистку к шаманам отправишь.

— Что? — Тагай явно не обалдел от последних слов Кости, но тот лишь рассмеялся.

— Не бери в голову, — сказал ему Костя. — Просто помни, что теперь ты, если и не сказочно, то всё равно — богат. Ты же понимаешь, что теперь это наша скорпиида и мы её… ну это, скорлупу собираем. А это такое капиталовложение, что ууух!

— Там несколько яиц с мёртвыми были уже, — вставил я свои пять копеек, чтобы как-то поддержать настрой Кости. — Может, она их отдаст.

— Нет, ты что? — Жердев помрачнел и обернулся ко мне, впившись глазами. — Это дети её. Пусть и мёртвые, но она их не отдаст. Похоронит или сожжёт прямо в оболочке, но не отдаст. Ты бы отдал?

— Ну я и не скорпиида, — постарался оправдаться я за поспешные слова.

— Да? А чем они хуже⁈ — Костю этот момент чем-то сильно задел. — Да, они выглядят не как мы. Но они тоже разумны, тоже воспитывают своих малышей. Тоже скорбят об утратах. Мы должны снисходительно к ним относиться. А у нас всяких магических животных уничтожают почём зря. А потом спрашивают — где магия? Ушла! Потому что вы убили её источник!

Глаза Кости горели странным оранжевым огнём. Но вдруг он понял, что перегнул палку и успокоился.

— Простите, — сказал он, тряхнув головой. — Накипело.

— С такой любовью к животинам магическим тебе надо было зоозащитником стать! — хмыкнул Тагай. — Чего ты на боевой пошёл?

— По завету матушки, — Костя умолк и отвернулся к окну. Видно было, что тема ему неприятна. Мы же решили не бередить семейные раны, захочет, сам расскажет.

Пока доехали, пока дошли до усадьбы Добромысловых, уже стемнело. Но всё равно было видно, что дом — самый настоящий терем, выполненный в стиле родовичей и сложенный из массивных брёвен. На коньке возвышалась фигурка медведя, стоящего на задних лапах, вырезанного из дерева. Одним словом — любо-дорого, как говорится.