Управитель (СИ) - Конычев Игорь Николаевич - Страница 48

— Теперь я не слишком-то расстроен тем фактом, что мы не останемся на ночь, — хмыкнул Лев, чем заслужил укоризненный взгляд друга. — А что я не так сказал? — наиграно изумился Зорский. — если твоя бабушка задумает очередной опасный эксперимент, я предпочел бы находиться настолько далеко от нее, насколько это возможно. Хочешь, возьму тебя с собой? Поживешь в нашем имении.

— Я бы с радостью, — кажется, печальные вздохи давно вошли у Шереметьева в привычку, — но у меня здесь все препараты и специальное устройство, которое обновляет мою кровь.

— Так у тебя болезнь крови? — для меня это была новость.

— Да, — кивнул юноша и с кривой ухмылкой добавил, — а если сказать точнее — и она тоже. Поверьте, весь остаток дня и вечер я могу рассказывать о своих недугах и ни разу не повториться.

— Он может, — подтвердил Зорский. — Проверено лично мной.

— А ведь с того момента у меня появились и новые болезни, — подметил Шереметьев.

В этот миг мне стало искренне жаль Николая: молодой, умный и приятный человек, он мучился всю свою жизнь и каждый день засыпал и просыпался с осознанием того, что лучше ему никогда не станет.

Только хуже.

— Медицина совсем бессильна? — спросил я, уже зная ответ.

— Она помогает справиться с симптомами, избавляет от боли, но это все, на что она способна. Незадолго до начала войны мы с бабушкой даже ездили по Европе, но все доктора говорили одно и то же, просто на разных языках.

— И во Франции? — весть о том, что Шереметьевы бывали заграницей, насторожила меня.

— Да, — кивнул Николай. — Что-то не так?

— Нет, — покачал головой я. — Просто никогда там не бывал. Говорят, Эйфелева башня очень красива.

— Какая башня? — Шереметьев с удивлением уставился на меня.

— Эйфелева, — повторил я и поспешно прикусил язык, так как лишь сейчас понял, что не знаю, в каком году построили знаменитую на весь мир достопримечательность. Видимо, она появится позже. Если, конечно, появится вообще.

— Ты про Гюстава Эйфеля? — уточнил Николай. — Я читал его работы, он отличный инженер. По его трудам во Франции создают особых драгунов. Но чтобы он строил башню… впервые слышу.

— Значит, я стал жертвой слухов, — все же смог выкрутиться я, — прошу простить, что по незнанию ввел вас в заблуждение.

— Было бы за что извиняться, — фыркнул Зорский. — Сейчас столько самых разных новостей, что голова идет кругом. Не удивлюсь, если этот французский умник уже заложил фундамент.

— Возможно, — подтвердил Николай. — Кстати, у меня в библиотеке есть пара его книг. Если хочешь, то можешь взять почитать, — с этими словами Шереметьев открыл очередную дверь, впуская нас в огромную библиотеку. — Она соединяет все три этажа особняка, — не без гордости сообщил он, показывая, что в центре зала находится сквозная винтовая лестница между массивных шкафов. — Назовите любую книгу и, с большой вероятностью, мы сможем ее найти.

— «Венера в мехах!» — без раздумий выпалил Зорский.

— Это вопиющее воплощение пошлости у нас имеется, — с сожалением кивнул Николай и взглянул на друга. — А ты не пробовал почитать что-то… более возвышенное?

— Для этого у меня будет старость, — отмахнулся князь. — А если умру молодым, значит, избавлю себя от скуки.

— Порою он бывает невыносимым, — пожаловался мне Николай.

— Соглашусь.

— Зато я никогда не бываю скучным, как вы сейчас, — Зорский вошел в библиотеку и принялся изучать книги в первом же попавшемся шкафу. — И как те, кто пишет о… — он вытащил один из томов и громко зачитал название, — трудах вольного экономического общества к поощрению в Российской империи земледелия и домостроительства. Что это вообще такое? — князь вновь осмотрел обложку и пробормотал. — Господь Всемилостивый, это ведь только первая часть…

Меня же заинтересовал портрет на одной из стен, прямо над удобным диванчиком для чтения. На холсте был изображен статный благообразный мужчина с пышными бакенбардами и орлиным носом, а рядом с ним в черном платье замерла миниатюрная худощавая женщина с грустным лицом и длинными черными волосами.

