Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз - Страница 6

Невозможно было отсюда разобрать, была ли эта опушка краем большого леса или просто рощи, за которой окажется очередная ферма. Облака нависали над вершинами холмов, скрывая их, но, когда они, клубясь, расступились, Хьюго заметил за деревьями скалистый обрыв с развалинами чего-то похожего на старую крепость. На данный момент она выглядела самым надежным местом для того, чтобы спрятаться, по крайней мере, там он смог бы осмотреть свои раны и решить, что делать дальше.

Он повернулся и оглядел склон. Ряды оливковых деревьев заканчивались небольшой долиной, а с другой стороны тоже вздымался холм, на этот раз засаженный рядами чего-то, похожего на виноградные лозы, хотя сейчас они больше напоминали сплетения сухой коричневой проволоки. Над ними по хребту взбегала полоса черных кипарисов, словно часовых, пытающихся бдительно разглядеть что-то в тумане, который наползал на склон холма.

«Там, должно быть, дорога», — подумал он, вспоминая те времена, когда писал подобные пейзажи. На вершине холма, где ряд кипарисов обрывался, можно было разглядеть черепичные крыши небольшого поселения. Над крышами возвышалась квадратная башня храма, и, пока он рассматривал ее, церковный колокол пробил шесть часов.

Он смотрел на деревеньку среди холмов, задаваясь вопросом, какой прием получит, если пойдет в этом направлении. Когда-то он жил в Италии и, зная итальянцев, надеялся, что местные жители не слишком рады немцам. Но ведь немцы могли занять деревню. Идти туда значило подвергнуть себя риску, а на это он пойти не мог, по крайней мере, пока у него не окажется больше сведений.

Внезапный громкий звук заставил Хьюго подскочить, прежде чем он понял, что это петух, приветствующий рассвет. Потом тому ответил второй. Залаяла собака. Деревня оживала. Хьюго нужно было уйти, прежде чем его обнаружат. Он пополз вперед, опираясь на руки и здоровую ногу и волоча за собой парашютную сумку, которую не осмелился бросить, — она выдаст его в два счета. И, кроме того, парашют может пригодиться в качестве накидки: не ясно, найдет ли он убежище и что будет, если пойдет снег или дождь.

Хьюго размышлял: не получится ли двигаться быстрее, если встать и прыгать, опираясь на какую-нибудь палку или толстую ветку? «Костыль, — подумал он. — Мне нужна палка, чтобы сделать костыль или наложить шину — это поможет, если кость сломана».

Хьюго передвигался мучительно медленно. Казалось, оливковая роща будет тянуться вечно. Он постоянно оборачивался, чтобы не пропустить, если кто-то появится в поле зрения. Фырканье животного заставило его замереть, припав к земле. Осмотревшись, он заметил лошадь и телегу, выезжающую из деревни на горную дорогу. Хьюго услышал скрип колес, и лошадь снова фыркнула. Он наблюдал, как повозка передвигается между кипарисами, но дорога уходила в другую сторону, и он, вздохнув с облегчением, вернулся к своей утомительной задаче.

Поднялся сильный ветер, он шуршал ветвями олив и вздыхал в траве, скрывая далекие звуки. Хьюго чувствовал ужасную жажду, во рту пересохло, и он пожалел, что при нем не было ни коробки с пайком, ни фляжки с бренди — это было бы очень кстати. Лес приближался, но ему пришлось остановиться, так как силы покинули его. Хьюго сел, прислонившись спиной к крепкому стволу оливы так, чтобы его нельзя было заметить из деревни, и прикрыл глаза. Он чувствовал сильную слабость и понимал, что, видимо, потерял много крови.

— Я не хочу умирать здесь, — пробормотал он.

Перед глазами всплыла картина. Прекрасный летний день. Конские каштаны все в цвету, воздух напоен запахом свежескошенной травы и ароматом роз. Он ехал в Лэнгли-Холл, то и дело пуская лошадь рысью.

«Как поездка, мистер Хьюго»? — спросил его вышедший навстречу лакей, когда Хьюго легко спрыгнул с седла и передал поводья.

«Великолепно, спасибо, Джош!»

Затем — вверх по ступенькам и через входную дверь — в дом. Отец сидел с газетой в зале для завтраков и хмуро смотрел на него поверх страниц.

