Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз - Страница 29

— Тебе нужен доктор. Рана выглядит очень плохо. — Она уставилась на его ногу, покусывая губу, как взволнованное дитя, пытаясь что-то решить. — Я думаю, что доктор Мартини хороший человек. Он был весьма добр к Ренцо, когда тот подхватил корь.

— Никакого доктора, — прервал ее Хьюго. — Это риск, на который мы идти не должны. Тем более что за ним могут проследить.

— Это верно. — Она кивнула, соглашаясь. — Но боюсь, если мы не приведем доктора, ты умрешь.

— Да будет так, — пробормотал он. — Я лучше умру, чем буду рисковать твоей жизнью.

Она взяла его за руку.

— Ты смелый человек, Уго. Надеюсь, твоя жена ценит то, какой ты хороший и добрый.

Даже сквозь лихорадку эта мысль заставила его улыбнуться. Вряд ли Бренда могла охарактеризовать его как храброго, хорошего или доброго. Но тогда, дома, он и был совсем другим человеком: высокомерным, эгоистичным, играющим в хозяина поместья.

— Я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу, — сказала она. — Давай попробуем одно средство и посмотрим, поможет ли это убить заразу в ране.

Она взяла небольшую бутылку траппы.

— Хорошо, что ты не выпил ее всю.

Она оторвала лоскут от старого полотна и смочила его в граппе. Он закричал от боли, когда она промывала рану, затем устыдился самого себя и прикусил губу, чтобы не закричать снова.

— Я сделала, что могла, — проговорила София. — Снаружи выглядит чисто. Конечно, я не знаю, что творится внутри, может, пуля повредила какой-то кровеносный сосуд. Нам остается только надеяться на лучшее.

Хьюго наблюдал, как она сложила в несколько слоев кусок полотна, прижала к ране и перевязала.

— У тебя больше нет морфина? — спросила она.

— Увы, нет. У меня был только один шприц, и я его уже использовал.

— И больше никаких лекарств?

Он порылся в аптечке. Там нашлось несколько маленьких лейкопластырей, годящихся разве что для порезов на пальцах, и упаковка аспирина.

— Вот все, что тут есть.

— Аспирин. Температуру можно сбить. Это хорошо. Но смотри, сильно мерзнуть тебе тоже нельзя.

Она заглянула к нему под куртку.

— Рубашка совсем мокрая, но думаю, нам лучше не пытаться ее снять. Давай я быстро надену на тебя брюки, а потом заверну в одеяло и парашют. — И она приступила к делу, с большой осторожностью миновав рану, а затем натянула брюки до конца, приподняв его бедра. Потом она сходила за водой и удерживала ему голову, пока он пил и глотал четыре таблетки аспирина.

— Кстати, я принесла тебе бобового супа, — сказала она. — Тебе нужно хорошо питаться. Ты сможешь поесть хотя бы немного?

София сняла с миски крышку, помогла ему приподняться, опереться на нее и попыталась накормить. Хьюго сделал несколько глотков, а затем в изнеможении обмяк.

— Ты должен поесть. Тебе надо оставаться сильным, — настаивала она.

— Я не могу. Прости.

Она переложила его голову на подушку и встала.

— Я вернусь в деревню и посмотрю, есть ли в аптеке лекарства, которые я могу попросить, не вызвав подозрений. Спирт для раны — это не проблема. Я воспользуюсь граппой. Боюсь, сульфиты[37] без рецепта мне не продадут, но я все равно попытаюсь выпросить. Скажу им, что у Ренцо болит горло. Тем более, что он и впрямь слегка простужен. Ничего серьезного. И постараюсь вернуться сегодня вечером.

— Ты так добра ко мне, — пробормотал он. — Если эта глупая война когда-нибудь закончится и я доберусь до дома, я постараюсь сделать для тебя все. Я отправлю твоего сына в хорошую школу. Куплю тебе побольше коз. Все, что ты захочешь.

— Давай не будем говорить о будущем, — проговорила она, грустно улыбаясь. — Кто знает, что оно принесет. Все в руках Бога и святых Его.

Затем София закутала его поплотнее, как будто он был маленьким ребенком, подоткнув вокруг парашют.

