Японская война 1904. Книга четвертая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 33

— Двоих из этой четверки мы, полагаю, как раз и видели, — кивнул я.

— А они видели нас, — согласился Брюммер. — Думаю, в следующий раз придут уже все вместе.

— В то же время, — я продолжал оценивать ситуацию, — Нельзя исключать влияние фактора Цзиньчжоу. Наши еще не дошли до него, но точно дойдут. И тогда японцам нужно будет держать поблизости корабли, способные добить до берега, не заходя на мели. Броненосцы они кинут, только если начнется главный штурм, а для чего-то попроще как раз сгодились бы главные калибры крейсерского отряда.

— То есть, думаете, оставят нас в покое? — удивился Катырев.

— Не оставят, но и надолго отвлекаться на нас нельзя, — ответил я. — Все, что могут позволить себе японцы, это один мощный удар. Третий боевой отряд для этого вполне подойдет. И думаю, нам нужно готовиться именно к нему.

В голове невольно крутились мысли про Ляодун и Цзиньчжоу. Словно я уже был там… Как можно было бы использовать отливы, выманить броненосцы и воспользоваться моментом для атаки уже нашего флота… И всего-то нужно — получить право всеми командовать и научить этих всех действовать вместе. Я и раньше уделял как можно больше времени совместной работе самых разных видов войск, но теперь понимаю, что ее важность еще выше.

В итоге мы закончили собрание не только доработкой обороны с учетом мощной разовой атаки, когда враг не будет жалеть силы и снаряды. Но потом еще около часа согласовывали новые тренировки совместных действий. Кавалерия, пехота, артиллерия, нестроевые части, разведка, связь… Потому что победить мы сможем только все вместе.

Следующие несколько дней все работали как проклятые. Кажется, что сложного в том, чтобы вырезать пушку с корабля? Отвинтил все, что отвинчивается, срезал все остальное и — тащи. Так это все равно десятки часов работы! Но саперы справились. На четвертый день из воды показались освобожденные 8-дюймовые пушки из носовой башни. Причем нам удалось не просто достать одни лишь стволы и казенную часть, но и поворотный механизм сохранить.

— А заряжающий уже не смогли, — повинился Галицкий. — Слишком глубоко в корпусе, слишком сложно работать.

— Вы и так сделали больше, чем нужно, — поблагодарил я главного сапера, и неожиданно, но как это порой бывает на волне успеха, в голове вспыхнула такая простая и яркая идея.

Мы ведь так и не придумали, что делать с тем американским журналистом и поднятой с его помощью информационной волной. А то мне уже и Сергей Александрович, и Линевич написали. Причем оба даже не подумали сомневаться в написанном и с искренним негодованием требовали от меня объяснений. Возможно, если бы не взятый так вовремя Инкоу, то могло бы и до резких кадровых решений дойти… К счастью, успехи пока прикрывали меня от увольнений в запас и переводов, но ситуацию нужно было решать как можно быстрее.

Джек испытывал странное чувство. И самое обидное, он, писатель, то есть человек, который умеет замечать и описывать те самые чувства, не мог понять, что это такое. Стыд? Да нет, не может быть.

— Господин Лондон, — к писателю заглянул один из адъютантов Макарова. — Генерал зовет вас в бывший губернаторский дом.

Там же тюрьма и Готорн… Лондон мгновенно ухватил утепленный плащ, без которого в последние дни на улице было просто нечего делать, и поспешил на выход. Неужели Вячеслав Григорьевич что-то придумал? Джек снова ощутил что-то непривычное, но на этот раз расшифровал почти сразу. Обида. Он уже смирился с тем, что генерал гораздо лучше, чем он сам и чем — чего уж тут таить — любой американец разбирается в войне. Но вот в гражданских интригах и журналистике… Тут Джеку хотелось верить, что они еще впереди.

— Хотя нашел чем гордиться, — неожиданно сказал он сам себе, и на лице мелькнула довольная улыбка.

Главное ведь тут что? Что Макаров скоро расскажет свой план, и, возможно, новая неожиданная идея вдохновит самого Джека на новый рассказ. После прошлого, тяжелого и терпкого, словно грязь и кровь, у писателя все никак не получалось восстановиться… А хотелось! Вокруг происходило столько всего интересного, что так и просилось на бумагу!