— Это мои родители, — проследил за моим взглядом Николай.

— Твоя мать выглядит здесь очень печальной, — заметил я.

— Это из-за проклятья. — Пояснил Шереметьев. — Мама была той, кого называют черными невестами.

Услышав о проклятии, которое коснулось и Дарьи, я насторожился.

— Отец обо всем знал, но все равно решил венчаться, несмотря на уговоры родных. Он не верил в проклятья и считал их ерундой. Мама же искренне любила папу, но не хотела свадьбы, опасаясь за его жизнь. Но нашему роду нужны были деньги, и бабушка настояла на женитьбе. — Николай замолчал, но потом продолжил. — Папа умер во сне. Никто не знает, виновато ли в том проклятье или же что-то еще. Вскрытия не проводили.

— Прими мои соболезнования.

— Не стоит, — покачал головой молодой Шереметьев. — Я давно свыкся с тем, что родителей уже нет в это мире. Надеюсь, сейчас они вместе в раю…

— Ты не похож на религиозного человека, — заметил я.

— В некоторых ситуациях люди готовы поверить во что угодно, — философски изрек Николай. — В конце концов — моя жизнь тому подтверждение. Когда я родился, все доктора как один говорили, что мне не прожить и недели. Но, как видишь, смерть все еще не пришла за мной и… — Шереметьев вдруг согнулся, закашлялся и приложил ко рту платок.

— Как ты? — вместе с подоспевшим Зорским мы усадили Николая на диванчик.

Приступ кашля закончился столь же внезапно, как и начался.

— Не хуже, чем раньше, — слабо отозвался Шереметьев, стирая с уголка рта выступившую алую каплю. — Так на чем мы остановились?

— Ни на чем, — я покачал головой. — Не станем ворошить прошлое.

— Мне никогда не нравились недосказанные истории, — Николай устроился поудобнее на диванчике. — Видишь ли, доктора не могут найти лекарство от моих недугов, так как не могут понять первопричины. Они просто в нее не верят. Догадываешься, о чем речь?

— Проклятье черной невесты? — вариантов у меня имелось не очень много.

— Оно самое, — устало кивнул Шереметьев. — Оно действует на мужчин, а передается по женской линии. Мне не повезло родиться мальчиком, оттого моя кровь… стала дурной. Родись я девочкой…

— И мы бы сыграли свадьбу, — Зорский шутливо хлопнул друга по плечу и предложил. — Давайте уже сменим тему, а?

— Подожди, Лев, я еще не закончил, — заупрямился Николай и снова посмотрел на меня. Взгляд его был тяжелым и мрачным. — Бабушка разбирается в таких вещах. Едва она поняла, что со мной, как во всем обвинила исключительно себя. С тех пор в надежде найти лекарство она занимается и ворожбой, и химией, а еще не снимает траурную вуаль. Как ты понимаешь, ей нелегко, поэтому прошу, не стоит винить ее в том, что она слишком опекает меня.

— Я все понял, Николай. Даю слово, что впредь стану с пониманием относится к Людмиле Валерьевне.

— Хорошо, — тень улыбки появилась на бледном, как снег, лице Шереметьева. — А теперь, друзья, пойдемте, я покажу вам своего драгуна.

— Уверен, что это хорошая идея? — засомневался Зорский. — Тебе бы прилечь…

— Ерунда, — отмахнулся Николай и поднялся на ноги. В этот раз он устоял и неуверенной походкой направился к выходу.

Князь Зорский поспешил следом за другом, а я задержался, так как заметил в складках обивки дивана еще одну золотую чешуйку. Несмотря на то, что мне довелось соседствовать с дочерью Великого Полоза, ничего подобного в моем доме не наблюдалось. Тогда почему это происходит здесь и сейчас?..

— Тебя что-то заинтересовало? — уже в дверях Николай повернулся и посмотрел на меня. Он принял мое замешательство за увлечение обилием книг в библиотеке. — Можешь взять, что захочешь.

— В другой раз, — я догнал сокурсников, и мы спустились на первый этаж.

Коридор расходился в две стороны и заканчивался дверями. Одна из них выглядела вполне обычной, тогда как другая была из металла. Более того, обращенная к нам матовая поверхность оставалась абсолютно гладкой: ни ручки, ни замка, ни замочной скважины.