Восьмая наложница (СИ) - Буланова Юлия - Страница 44

Я тогда опустила глаза и промолчала. Потому, что под запретом было не только слово «мир». Высказывать своё мнение по последним событиям иначе, чем захлёбываясь от восторга цитирую Первый канал, было неразумно. Потому что, во-первых, своего мнения у таких тупиц быть не могло. А, во-вторых, племянник директрисы в органах работает и он ещё в первый год войны доходчиво нам объяснил, что сейчас принято делать с врагами родины, сколько бы им не было лет. Так же, рассказал, кого теперь врагами считать следует.

Нас ради такого дела с физики сняли и в актовый зал согнали вместе с другими старшеклассниками.

Родину никто любить после этого не стал. Патриотизм ни в ком не проснулся. Лично я после данной лекции о новых правилах игры начала ещё больше ненавидеть всех этих… с оружием и при погонах. Потому что им гораздо проще и приятнее бороться с врагами президента, которые его почему-то не любят и смеют критиковать, чем хоть один раз арестовать многодетного отца, который пару раз в неделю напивается и избивает домочадцев. Потому что закон о домашнем насилии — это так же не патриотично, как и критика войны.

А то, что бешеные алкаши от собственной безнаказанности шалеют и калечат собственных детей — факт незначительный. В конце концов, это же меня до темноты в глазах лупит отец, а не наших доблестных борцов за мораль и скрепы. Сытый же, как известно, голодного не уразумеет.

На Альтее закон, защищающий детей от истязаний был. В виду пережитого в детстве, я являлась очень строгим обвинителем и отнестись к произошедшему с пониманием не желала совершенно.

— Принц Киан, — с поклоном начал Лей. — Сказанное госпожой Ханьяр — ложь. Как целитель, ответственно заявляю, что данные травмы ребёнок не мог нанести себе сам. Это следствие систематических избиений.

— Моя супруга, — попытался вмешаться господин Ханьяр, — Молода и неопытна. И из-за этого могла на заметить, что кто-то обижает Миори.

Но Мико, которая соображала очень быстро, уже придумала, как выкрутиться из этой ситуации и гордо выступила вперёд.

— Супруг мой, простите меня, но сказанное мной, действительно, было ложью. Миори не сама себя поранила. Это сделал Геро — ваш единственный сын и наследник. Я стыдилась рассказать об этом. И боялась, что все подумают, будто я невзлюбила сына вашей наложницы. Но более молчать о его злодеяниях невозможно.

— Как долго ты, Мико Ханьяр, будешь зло­употреб­лять нашим тер­пе­ни­ем? — я плавно встала со своего стула, расположившегося совсем близко от Киана. — Как дол­го еще ты будешь извергать ложь из своих уст? До каких пре­де­лов ты будешь кичить­ся сво­ей дер­зо­стью, не знаю­щей узды? Неуже­ли тебя не останавливает ни закон, ни воля Императора, ни при­сут­ст­вие всех этих чест­ных людей здесь? Как не остановил тебя страх перед судом Богини, так и сейчас ты не боишься того, что придётся дать ответ за собственные злодеяния. Неуже­ли ты не пони­ма­ешь, что твои наме­ре­ния откры­ты всем при­сут­ст­ву­ю­щим? Кто из нас, по тво­е­му мне­нию, не понимает, что ты представляешь из себя? Но тебе не поможет твоя ложь.

— Госпожа восьмая императорская наложница, — голос Киана был мягок и певуч. — Не стоит так горячиться. Вина Мико Ханьяр неоспорима. Но разве Ирил Ханьяр, как глава семьи не должен нести ответственность за произошедшее

— Дом и дети находятся в ведении главной супруги, — вышеозначенный глава семьи почувствовал, что дело принимает не самый приятный оборот. Как известно, красивых женщин в жизни богатого мужчины может быть много, а жизнь у него одна и рисковать своим комфортом не стоит, даже, ради любви. — Я — государственный служащий и всего себя посвящаю служению моему народу. В надежде получить разумное ведение хозяйства и заботу о наследниках, я год назад женился на дочери уважаемой семьи, когда умерла старшая из моих наложниц — мать Миори. Но был жестоко обманут коварной женщиной. Мой принц, я был слеп и не видел её подлой натуры. А две другие мои наложницы покрывали мою супругу в её преступлениях. Ах, если бы кто-то из них сказал мне, как страдает моя дочь!

