Японская война 1904. Книга четвертая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 5

— Ура! — ответили на атаку штурмовики Шереметева.

— Полундра! — заорал небольшой отряд прибившихся к ним моряков с «Сивуча». Сколько их пережило И-Чжоу, сколько решило остаться с нами — дай бог пара десятков! Но как они кричат!

— Тэнно хэйка банзай! — не менее яростно отвечали японцы, встречая наши пули и посылая вперед свои.

Разрозненный залп не смог остановить атаку, казалось, еще немного, и японцы ворвутся на наши позиции. Но тут в ход пошли гранаты! Тренировок явно не хватило — ударили они довольно хаотично — и опять японцы понесли потери, но не остановились.

— Тэнно хэйка! — ревело над полем боя, поглощая собой все вокруг.

— Ура!

И снова выстрелы, гранаты. Каждая атакующая граната Лишина, разлетаясь на десяток метров, забирала с собой не меньше одного японского солдата, и один бог знает, сколько обзаводились в этот момент лишней сталью в организме. Японцы откатились. Еще десять минут адской канонады и снова натиск. На этот раз они тоже использовали свои гранаты, и, пусть они были не такие красивые, точные и надежные, они тоже взрывались. И тоже убивали.

И казалось, что на этот раз уже ничто не остановит японскую лавину, до края наших позиций оставались считанные метры, когда снова полетели вперед наши гранаты. Только эти были уже не с атакующими, а с оборонительными, более мощными зарядами. Новые взрывы разметали не только первые атакующие ряды японцев, но и наши. Большая часть стоящих на передке рот, бросивших эти гранаты, сами от них и пострадали… Но атаку отбили! И снова грохот канонады, чтобы выдохнули японцы, чтобы собрали силы и снова пошли вперед.

И нашим бы, пользуясь моментом, продолжать отступать, вот только никто уже не собирался это делать. Я не мог их видеть, но они стояли перед глазами как живые — суровые лица, залитые кровью бороды и бесконечная решимость в глазах. Все, кто недавно думал только об отходе, теперь ползли вперед, проверяли пульс у тех, кто прикрыл их в последней атаке, и каждого, кто еще дышал, оттаскивали назад. Кого-то, как положено, цепляли крюком за ремень и выдергивали из-под огня, кого-то — когда не было времени — просто хватали сами и тянули.

На один короткий момент жизнь каждого отдельного солдата больше не имела смысла, все стали единым целым. И японцы, когда затихла канонада, даже не сразу пошли в атаку. Только крики офицеров, подставившихся под пули снайперов, привели их в себя. Но даже так этот третий натиск лишь отдаленно напоминал то, что было раньше. Что-то определенно сломалось в 12-й дивизии: они еще владели инициативой, но уже не могли победить.

И наши каким-то образом это почувствовали, остановив новую атаку даже не выстрелами и гранатами, а одним криком.

— Ура! — ревели ждущие врага солдата.

— Ура! — ответили им подоспевшие подкрепления Брюммера.

— Чипай! — радостно вторили всем китайские части.

Правый фланг пропустил удар, но в итоге выстоял. Левый наступал, но о каком-то котле больше не шло и речи. Впрочем, выход в тыл — это тоже неплохо. Солнце село около часа назад, пушки же только начали стихать. Никого до конца не устраивали итоги сегодняшнего дня, но так ведь обычно и бывает. Планы работают только до того, как сталкиваются с реальностью, а дальше — нужно вносить корректировки. И завтра нас ждет второй день боя, когда нам нужно будет решить, как развивать успех, как сдержать японцев, которые попытаются нас остановить. И еще бы немного поспать… Но, боюсь, об этой роскоши в ближайшее время лучше не мечтать.

Я снова стоял на обзорной сопке, мимо прокатил санитарный эшелон. В течение дня мы провели две новые ветки: одну к позиции Шереметева, откуда вывезли почти три тысячи раненых, вторую — к изгибу левого фланга, где за успехи тоже приходилось платить кровью. Буквально полчаса назад я читал доклад от княжны Гагариной со всеми цифрами. Девушка скрупулезно подсчитала, кто, с какого направления, в какой срок к ней прибыл. Не все выдержали нормативы, что приведет к новым потерям, и после боя нужно будет и этим заняться…

Но пока я был просто рад, что княжна держит свое направление в ежовых рукавицах и даже не забывает думать о будущем. Расширенный под наступление госпиталь теперь мог принять под 10 тысяч человек, а не 5, как раньше. И вроде бы неприятно готовиться к потерям, но сколько солдат теперь выживет, потому что у каждого будет кровать, а не лавка в коридоре, дополнительная медсестра, а не пустые крики по ночам и чистые бинты вместо одной надежды?

