За твоей спиной - Коваль Лина - Страница 5

– На самом деле, дом оборудован сигнализацией, – почему-то смягчается водитель. Видимо, почувствовав мой страх. – И места здесь тихие. Можете не переживать за это. Никто вас не побеспокоит. А если что – дежурная бригада будет через минут семь. Они из соседнего поселка приедут.

Я немного успокаиваюсь. Иду за водителем по узкой заснеженной дорожке и дышу чистым воздухом. Лука, слава богу, даже не шелохнулся. Как я буду ему объяснять, где мы оказались и зачем? Не знаю.

– Проходите. Замок электронный. Сейчас я вам включу газовый котел. Через пару часов в доме станет тепло. Одеяла, постельное, полотенца – все в кладовой под лестницей. Разберетесь?

– Постараюсь, – неловко улыбаюсь.

В гостиной пахнет хвоей и чем-то домашним. Новым годом, радостью, счастьем. Тем, чего у меня давно не было.

Когда зажигается свет, разглядываю стены, обитые брусом, каменный пол и высокие потолки с коваными люстрами. Похоже на охотничий домик, только премиум-класса. Для избранных и богатых.

Аккуратно устроив Луку на диване, ставлю сумку на пол и разуваюсь.

– Еда есть на кухне. В морозилке – мясо. В шкафу – крупы, консервы, аптечка. Вода из крана артезианская. Скважина свежая. Можете кипятить, если не доверяете. Чайник сами найдете.

– Спасибо, – мямлю.

– В ванной комнате тоже все есть. Только водонагреватель заранее включите. И будьте осторожнее с ребенком – кипяток сразу идет. Ошпарится малой.

– Спасибо вам… – уже гораздо искреннее благодарю и смущенно приподнимаю брови кивая.

– Буба, – бубнит он отворачиваясь.

Я впервые за ночь улыбаюсь.

– Спасибо вам, Буба. Правда.

Слезы на глаза наворачиваются. Столько всего пережила за эту ночь. Хочется скорее помыться.

Когда Буба прощается и мы остаемся одни, скидываю пальто и внимательно изучаю дом. Наверху две спальни и душевая, а под первым этажом обнаруживается дверь, ведущая в сауну. Заглядываю в окна, но, кроме высокого забора и заваленного строительными материалами двора, ничего не вижу.

Поначалу здесь кажется жутко, но потом я осваиваюсь. Проверяю, заперта ли дверь, рассматриваю установленный щиток сигнализации с горящей красной лампочкой и выдыхаю с облегчением.

Лука просыпается поздно. И на удивление в хорошем настроении. Вопросов лишних не задает, ест наспех заваренную овсянку и находит пульт от телевизора.

– Мама, а папа нас здесь не найдет? Мы прячемся?

– Да, – вздыхаю. – Как прятки.

– Мы ведь его больше не увидим? – спрашивает Лука с надеждой.

Я старательно перевожу тему и прошу его достать игрушки из сумки. Захватив пару сменных комплектов и любимые вещи сына, я совершенно забыла о себе, поэтому принимаю душ и, замотавшись в полотенце, отправляю сорочку с бельем в стиральную машинку. Порошок нахожу в ящике под мойкой.

Так проходят два дня.

Ощущения странные. Я никуда не тороплюсь и не пытаюсь успеть, как обычно. В свободном режиме готовлю нам еду, днем мы обычно гуляем вокруг дома, а вечером валяемся на диване возле телевизора. У меня нет телефона или планшета, меня никто не контролирует и не проверяет. Это радует и одновременно пугает. Слишком быстро все произошло.

Страх неожиданно приходит ко мне на третью ночь. Кажется, бояться вообще стало моей традицией. Проснувшись от шума заезжающего на территорию автомобиля, мгновенно прихожу в себя. Правой рукой накрываю спящего Луку, левой стискиваю рукоятку приготовленного на всякий случай ножа.

Приподнявшись, зажигаю ночник.

Сигнализация издает три длинных звука и замолкает. Дверь открывают. И снова шаги на лестнице.

От каждого в голове вспыхивают воспоминания о Германе.

Бам-бам-бам. В ушах шумит. Сердце лупит по ребрам.

Опустив взгляд на нож, думаю о том, готова ли я буду с помощью него защитить себя и сына?

Сомневаюсь.

Когда вижу фигуру в дверном проеме и узнаю в ней Расула, казалось бы, можно выдохнуть. Но нет. Пульс только усиливается. Щеки вспыхивают.

