Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз - Страница 17

На соседних холмах аккуратные ряды оливковых садов и виноградных лоз отвоевывали участки у густого леса. Затем его взгляд переместился на запад. Там, где была взорвана часть скалы, он видел остатки дороги, спускающейся от монастыря по склону холма. Она могла бы вывести его через рощу туда, где сейчас виднелось шоссе, — далеко вниз, в долину. Спустя некоторое время Хьюго увидел колонну из трех военных грузовиков, идущую на север. На одном из них он разглядел свастику.

«Да, сейчас мне было бы сложно сбежать», — подумал Хьюго. Он был рад, что дорога на вершину совершенно разрушена. Ни одному немецкому водителю не придет в голову вести сюда грузовик. Успокоившись, Хьюго шагнул через порог и осторожно пробрался через потрескавшиеся и вздыбленные камни двора. Он обнаружил, что дождевая бочка, найденная Софией, полна воды, и осмелился сделать большой глоток, молясь, чтобы дождь не взбаламутил разную дрянь, которая могла таиться на дне. Затем Хьюго посмотрел на груды щебня, задаваясь вопросом, может ли там найтись что-нибудь полезное?

Он стоял рядом с развалинами здания, которое раньше, по всей вероятности, было кухней. Вокруг валялись обломки глиняной посуды, случайная ручка от чашки, осколки, причудливо повторяющие формы предметов, которыми они когда-то являлись. Но не было ничего целого, неразбитого. В нынешнем состоянии Хьюго не осмелился бы идти дальше, чтобы покопаться в руинах, но тут он заметил чуть обгоревшую подушку с вывалившейся набивкой. Разумеется, она была мокрой, но он с триумфом извлек ее из развалин и понес к своему убежищу, надеясь, что ее удастся подсушить.

Вернувшись, Хьюго испытал сильный приступ слабости. Едва он успел разложить набивку подушки на полу в пятне солнечного света, как почувствовал, что ему срочно надо лечь, до того, как он потеряет сознание. Ворча и ругаясь, он заполз в свое маленькое убежище, лег поудобнее и провалился в беспамятство.

Когда Хьюго снова открыл глаза, было темно — так темно, как может быть только вдали от цивилизации. Он даже не мог разглядеть собственную руку перед самым лицом. «Она не придет, — подумал он. — Не сможет найти дорогу в лесу в этакой темноте». И он испытал разочарование, несмотря на всю абсурдность этого чувства. Ну разумеется, она не смогла бы дважды за один день покинуть свою семью. Это выглядело бы слишком подозрительно. Затем в мысли закрались сомнения. Что, если ее увидели? Что, если у кого-то в деревне есть бинокль и за ней шпионили? Что, если на нее донесли немцам и сейчас они придут за ним?

Хьюго бросило в холодный пот. Ему пришлось сделать себе строгое внушение, чтобы справиться со страхом. Конечно, никто не мог видеть их из деревни. Когда они подошли к руинам, облака нависали над вершинами холмов. Он сам только и мог, что едва разобрать ее очертания.

Зачем в тумане кому-то брать бинокль и осматривать местность, если это, конечно, не немецкий часовой, сидящий в наблюдательном пункте на вершине холма. Страх вернулся. Хьюго понимал, что не может почувствовать себя в безопасности ни на минуту. Его переполняло сочувствие к жителям деревни, которых в любой момент могли просто согнать на площадь заезжие немцы и расстрелять, обвинив в поддержке партизан.

«Я должен как-то сделать себе шину», — подумал Хьюго, но ничего не мог предпринять, пока снова не рассветет. Он, конечно, не собирался тратить почем зря драгоценное топливо в зажигалке, за исключением самых чрезвычайных ситуаций. И теперь он лежал, слушая ночные звуки — скрип и треск веток в лесу внизу, уханье совы, далекий лай собаки. Ночь обещала быть долгой.

Должно быть, он задремал, потому что, проснувшись, увидел почти рядом мерцающий свет.

— Синьор? Уго? — Он услышал шепот, в голосе Софии слышался страх.

— Я здесь, синьора. В углу.

Он подождал, пока помаргивающий свет окажется рядом, сел и отодвинул одну из досок в сторону. София, как и прежде, была закутана в большую черную шаль, но он мог видеть ее глаза в свете фонаря, который она несла.