В штабной палатке меня ждал великий князь Борис, который весь день ходил важный словно гусь, но так и не сказал ни слова. Вот только сейчас, когда бой встал на паузу, боюсь, рассчитывать на это больше не получится. Я прикинул, что с ночными вылазками и подготовкой к завтрашнему дню справятся и без меня, а мне… Чтобы определиться с новой главной стратегией на это сражение, надо было проехать по своим офицерам на местах. Иногда для верного плана нужны не только карты и цифры, но еще и возможность взглянуть в глаза тем, кто завтра пойдет в бой.

— Ваше превосходительство, — неожиданно из темноты вылез Джек Лондон. Он куда-то дел свой привычный костюм, вместо этого на нем довольно ладно сидела солдатская форма. Я присмотрелся: потертая, рваная и залитая кровью солдатская форма. Чужой кровью…

— Вы что, в бой ходили? — со вздохом спросил я.

— Ходил! Без оружия, конечно, в нестроевой команде, но ходил! — с вызовом ответил Лондон. — А то смотрел со стороны, слушал солдат и потом понял, что, если не попробую увидеть все изнутри, никогда себе не прощу.

— Почему не простите?

— Я же о войне пишу. А как можно честно о ней писать, если не сидел под обстрелом, не сжимал последнюю гранату?.. Знаете, теперь у меня совсем другие строчки в голове появляются. Настоящие! Например… Кому память, кому слава, кому черная земля… И я ведь даже не думал, это само теперь приходит!

Лондон взмахнул руками, изобразив какую-то новую идею, пришедшую ему в голову, и, широко улыбнувшись, убежал дальше в тыл. Хотя бы пообещал первому показать новую повесть, и то дело. А вот что мне совсем не нравилось, так это то, что уж слишком многие начали расслабляться, играть в героев. Тот же Корнилов, Лондон, да я сам, когда чуть не зевнул контратаку 12-й дивизии. И с этим точно нужно было что-то делать.

Смотрю на следы разгрома в палатке Шереметева: погнутый носик самовара, в беспорядке сваленные бумаги и сбитые в кровь костяшки пальцев.

— Надеюсь, никого не били? — кивнул я на руку командира 1-й штурмовой дивизии.

— По дереву врезал, — Шереметев тяжело вздохнул. — Сам не понимаю, что нашло… Но, когда японцы нас чуть не разбили, так обидно стало. Мы же столько готовились… Столько солдат хороших погибло… А могло еще больше!

— И что вы решили в итоге? — я внимательно смотрел на Степана Сергеевича.

— Знаете? — Шереметев потер голову. — Я тут подумал: раньше ведь, до вашего появления, я как-то жил. Вставал каждое утро, отчеты писал, даже водил солдат в бой — и не знал проблем. Был уверен, что один человек все равно ничего не изменит, даже если что-то казалось неправильным… Но потом пришли вы и все сломали! Мы ведь теперь не кто-то там, а 1-я штурмовая! Мы — лучшие, на нас корпус смотрит, армия, мы просто не имеем права проигрывать, а я… Я чуть до этого не довел! Да какое не довел! Проиграли мы тому японскому генералу! И как мне теперь людям в глаза смотреть? Вам? Своим офицерам? Солдатам?

— И что вы думаете, когда сейчас смотрите на меня?

— Ничего не думаю, просто стыдно так, что удавиться хочется!

— Но дозоры вы выставили?

— Конечно.

— Проверили, что припасы и снаряды на завтра прибудут в достаточном количестве?

— Так точно, — Шереметев с каждым ответом все больше и больше приходил в себя. — Железные дороги тоже заранее разметили, так что сейчас рабочие могут тянуть их даже в темноте.

— И чего вы хотите теперь больше всего на свете?