— Постарайся поспать. — Она встала. — Увидимся. Я оставила тебе воду для питья и остатки супа, вдруг тебе удастся собраться с духом и поесть. Веди себя хорошо. — Она погрозила пальцем, заставив его улыбнуться.

— Ладно. Я попробую.

Когда София ушла, он подумал, что, быть может, это последний раз, когда они виделись.

Паола явно ждала меня. На ее лице читалось облегчение, когда она открыла мне дверь.

— О, синьорина Лэнгли, миа кара[38]. Вот и ты! Я уже решила, что с тобой что-то случилось. Я сказала Анджелине, что тебе, конечно, вряд ли хочется очутиться одной в темноте. Что тебя так задержало?

— Извините, синьора, — смутилась я. — Я беседовала с мужчинами, которые сидели на площади, и они настояли, чтобы я посидела с ними за бокалом вина. Затем они заказали брускетту, и отказаться было бы невежливо. Я сказала им, что собираюсь ужинать у вас дома, но они ответили, что вы не сядете есть до позднего вечера.

Паола засмеялась:

— Ничего страшного, деточка. Но за твою бедовую голову я все же волновалась. Никто в деревне не сделает тебе ничего плохого, но место незнакомое, и в темноте можно в каком-нибудь закоулке споткнуться и заработать себе пару шишек. А теперь идем. Ужин тебя заждался.

Я последовала за ней по коридору и оказалась в столовой, где на столе были красиво расставлены свечи. Анджелина уже была там, и ребенок спал в колыбели у ее ног.

— Вот видишь, мама, я же говорила, что с ней все будет в порядке, — сказала Анджелина. — Она все же из Лондона, а девушка из большого города знает, как позаботиться о себе и избежать неприятностей.

Я улыбнулась.

— Мне пришлось сказать «нет», когда человек по имени Джанни предложил проводить меня домой, — сказала я. — Я сочла его чересчур… дружелюбным.

Паола пожала плечами:

— А, этот болтун. На самом деле, никакого вреда от него нет, тем более для женщин. Если бы ты влюбилась в него, он бы за милю тебя обходил.

Анджелина тоже рассмеялась.

— Но в своих делах ему, похоже, нравится играть с огнем, — сказала она.

— Мы этого не знаем, — буркнула Паола. — Это всего лишь слухи.

— Так говорят в деревне, — не замолкала Анджелина. — Болтают, что он дружит с теми, кто связан с мафией. И что приторговывает краденым. А еще про этот его оливковый пресс…

— Оливковый пресс? — вмешалась я.

Анджелина кивнула:

— Единственный оливковый пресс, которым могут пользоваться жители, принадлежит Козимо. Вы встречались с Козимо?

— Встречалась. Он выглядел таким… — В моем словаре не было итальянского слова «напористый».

— Он могущественный, — сказала Паола. — Богатый и сильный. Опасный человек, и дорожку ему перебегать не стоит. Он владеет единственным оливковым прессом, и те, кто ему нравится, отжимают свои оливки в удобное им время. А если вы ему не нравитесь — например, отказываетесь продавать ему свои деревья, как я, — тогда ваша очередь давить оливки наступит в два часа ночи.

— Пресс работает круглосуточно?

— Конечно. В сезон сбора урожая, чем раньше после сбора оливки отжаты, тем лучше. Так что каждый старается попасть к прессу Козимо вовремя.

— Так чем же Джанни может разозлить Козимо? — спросила я.

— У него еще остались оливковые деревья неподалеку от старого монастыря. Козимо не любил Джанни и всегда записывал его на самое плохое время, а иногда и вообще заставлял ждать по несколько дней. Поэтому Джанни пытался договориться с несколькими местными фермерами, чтобы создать кооператив и построить собственный оливковый пресс. Я не знаю, как далеко он продвинулся с этой идеей, но, конечно, Козимо разозлился бы, если бы кто-то попытался создать ему конкуренцию.

— Джанни — дурак, — усмехнулась Анджелина. — Он любит поболтать о великих планах. Но если бы ему пришлось столкнуться с Козимо, он бежал бы, поджав хвост.