— А вот и вы! — Огинский, один из разведчиков Макарова, встретил Лондона у входа и проводил его к генералу, который что-то объяснял старшему корейского отряда Киму.

— Ваше превосходительство, господа, — Лондон кивнул всем присутствующим, а потом поспешил поделиться тем немногим, что смог сам сделать за эти дни. — Я списался с парой старых знакомых журналистов из «Ворлд». Это издание принадлежит Джозефу Пулитцеру, они с Хёрстом вечно соперничают, так что пусть сейчас они и пишут прояпонские статьи, но, если будет что-то интересное, что подорвет главную историю конкурента, то это тоже готовы напечатать. Но сразу скажу, просто опровержение не подойдет. Это не интересно, не принесет тираж, не станет сенсацией.

— Я понимаю, — спокойно кивнул Макаров, и Джек не сомневался, что тот действительно понимал.

Вот он сам иногда не мог найти ни одного подходящего объяснения, каким образом еще недавно простой русский офицер так легко и точно разбирается в американских реалиях. И эта тайна порой интересовала Джека даже больше, чем воинские таланты Макарова… В голове начал даже разворачиваться новый сюжет. Американка, ребенок, ушедший из семьи отец и русский дворянин, который усыновил парня, став ему другом и наставником, дал свою фамилию… Русские военные традиции и свободный дух Америки. Это было бы красиво.

Писатель на мгновение отвлекся, но тут же, едва услышав, что именно придумал Макаров, снова вернулся к разговору.

— Вы хотите одеть наших корейцев в японские мундиры, а потом сделать серию снимков с нашим пленником, как будто он не в русском плену, а у них?

— Вы же хотели сенсацию, вы ее получите, — Макаров улыбался. — Заодно добавим пару кадров на фоне затопленного «Асамы», это добавит понимания, какие потери несут враги России.

— Но… — теперь не выдержал Огинский, который, как оказалось, тоже не был в курсе задумки. — Это же не правда!

— Правда бы нас слишком сильно ограничивала в отличие от наших противников, — Макаров пожал плечами. — Вы знаете, какая главная проблема будет у любого с той стороны океана, кто попробовал бы защитить нашу точку зрения?

— Нет.

— Его спросят: неужели он верит русским больше, чем своему пленному журналисту, своим газетам, своим американцам?

— Но ведь они врут.

— И опять же это не имеет значения. Любой ответ на такой вопрос принесет победу нашим противникам. Признать, что чужаки могут быть ближе к истине, чем свои — это красный флаг. То, что вам никто и никогда не простит, как бы правы вы при этом ни были.

И снова Джек удивился, как точно Макаров понимает его соотечественников, а тот продолжал:

— Если же мы сможем напечатать эти фотографии, то мы лишим противника самого опасного аргумента.

— То есть наши сторонники смогут говорить, что Хёрст не врет, а просто ошибся. Одна волна столкнется с другой, причем с нашей будут не только слова, но и подтверждение в виде фото, — понял Огинский. — Наверно, это действительно может сработать. Но что будет, когда правда все-таки всплывет?

— Тогда война уже закончится, и это не будет иметь значения, — ответил Джек.

— Возможно, но мы на всякий случай подготовимся и к такому повороту, — не поддержал его Макаров. — Официально все эти фотографии будут готовиться для методички по тому, как американцам правильно сдаваться в плен японцам.

— Что? — вытаращил глаза Огинский. — Это же чушь! Кто поверит в подобный бред?

— И опять, — Макаров улыбнулся, — логика и здравый смысл тут будут совсем не на первом месте. Важнее то, как это будет восприниматься. Например, нас, русских, воспринимают как врагов, поэтому обидная бумажка ничего не изменит, и нас даже обсуждать не будут. А вот репутация журналиста, который примет участие в подготовке такого материала, и газет, что его напечатают, сильно пострадают. Кстати, думаю, мы господину Готорну даже заплатим — символические тридцать рублей. И потом приложим платежку к материалу, если до него дойдет.