— Я говорила, — с отчаянием выкрикнула бледная невысокая женщина. — Я — Эша Ханьяр, наложница господина Ханьяра. И я говорила, что госпожа Мико настраивает вас против ваших детей. Что она желает зла нашему дому, но вы велели высечь меня за мои слова. Принц Киан, клянусь Богиней, говорила. А мой сын Геро очень любит Миори и никогда её не обижал.

— Каори, — Киан немного повысил голос. — Приведи сюда Геро Ханьяра. Я должен задать ему несколько вопросов, чтобы честные жители этого славного города узнали всё то, что уже известно мне.

Подросток вел себя совершенно спокойно. Даже, отстранённо. Так, будто Лей в него пару фиалов успокоительного влил.

— Геро Ханьяр, избивала ли супруга твоего отца тебя и твою сестру? Как часто? Лишала ли она вас еды?

— Она сама редко била. Чаще приказывала слугам. Запрещала кормить нас больше раза в день. Я ел в городе. Старался что-нибудь принести Миори. Моей матушке было запрещено даже подходить к западной пристройке, где после свадьбы отца поселили нас с сестрой, чтобы она не могла принести нам еду. Но матушка прятала мешочки с сушеным рисом, каштаны и орехи в саду.

— Знал ли твой отец о том, что происходит в его доме?

— Он не хотел ничего знать. Очень радовался тому, что его жена, наконец, подарит ему достойных наследников. Дети наложниц-простолюдинок никогда не сравнятся с детьми высокородных супруг. Это же знают все.

Киан побелел от ярости. Злился он, конечно же не на мальчишку. Тот по наивности своей озвучивает то, о чём думают многие. Но в том-то и дело. Думать — одно, а готовить о таком — совсем другое. Это неприлично.

— Все дети дома равны в своих правах, — гремит наместник Юга так, что окружающие вздрагивают. — Тот, кто смеет нарушать данный закон, будет наказан.

Геро кривится. При всей его наивности, даже он понимает, что ярость принца уляжется, но в мире не изменится ничего. И, наверное, этот ребёнок прав.

Принц не может сломать систему, выстроенную множеством поколений одним единственным судом, как ты ни был жесток его приговор. Особенно, когда Император имеет какое-то совершенно дикое количество наложниц, даже не пытается создать иллюзию их равной ценности и совершенно наплевательски относится к своим детям. Часто при прочих равных, именно статус матери определяет выбор главного наследника. Народ видит пороки правителей и усердно копирует их.

Люди — это люди. Во всех мирах.

Они быстро привыкают к хорошему, но ещё быстрее — принимать всякую грязь за то, чем можно гордиться.

Иногда поражаешься, как нормой могут стать совершенно невообразимые вещи. Например, непреодолимая тяга к написанию жалоб и доносов. Или тренд на оскорблённость, когда оскорбиться можно всегда и на всё, было бы желание. А желание… оно есть. И это главное. Повод всегда найдется. А если не найдётся, то его и придумать можно.

Была у меня одноклассница — Фатима. Девчонка, в принципе, не очень плохая. Просто, с весом у неё были ужасные проблемы. Сто десять килограмм при росте — полтора метра. И не то, чтобы её сильно обижали. Мне, и то, больше доставалось. Но обидчивости в ней было столько, что на пятерых хватило бы. Её оскорбляло, буквально, всё. Отсутствие широкого размерного ряда в магазине Веры Верной — местного кутюрье у который имелся крошечный шоурум, в котором девушка представляла свои работы. И всем было ясно, почему Вера свои модели отшивает в сорок втором, сорок четвёртом и сорок шестом размерах. Потому, что они — самые ходовые, а шоурум маленький. Но не Фатиме. Ей виделось в этом личное оскорбление с которым она мириться не могла и потому начала свой «поход справедливости». Она рассказывала о дискриминационной политике магазина всем, кто не успел от нее вовремя сбежать, писала гневные комментарии во всех соцсетях. Потом начала закидывать жалобами Потребнадзор. А после этого жаловалась на бездействие органов, которые ее права должны защищать.