«Ты вернулся? В наше время было принято переодеваться, перед тем как выйти к завтраку».

«Прости, отец, но я чертовски голоден. Как ты чувствуешь себя сегодня?»

«Относительно неплохо. Но не хватает воздуха, когда я поднимаюсь по лестнице. Однако этого следовало ожидать, не так ли? Если ты надышался газом, легкие неизбежно будут повреждены».

«Скотская бойня! И бессмысленная к тому же».

«Я сомневаюсь, что подобная война может повториться, но подозреваю, что мы ничему так и не научились».

Хьюго попытался отвлечься от воспоминаний об этом разговоре и сухом, лающем отцовском кашле и почувствовал, что его сознание понемногу уплывает.

«Подумай о своей жене Бренде. Подумай о своем сыне», — приказал он себе. И попытался вообразить их лица, но те были размытыми и нечеткими, как на старых фотографиях.

Сколько лет он их не видел? Четыре года. Почти половину жизни Тедди. Когда он уходил на войну, сын был робким маленьким мальчиком, цепляющимся за юбку няни. А скоро ему исполнится девять, и Хьюго понятия не имел, как тот выглядит и чем занимается. Письма приходили только раз в несколько месяцев, текст был щедро вымаран цензором, так что в них почти не оставалось никакой информации. Жалкое «у Тедди все в порядке, он посылает свою любовь папе» — оставляло Хьюго немалый простор для размышлений: отправили ли Тедди в подготовительную школу, нравилось ли ему играть в крикет, стал ли он хорошим наездником…

Хьюго открыл глаза и увидел, что рядом кто-то стоит. Он вздрогнул, и его рука в перчатке невольно потянулась к табельному пистолету, однако он вовремя сообразил, что тот все равно не заряжен. Вспомнил он и о ноже, спрятанном в ботинке и сейчас совершенно бесполезном. Ну почему он не подумал об этом заранее, почему не был готов защищаться?!

Когда Хьюго смог наконец сфокусировать взгляд, его охватил ужас. Худенькая безликая фигура в черном одеянии с капюшоном. Мрачный жнец[6]. Смерть пришла за ним. Когда он попытался встать, фигура с едва слышным вздохом отступила назад. Только тогда Хьюго увидел, что это женщина, полностью одетая в черное, с головой и плечами, покрытыми шалью. Она держала корзину, которую теперь выставила перед собой, словно защищаясь.

— Вы немец? — спросила она на итальянском, а затем добавила: — Дойч?

— Нет. Я не немец. Я англичанин, — ответил он по-итальянски, благодаря провидение за то, что за год, проведенный во Флоренции, смог достаточно свободно овладеть языком. — Мой самолет просто…

Он искал в памяти слова «разбился» или «был сбит», но не вспомнил ни того ни другого. В его довоенном словаре попросту не было подобных слов.

— Мой самолет упал. — Он сопроводил свои слова жестом, изображающим падение самолета.

Женщина кивнула.

— Мы слышали взрыв, — сказала она. — Только не поняли отчего. Мы боялись, что это немцы снова что-то взрывают.

Хьюго понимал ее с большим трудом. Он испугался было, что успел забыть весь выученный им итальянский, но затем сообразил, что она просто говорит на тосканском диалекте, который ему доводилось слышать от сельских жителей. Свои слова она подкрепляла жестами рук.

— Есть ли еще немцы в этом районе? — спросил он.

Она снова кивнула и, оглядевшись вокруг, как будто ожидая, что те могут появиться из ниоткуда в любой момент, заговорила:

— О да. Они окопались на холмах, забились в норы, как кролики. Я думаю, вашим людям будет нелегко их выкурить. Вам небезопасно оставаться здесь. Вы должны уйти на юг. Туда. — Она указала направление. — Оттуда наступают союзники. Мы слышали, что они уже приблизились к Лукке.

— Я не могу ходить, — нахмурился он. — У меня ранена нога. Мне нужно где-то спрятаться, чтобы я смог обработать рану и решить, что же мне теперь делать.

Женщина подняла глаза.

— Я не могу отвести вас в свою деревню, — сказала она. — Немцы иногда заходят туда. Врываются в дома и отбирают у нас еду. Там вы не будете в безопасности. Поговаривают, что и среди нас есть те, кто охотно продает информацию за продукты или сигареты.