Три года не такой большой срок, но Хаджаев и не думал меняться: ровно остриженные черные волосы, модная небритость на лице, деловой костюм, будто советник главы республики только что вышел с благотворительного вечера и, оставив жену в машине, забежал к нам.

Увы. Расул чужой. И никогда моим не был.

Прислонившись к стене, он молча оценивает взглядом моего спящего под одеялом сына и… меня. Лицо, растрепанные волосы, обнаженные плечи. Вспомнив, что я все еще в одной шелковой сорочке, смущаюсь и прикрываю грудь рукой.

– Привет, – проявляю банальную вежливость.

– Привет. Ты так рада меня видеть?

– В смысле? – пугаюсь, чем себя выдала.

Заметив, что держу нож, четко направленный на Хаджаева, прихожу в себя.

– Прости, пожалуйста, – опускаю руку. – Это по привычке…

– Интересные у тебя появились привычки, – замечает он, пряча руки в карманы брюк. – Это ведь как-то связано с синяком в пол-лица?

Инстинктивно дотрагиваюсь до скулы и морщусь от боли. Расул резко отталкивается спиной от стены и стремительно направляется к выходу:

– В сауне есть халаты. Оденься, Таня, и я жду тебя на кухне. Поговорим…

«И как я не додумалась про халат?» – ругаю себя, затягивая потуже узел на талии и шлепая босыми ногами на кухню.

Очерчиваю взглядом внушительные плечи, обтянутые белой рубашкой, и, пройдя мимо, сажусь напротив. Расул изучает меня исподлобья, тяжело дышит. Его ладони сцеплены в замок на столе прямо передо мной.

Я чувствую, как в горле пересыхает. Одновременно стараясь на него не смотреть, делаю вид, что не боюсь этого.

Никогда бы не хотела больше с ним встречаться, но последние три года я мало что решаю в своей жизни. У меня ее вообще нет.

Расул поднимает руку и только хочет коснуться моего подбородка, как я резко отшатываюсь.

– Не трогай, – произношу ровно. – Пожалуйста.

Голос звучит как чужой. В нем нет уже привычного тотального послушания мужу. Нет. Хаджаева я не боюсь, но Герман в целом пошатнул мою веру в мужчин. Пожалуй, даже в людей.

И если взять в расчет, что супруга я воспринимаю не иначе как шакала, у которого нет моральных принципов, то Расул скорее вожак стаи. Может, и загрызет, но исключительно по справедливости. Это осознание добавляет мне смелости, но… вот загвоздка – волков я больше на дух не перевариваю.

Ни вождей, ни шакалов!.. Никого!

– Как ты в это вляпалась, дикарка?

Я морщусь словно от боли. Прозвище старое. Мне сегодняшней несоответствующее. Гораздо хуже смотрится жалость в глазах, в которых когда-то явно читалось восхищение.

– Странный вопрос, – безразлично пожимаю плечами. – В травмпункте, где приходится часто бывать… – прячу смущение за грустной улыбкой. – В общем, там женщина есть. Которая справки выписывает. Она у меня все время то же самое спрашивает…

– И что ты ей отвечаешь?

– То же, что и тебе, – ничего. Когда я слышу этот вопрос, мне всегда стыдно до жути. Будто это я виновата, что Герман такой… Плохой себя чувствую. Грязной.

– Я этого не говорил. Не хочешь – не рассказывай, но тогда чего ты ждешь от меня? Вы ведь не можете вечно жить в лесу?

– Нет.

– Так чего ты хочешь, Тань? – спрашивает он вкрадчиво.

– Я. Хочу. Уехать. Хочу новые документы и билеты в один конец. На Сахалин, к примеру. Там, говорят, красиво…

После недолгой паузы Расул качает головой.

– Я не нарушаю законы, которые Фемида учила меня защищать. Если тебе нужны поддельные документы, Таня, лучше поискать другое убежище, – разводит руками.

– Ты спросил, чего я хочу. Я ответила. Только и всего.

Он постукивает пальцами по поверхности стола и задает новый вопрос:

– У тебя есть какой-то план?

– Я хочу доказать, что мой муж болен. Хочу, чтобы маму Луки признали умершей и я могла его усыновить. Хочу, чтобы нас не трогали, – срываюсь.

Дрожать начинаю. Всем телом и душой.

– Почему ее не могут признать умершей? – сохраняет спокойствие Расул.