— О, вы построили себе укрытие, — произнесла она, улыбаясь. — Как разумно! Когда я не смогла вас сразу найти, а на мой первый зов вы не отозвались, я решила было, что вы…

Она не закончила предложение. Шаль соскользнула с головы ей на плечи.

— Пока еще не умер, — сказал он, пытаясь обмануть ее напускной бодростью.

Она засмеялась:

— Рада это слышать, потому что я принесла вам кое-что, чтобы укрепить ваши силы.

Он заставил себя выползти из укрытия, хрипя от боли. Она подошла, поставила фонарь на балку и присела на корточки рядом с ним.

— Смотрите, вот еда для вас. — София открыла матерчатую сумку и вынула нечто похожее на полотенце. Она развернула его, и внутри обнаружился горшок. — Суп, — сказала она. — Надеюсь, еще горячий. Хорошая еда, полно бобов, пасты и овощей. — Она протянула ему посудину.

Горшок и впрямь был еще горячим на ощупь.

— Он почти совсем не остыл. Вы, наверное, быстро шли.

— О да. Я не хотела лишний раз задерживаться в оливковых рощах, особенно в одиночку. Никогда не знаешь, кто может оказаться там в эти дни. А столкнуться с партизанами так же опасно, как с немцами, — они живо избавятся от женщины, которая их увидела.

— Послушайте меня, пожалуйста, не приходите больше, — сказал он. — Я не хочу, чтобы у вас были неприятности, поверьте.

— Не волнуйтесь. Я осторожна, — заверила она. — Я даже фонарь не зажигала, пока не отошла подальше от деревни. Вот. Вам это понадобится. — София протянула ему ложку и стала смотреть, как он ест.

— Просто прекрасный ужин, — сказал он. — Я бы хотел оставить часть на завтра, если вам не обязательно возвращать на место горшок.

— Когда еда остынет, станет невкусно, — заметила она. — А на утро я вам тоже кое-что прихватила. Немного, конечно, но хватит, чтобы продержаться.

Она снова полезла в сумку.

— Немножко поленты[14]. Чуток сыра. Лук. Полента у нас еще есть. Немцы не любят кукурузную муку.

— Я в неоплатном долгу перед вами.

— Не выдумывайте. — Она одарила его милой улыбкой. — Когда мир сходит с ума, мы должны помогать друг другу, если можем. Большинство моих соседей хорошие люди и делятся даже той малостью, что им удается раздобыть. Когда Бенито поймал кролика, он дал нам кусок мяса, чтобы я могла приготовить хороший бульон, — вы его едите. А когда я шла домой этим утром, то наткнулась на синьору Гуччи. Она увидела грибы, которые я нашла, и так обрадовалась. «Это же фунги ди боско[15]! — говорит. — Какая прелесть! Обожаю эти грибы. Соберите и для меня немножко, а я испеку хлеб и бискотти[16] для вашей семьи». А я настояла, чтобы она забрала их сейчас, и высыпала ей почти все, да пообещала, что буду каждый день за ними ходить и собирать побольше, чтобы на всех хватило.

София посмотрела на Хьюго. Он увидел, как ее глаза блеснули в свете фонаря.

— Она довольно богата, и у нее есть сын, который возит ей припасы с черного рынка. Если я буду носить ей грибы, она и для меня может кое-что раздобыть. И конечно, у меня теперь есть причина для того, чтобы ходить сюда. Она ведь известная сплетница. Каждому разболтает, с каким усердием я для нее за опятами бегаю.

Он улыбнулся ей в ответ:

— Но как вам удалось уйти сегодня вечером? Разве бабушка вашего мужа не попыталась узнать, куда вы идете? И вообще, сколько сейчас времени?

— Девять пробило, — сказала она. — Бабуля и мой сын спят. Они думают, что я в своей комнате, но я выбралась через заднее окно, где меня не могли увидеть.

— Сколько лет вашему сыну?

— Ему три года. — Она помолчала. — Мой муж никогда не видел его. Гвидо призвали и отправили в Африку до рождения Ренцо.

— И вы не знаете, жив ли он?

— Не знаю. — Она уставилась на свои руки. — Похоронки на него я не получала. Так что мне остается надеяться, что он жив и находится где-то в лагере для военнопленных. Я очень-очень хочу на это надеяться.